Она рванулась ко мне, заговорила отрывисто, заглядывая в глаза, ища в них правду:
— Вы у него были?.. У Мишеньки?.. Как он?.. Умоляю вас, ничего не скрывайте!
— Врачи обещают поставить его на ноги... довольно скоро...
Что-то в моих словах ее встревожило, она засуетилась, засобиралась беспорядочно.
— Вы извините... я совсем готова была... думала, дождусь Аллу и мужа... они уже там, в больнице... Вы извините... я пойду... а вы подождите... или в другой раз...
Она была уже почти у дверей, я едва успел загородить ей дорогу.
— Ксения Борисовна, к нему никого не пускают.
— Мать обязаны пропустить!
— Ксения Борисовна, никого!
— Как же так? Я хотела отнести что-нибудь из еды...
— Ему пока ничего нельзя.
— Даже соков?
— Ничего!
Она бессильно опустилась на стул, выронив из рук продуктовую сумку. Глухо звякнули стеклянные банки, покатились по полу крупные румяные яблоки. Коротко всхлипнув, вытерла глаза платком, решительно повернулась ко мне.
— Вы хотели что-то узнать. Спрашивайте! Я помолчал, собираясь с мыслями.
— Вы кого-нибудь подозреваете? У Михаила могли быть враги, недоброжелатели?
Ксения Борисовна протестующе замахала руками.
— Какие враги, вы что! Миша — добрейший парень, очень честный и справедливый!..
Я слушал взволнованный, сбивчивый, многословный рассказ Ксении Борисовны и думал о своем. Конечно, кому, как не матери, знать родного сына и кому, как не ей, добросовестно заблуждаться в его достоинствах и недостатках?
— Помню, едем однажды в троллейбусе. Входят на остановке несколько подростков. Шумят, ругаются, ведут себя безобразно. Взрослые мужчины сидят, будто и не слышат ничего. Миша стоял у водительской кабины, а подростки ехали сзади. Верите — он к ним через весь салон протиснулся. Чем уж он их стреножил, не знаю, а только сразу посмирнели, притихли...
Мы спускаемся вниз, я прошу Ксению Борисовну подробно рассказать обо всем, что она видела. Жестокая все же у меня профессия! У человека горе, а я его растравляю, заставляю вновь и вновь переживать случившееся.
— ...Я вывела Альфу на прогулку, смотрю — Миша ремонтирует машину. Те двое стояли метрах в тридцати... о чем-то громко спорили... Собака почуяла чужих, стала рваться с поводка. Они загораживали весь тротуар... Я не решилась пройти мимо, боялась — Альфа бросится. Не доходя нескольких метров, повернула обратно...
— Парня в светлом плаще не разглядели?
— Фонарь едва-едва их освещал, да я особенно и не присматривалась... Сейчас, подождите... — Она провела рукой по глазам. — Подбородок его мне врезался в память. Длинный такой, увесистый... С таким подбородком только в колонии и сидеть...
— Вы считаете, он из ранее судимых?
— Даже не сомневаюсь! Кто другой бросится с ножом на человека?! И за что?..
— Ваш сын хотел защитить девушку... Кстати, что вам запомнилось в ее внешности? Фигура, прическа, одежда?
Ксения Борисовна задумалась. И снова характерный жест, будто сгоняет с глаз все лишнее, чтобы сосредоточить внутреннее зрение на самом важном.
— Худенькая, небольшого роста. Волосы черные, распущены по плечам... Одета в куртку из жатой кожи...
— Как думаете, они были знакомы?
— Они ссорились Он был очень взвинчен, кричал, размахивал руками, наскакивал на девушку с угрозами... Я отвела собаку домой, возвращаюсь с бутербродами для Мишеньки. Смотрю — девчонки уже нет, а тот мерзавец и Миша стоят друг против друга, и Миша крепко держит его за руку. Вот тогда он и крикнул: «Зови отца, надо этого типа сдать в милицию!» Я побежала за Ваней, а когда вернулась...
Ксения Борисовна вынула платок и стала вытирать появившиеся слезы.
— Как по-вашему, этот парень издалека?
— Скорей всего из местной шпаны. Уж очень быстро скрылся. Муж пробежал всю улицу из конца в конец — никого... Все произошло в одно мгновение. Я даже наверх не поднималась, только крикнула: «Ваня, спустись!» Вернулась, а сын бежит навстречу и живот руками зажал. У меня и в мыслях не было, что он ранен, думала — просто ударил тот негодяй... Муж выскочил, я ему кричу: «Ваня, беги скорей, задержи парня в светлом плаще!»
— Сколько это заняло времени?
— Минуту, от силы полторы... Потом я бросилась к Мишеньке, смотрю — он лежит весь в крови. Я крикнула невестке: «Останови машину! Любую!» На счастье, шла мимо «Скорая», она и увезла Мишеньку... Потом прибыла ваша машина. Участковый Волков попросил меня подъехать со следователем в райотдел, чтобы записать мои показания, а сам остался здесь. Они вместе с мужем искали следы преступника, нож. Потом к ним присоединился Фонарев, вы его сегодня видели...
Я понимаю, как трудно дается матери Михаила этот разговор, и спешу закончить его.
— Последний вопрос. Был ли в такси пассажир?
— Вроде нет. Я подходила к машине, разговаривала с Мишей... Нет, никого в салоне не было.
— Спасибо, вы нам очень помогли. Возможно, придется еще кое-что уточнить, так что...
— Ну конечно, в любое время... Лишь бы мой Мишенька...
Не договорила. Отвернула сразу увядшее, осунувшееся лицо и пошла усталой старческой походкой. А ведь ей, пожалуй, и сорока пяти нет...
В ожидании участковых я пытаюсь разрешить мудреную задачу — по какой дороге бежал парень с баками? Случайность ли, что скрылся так стремительно? Преступник, хорошо ориентирующийся на местности, выбирает, как правило, кратчайший путь для бегства. Если определить точное направление, это сузит круг поиска. Куда же он побежал?..
Вот наконец и наш «газик». Первым из машины выскакивает Леша Волков — худющий, длиннющий, но франт и щеголь потрясающий. Недавний выпускник школы милиции, он нежно холит свой новенький лейтенантский мундир, поминутно сдувает с него малейшие пушинки. Всем хорош Леша — исполнителен, аккуратист, а вот чувством юмора обделен: и другого вышутить не умеет, и над собой насмешек не терпит. А нашим ребяткам только попадись на зуб — обгложут до косточки.
Вслед за Волковым из машины показывается капитан Рябчун — плотно сбитый здоровяк, в годах весьма значительных. По крайней мере, по сравнению с моими. Особые приметы: роскошные усы под «песняров» и узкая рубленая полоска на щеке — след бандитского ножа. Первое время я никак не мог привыкнуть к непонятной милицейской иерархии. Мне казалось, что старший по званию обязательно должен быть выше и по должности. Ничего похожего! Звание можно выслужить, должность надо заслужить, показать, на что пригоден. Обидно, наверно, старому, заслуженному капитану Рябчуну подчиняться свежеиспеченному лейтенанту Агееву, но что поделаешь — с некоторых пор служба участковых инспекторов перешла в ведение угрозыска. Впрочем, Рябчун меня уважает за мое университетское образование. Хотя, если говорить откровенно, мне еще ни разу не удалось применить на практике свои глубокие познания в римском праве. Кощунство, конечно, но я охотно обменял бы их на кой-какие практические навыки, полученные Лешей Волковым в школе милиции...
«Газик» уезжает, участковые выжидательно смотрят на меня.
— Вот что, друзья, хоть сегодня и воскресенье, придется поработать. Есть основание предполагать, что преступник и девчонка, с которой он ссорился, живут где-то в этом районе...
Я ставлю перед участковыми задачу: надо немедленно начать поквартирный обход окрестных домов, поспрашивать у жильцов, кто что видел, кто что знает...
К концу дня мы снова собираемся вместе. Результаты неутешительны: никто не смог подсказать ничего существенного.
— По горячим следам не нашли, — бурчит Рябчун, — теперь побегаем.
3
У нас с Бурцевым один кабинет на двоих. Два стола впритык, два сейфа, стулья, вешалка — вот, пожалуй, и вся обстановка. Ну и телефон, конечно, который мы тягаем по столам то к себе, то от себя. Хотя мы с Бурцевым на «ты», дружбы между нами особой нет. Какая, к черту, дружба, когда он по всем статьям старший: я лейтенант, он старший лейтенант, мне двадцать пять, ему сорок. Кроме того, я холостяк, он отец семейства. Все это дает Бурцеву повод относиться ко мне с этакой ехидной снисходительностью.