Геополитические выгоды, на которые рассчитывал Сталин, идя на пакт с Гитлером, не ограничились очередным в истории разделом Польши. Используя различные средства — от политико-дипломатических до угрозы применения силы и саму войну, Советскому Союзу удалось навязать Финляндии передачу ему части своей территории; присоединить к себе три Прибалтийские республики — Эстонию, Латвию, Литву, а также Бессарабию и Северную Буковину, входившие в состав Румынии. Газета «Правда» в передовой статье, комментируя «добровольное вхождение» в состав СССР летом 1940 г. Литвы, Латвии и Эстонии, по-своему объяснила, что к чему: «Малые буржуазные государства не выдерживают напряжения, созданного второй империалистической войной»{93}. Вполне понятно, в каких условиях удалось, по откровенному признанию В.М. Молотова, «значительно расширить нашу территорию и умножить силы Советского Союза»{94}.
Весьма показателен ультиматум, который в июне 1940 г. Советский Союз предъявил «боярской» Румынии. От нее потребовали не только немедленного «возвращения» Бессарабии (как отторгнутой от России), но и «передачи» части Буковины (никогда не принадлежавшей России). Эти требования оправдывались тем, что такова «создавшаяся международная обстановка», которая «требует быстрейшего разрешения полученных в наследство от прошлого нерешенных вопросов для того, чтобы заложить, наконец, основы прочного мира между странами…»{95}.[14] «Прочного мира», навязанного силой…
Так Вторая мировая война еще раз предстала перед многими европейцами, да и не только перед европейцами, как попытка тоталитарных режимов Германии и СССР, руководимых амбициозными диктаторами, перекроить политическую карту мира, начиная с Европы. О том, чтобы наметить рубеж, пределы совместной экспансии, не было и речи. Наоборот, провозглашались далеко идущие намерения.
Вскоре после советского ультиматума Румынии газета «Правда» в публикации «Германские газеты о планах нового политического и экономического порядка в Европе» цитировала официальный бюллетень «Динст аус Дейчланд»: «Господствующим центром новой Европы будет ось Берлин — Рим. По отношению к России будет проведено четкое разграничение сфер влияния»{96}. Читалось как обещание еще одного размежевания «сфер обоюдных интересов», на сей раз более пространного, чем это предусматривалось секретным протоколом к советско-германскому пакту 1939 г. Хотя в это же самое время по распоряжению Гитлера германский генштаб приступил к разработке плана нападения на СССР.
Не ясно было также, согласится ли Сталин на еще одно «размежевание», но теперь уже не на советских, а на немецких условиях. Итоги визита В.М. Молотова в Берлин в ноябре того же года показали: нет, не согласится{97}. У сталинского руководства были свои планы в мировой войне. Партнеры по агрессии не сошлись в главном — вопросе о контроле над Европой. Что стало бы и для нацистской Германии, и для коммунистического Советского Союза решающим этапом на пути к мировому лидерству. Советско-германская война стала неизбежной тогда, когда Сталин отказался от требования Гитлера уйти из Европы и ограничиться экспансией в южном направлении — в сторону Индийского океана. Согласиться, умерив свои амбиции, на присоединение к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии в качестве младшего партнера.
Но пока что, в первый год мировой войны, будущее обитателям Кремля виделось в ярко-розовом свете.
На сессии Верховного совета СССР, прошедшей в конце лета 1940 г., В.М. Молотов под «бурные аплодисменты» депутатов подвел итоги до сих пор удачной экспансионистской политики. Подыгрывая националистическим и имперским чувствам, он сделал упор на значительное территориальное расширение Советского Союза. Вернули, говорилось, то, что «было силой отторгнуто от СССР в момент его военной слабости империалистическими державами Запада»{98}. Выступивший вслед за этим руководитель столичной партийной организации А.С. Щербаков поддержал докладчика: «Капиталистическому миру пришлось еще раз потесниться и отступить, а Советский Союз еще далее продвинул свои границы». По его предложению решено было прений по докладу «не открывать», а внешнюю политику правительства «одобрить»{99}.
Несостоявшиеся прения на сессии Верховного совета СССР официозная пресса подменила шумной пропагандистской кампанией, призванной продемонстрировать единодушную поддержку внешней политики простыми гражданами. На страницах «Правды» писательница В. Василевская выступила со статьей «Родина растет». Ее стоит процитировать:
«— Кто хочет взять слово по докладу товарища Молотова? Но что еще можно сказать? Все происходит так, как это страстно желалось. Только еще радостнее, и еще великолепнее. Можно только встать и аплодировать, и кричать — и радоваться глубочайшей радостью, и выпрямляться от гордости. И утвердить. Стократно с гордостью и счастьем — утвердить…
Не среди грома оружия, не в зареве пожаров движется вперед моя родина. В ореоле славы, в величии мощи, в счастье мира и братства расширяет она свои пределы…
Как это великолепно, как дивно прекрасно, что когда весь мир сотрясается в своих основах, когда гибнут могущества и падают величия, — она растет, крепнет, шагает вперед, сияет всему миру зарей надежды. Она одна! Наша родина — родина трудящихся всего мира»{100}.
Наглядный пример манипуляции общественным сознанием при тоталитарном режиме. Столь демонстративное пренебрежение мнением своего народа восходило корнями к временам принудительной высылки на «философском пароходе» лучших представителей российской гуманитарной интеллигенции. Идеологическая вертикаль, неизбежная при одной общеобязательной идеологии, окончательно установилась с возвышением Сталина как непререкаемого теоретика партии. Нововведения, к какой бы области жизни они ни относились, чаще всего вызывали отторжение у правящей номенклатурной элиты. Если в нацистской Германии заслужившие признание представители науки и искусства спасались бегством за границу, то в Советском Союзе, лишенные возможности эмигрировать, они затаивались, а неосторожные и смелые подвергались репрессиям. Естественное в творческой среде независимое мышление, тем более в области общественно-политической, преследовалось вплоть до ареста. Это верно и в отношении рядовых граждан, принуждаемых следовать по одному и тому же идеологическому маршруту. Во времена Большого террора «шаг вправо, шаг влево» вел к обвинению: «враг народа».
Курс на самоизоляцию страны, диктовавшийся интересами консервирования условий общественной жизни в СССР, распространялся далеко за пределы информационной области. До минимума были сведены политические, культурные и прочие контакты на международном уровне. Возрастали закрытость и секретность, которые всегда были важнейшими атрибутами советской системы. Лишенные питательной почвы мировой общественной и научной мысли, советские руководители были обречены на узость политической культуры{101}.
На очередном витке войны, с нападением Германии на СССР 22 июня 1941 г., мировая война, сохраняя антитоталитарную направленность, приобрела дополнительное противоречивое свойство. Два тоталитарных государства, гитлеровская Германия и сталинский Советский Союз, по причине непримиримости их глобальных амбиций, вступили в смертельную схватку. Как и предыдущая, новая мировая война была, прежде всего, битвой сухопутных армий, и протяженный восточноевропейский советско-германский фронт стал основным театром военных действий.