— Ты дай-ка мне свой адресок, дай-ка... По-моему, он мне пригодится, — говорил, хмурясь, но в глазах у него плясали чертики. — А ты не откажешься потом?
— От чего?
— Не откажешься подтвердить, что шеф поставил тебе четвертинку и... сам тоже выпил? Не откажешься, когда я приведу тебя в лабораторию? Иначе там никто не поверит!..
Бурсакову было смешно, он тоже, видимо, где-то уже успел; он кликнул нашего главного и стал рассказывать ему, что вот-де, мол, произошло небывалое, и тот тоже рассмеялся и начал мне что-то говорить, но я ничего этого не слышал...
В ушах у меня тихой музыкой плавал мальчишеский голос нашего шефа:
— Трудолюбие ваше делает вас одним из самых необходимейших участников нашего отряда... Вы знаете, мой юный друг, что впереди у нас Международный геофизический год? Не могли бы вы в порядке любезности согласиться стать моим попутчиком в Канаде?
5
Шеф, заложив руки за спину, прошелся из угла в угол по просторному классу деревенской школы, служившему теперь Бурсакову кабинетом, потом, стоя к нам спиной, приподнял и опустил плечи, резко повернулся и потряс головой так энергично, что жесткая борода его тихонько заскребла, зашуршала по накрахмаленной рубахе.
— Н-ничего не понимаю! — звонко и тоненько сказал шеф. Достал из маленького карманчика серебряную луковицу и щелкнул крышкой. — Мы говорим уже восемь минут и сорок... гм-гм, пусть ровно пятьдесят секунд, а я так ничего и не понимаю!
Всего два часа назад вернулся он из Ленинграда, с «Геоприбора», на котором делают наши афиметры, вернулся вместе с представителем завода, и шефу, как никогда, может быть, нужны последние данные работы на профиле, и он вызывает лучшего лаборанта, свою надежду, а тут...
— В чем, объясните, дело?
И я, заикаясь, начал рассказывать, как мне не везет: может быть, все дело в том, что сначала я ходил в польской кепке или немецкой рубахе?
Шеф нетерпеливо остановил меня, подняв ладонь, наклонился поближе и очень твердо сказал:
— В порядке любезности, Григори. Зачем вы мне морочите голову ненужными подробностями? Скажите мне главное: шпион вы или нет?..
Голубые, увеличенные очками глаза шефа глядели на меня изучающе — по-моему, шеф не удивился бы, если бы я ответил вдруг утвердительно.
Я приложил к груди обе руки:
— Андрей Феофаныч!..
— Я вам верю! — дрогнувшим голосом сказал шеф, и глаза его потеплели. Но когда он обернулся к Бурсакову, тоненький его голос снова звучал властно: — В чем же, я вас спрашиваю, дело?
— Вы верите, но они-то — нет! — насмешливо сказал Бурсаков. — Это как в анекдоте о сумасшедшем...
— Н-неостроумно, — укорил шеф. — Знаю, слышал... Нам надо работать, а не анекдоты рассказывать... вот с такой, как у меня...
Голос у шефа стал звонче. Он положил раскрытую пятерню на черную свою, как смоль, жесткую бороду и мягко провел по ней почти до пояса. Под ладонью у него слабо прошелестели электрические разряды.
— Что вы хотите этим сказать? — сухо спросил Бурсаков.
Шеф, не отвечая, наклонился ко мне:
— У вас есть маленькая фотокарточка? Два на три... три на четыре?..
— По-моему, есть...
— Не могли бы вы — в порядке любезности — принести ее?
Когда я уже пошел к двери, он обернулся к Бурсакову:
— Теперь я отвечу вам. Извините, я не хотел быть невежливым, но временем надо дорожить. Пока Григори сбегает за фотокарточкой, мы с вами объяснимся...
Вернувшись, я увидел шефа за пишущей машинкой.
В два пальца он довольно бойко стучал по клавишам, а позади него, кусая губы, с чертом в серых глазах, стоял Бурсаков.
— В порядке любезности — подайте ваше фото...
Шеф аккуратно подрезал краешки перочинным ножом и очень старательно стал намазывать клеем оборотную сторону. И это он делал тоже очень тщательно, как бы он сам сказал — прецизионно...
От усердия он высунул кончик языка; и странно и трогательно было видеть его среди густющей и черной, как разбойничья ночь, шефовой бороды.
Потом он протянул листок Бурсакову.
Тот расписался внизу, подышал на печать и ловко придавил ее ладошкой.
— В порядке любезности, имейте эту бумагу всегда при себе, — попросил шеф, слегка поклонившись.
Я пробежал листок глазами.
«С п р а в к а» — было напечатано крупно. И дальше обычным шрифтом: «Дана настоящая в том, что такой-то и такой-то действительно не является шпионом какой-либо иностранной державы. Начальник геофизической экспедиции АН СССР И. Бурсаков».
Подпись. Печать.
— Работайте прецизионно! — попросил шеф.
Бурсаков покусывал губы.
Я рассмеялся уже на улице...
6
Теперь-то вы поймете, почему на следующее утро, стоя на профиле около своего афиметра, я то и дело оглядывался, ожидая, когда снова затрещат кусты, высунутся из них дула двух-трех дробовиков и мужской голос скажет не очень уверенно: «Руки энто... вверьх!»
Но никто не подкрадывался ко мне, никто меня не окружал, и я прямо-таки истомился.
Наконец, уже почти в полдень, небольшая группка с охотничьими ружьями показалась на полянке невдалеке, и я еще раз потрогал справку, которая лежала у меня в нагрудном кармане ковбойки.
Уж не знаю почему, но сердце у меня отчаянно билось.
Вот они посмотрели в мою сторону... Вроде приостановились... Нет, повернули в кусты, скрылись!..
В обед, раньше других выскочив из-за стола, я бросился к своему рюкзаку, быстро достал из него немецкую рубаху с погончиками и надел ее мятую.
Однако и это мероприятие мне нисколько не помогло. Уже перед вечером появились вдалеке несколько человек, но пошли они совсем в другую от меня сторону. И я чуть было не бросился им наперерез...
Назавтра к немецкой рубахе прибавил я польскую кепчонку с лакированным козырьком и снова нацепил черные очки. Посмотрел в зеркальце, подумал-подумал и повязал на шею под рубахой платок, который лежал у меня с самого начала сезона и который я все так и не решался надеть.
Глянул в зеркальце снова: ну точно мафиози какой-нибудь, да и только!..
На профиле я теперь нервничал, работал вовсе не прецизионно и все время оглядывался, а когда увидел наконец вдалеке на тропинке троих, стал кричать и махать руками:
— Эге-гей, сюда!..
Те подошли поближе, гляжу — наши рабочие.
— Чего тебе? — спрашивают.
— Да так, — говорю, — скучно чего-то...
Один удивился:
— А чегой-то ты вырядился как пугало?
— Да так, — говорю, — это у меня сегодня день рождения.
— Так обмыть бы надо?
А после обеда я и вообще уже не работал, а только стоял около афиметра да смотрел во все стороны, ждал, пока ко-мне. подойдут, — странно устроен человек!
И вот показались наконец из-за кустов эти, деревенские, что шпионов ищут, — трое с дробовиками, а один со старой косой-литовкой. Приделал к ней деревянную ручку, и получилась сабля, только выгнута в обратную сторону. Знакомая уже компания, видал я- их в сельсовете.
Остановились они, посмотрели-посмотрели в мою сторону, поговорили о чем-то и пошли себе обратно.
— Эй! — закричал я и замахал им обеими руками. — Сюда! Скорей сюда-а!..
Они повернули и неохотно пошли ко мне.
— Чего же вы? — крикнул я еще издали и сам уловил в своем голосе обиду.
— Чо «чево»?
— Добрый день! — сказал я с надеждой. — Чего же вы меня не забираете?
— Чо не забираем?
Из-за кустов, прихрамывая, вышел догонявший их Никола.
— Это наш, — издали еще сказал торопливо.
— Да глаза пока есть, — лениво ответил кто-то из этих.
— Ну нет, так не пойдет, — сказал я. — Мало ли что? Может, я и наш, а все равно шпион...
Этот, что с литовкой, устало махнул рукой:
— В носе у тебя не кругло...
Мне почему-то стало обидно.
— Что ж, по-вашему, надо академию закончить, чтоб в шпионы попасть?
Этот спросил:
— А ты, малый, как думал?.. На дурнячка? Ут такую бандуру, как у тебя, взял, наушники надел — и уже сразу тебе шпион?.. Нет, брат!..