Оценка жесткая, но, похоже, во многом справедливая.

Не пора ли обратить внимание на следующее обстоятельство: весь мировой опыт XX в., все многочисленные исследования того, что позволило различным странам добиться экономического роста, говорят о том, что подъем экономики в значительной степени определяется неэкономическими факторами. Крупнейшие западные ученые убедительно доказывают, что экономический рост в первую очередь зависит не от экономических факторов, а от коллективно разделяемых правил и ценностей, которые царят в обществе, от утвердившихся в нем моделей социального взаимодействия. Речь идет о неких глубинных вещах — «установках», «коллективной идентичности» и т. п., — создающих те загадочные энергетические поля, в которых предопределяется в конечном итоге успех или неуспех конкретного общества.

Иными словами, принципиальное значение для экономического развития имеют вещи, весьма далекие от экономики. Скажем, является ли в обществе ценностью право собственности или гораздо более важными кажутся гарантии бесплатных социальных благ? Готовы ли люди кооперироваться или радуются, если у удачливого соседа сгорел дом? Воспринимают они друг друга как постоянных союзников или как вечных врагов? В конечном итоге именно разделяемые обществом ценности определяют важнейшие типы экономического поведения.

Они же, эти ценности, закреплены и за ключевыми формами социального взаимодействия, среди которых противостоят друг другу сотрудничество, дающее не максимальные, но долгосрочные выгоды каждому, и забота лишь о своей индивидуальной выгоде, позволяющая максимально увеличивать прибыль, но не позволяющая выигрывать в долгосрочном плане. В России, увы, доминирующими по-прежнему остаются непродуктивные формы поведения и взаимодействия. Именно поэтому наша удивительно богатая страна является такой удивительно бедной.

Важно понять, что национальная модернизация не может быть проведена как чисто экономический проект. Для того чтобы сегодня обеспечить реальное развитие страны и ее экономики, требуется модернизация общества как такового, необходимо изменение системы ценностей. Только тогда удастся выбраться из нашей вечной «исторической колеи», выстроить «альтернативную судьбу».

Парадоксально, но и сегодня Россия — все еще крестьянская страна. По-прежнему в общественном сознании господствуют традиционные крестьянские ценности и нормы поведения. Назовем главные из них.

Во-первых, очень узкий круг взаимного доверия. Доверяют, как правило, только родственникам или близким людям, а это черта крестьянская. В то же время в урбанистическом обществе круг доверия несравнимо шире. Во-вторых, низкий уровень самоидентификации, т. е. осознания человеком собственной роли в обществе и принадлежности к своей культуре. В-третьих, у нас нет строгого этического кода: любой закон можно нарушить, а власть рассматривается как «лицензия» на накопление богатства. Данная особенность мировосприятия также присуща крестьянскому сознанию.

У нас ничего не получится, замечает Мариэтта Чудакова, если мы будем говорить, что не надо ворошить прошлое. Ничего не выйдет. Угли и головешки надо ворошить, чтоб они прогорели. Нужно все назвать своими именами. Особенно смешно вспоминать разговоры десяти-пятнадцатилетней давности: должно пройти несколько поколений, и тогда демократия упрочится у нас сама собой… Смешно! Кто воспитывает сегодняшних школьников? Они становятся хуже, чем были старшие. Потому главным образом, что родители им — или при них друг другу, что дает еще больший «воспитательный» эффект, — объясняют, что «пойми, все — воры, от нас ничего не зависит. В Советском Союзе мы жили хорошо, нам сделали плохо». О чем говорить? Если мы не проделаем очень серьезных вещей по поводу истории России XX в., если мы внятно не подведем ее итоги и это знание не передадим в школы, в образовательную программу, то наше будущее весьма печально[262].

Россия сегодня, в 2005–2008 гг., относительно стабильна, но эта стабильность носит ситуативный характер — сравнительно высокие цены на нефть, усталость народа от потрясений 1990-х гг., жесткая «вертикаль власти» и политическое господство новой номенклатуры, отсутствие политической альтернативы.

Как это ни парадоксально, но подобная стабильность свидетельствует, что Россия идет в будущее, где ее вновь поджидает «прошлое».

Россия прошла процесс «деархаизации», проделала процедуру последовательного «отключения» механизмов воспроизводства традиционного социума и в этом смысле — «осовременилась». Но все это не устоялось. «Институциональные измерения «Современности» здесь еще почти в зачаточном состоянии». Как и в прежние времена, общество выращивает не гражданина, а подданного.

Модернизация, в которой так остро нуждались страна и нация в конце XX столетия, чтобы осуществить главное — переход от индустриальной к постиндустриальной стадии исторического развития в национально обусловленных формах существования, в полной мере вновь не состоялась. Не состоялся прорыв к новым высоким технологиям и экономически эффективным практикам, к новым политически стабильным и социально справедливым формам жизни, к более развитой духовности и на основе этого — к новому человеку с новым, гуманистически более искренним самосознанием и чувством собственного достоинства.

Человек оказался еще менее защищенным базовыми экономическими и социальными условиями жизни для проявления своей истинной индивидуальности, еще менее свободным для того, чтобы оставаться просто человеком. Страна не получила новых источников исторической динамики для прорыва в новое измерение истории.

Мы плохо и выборочно усваиваем исторические уроки, но сказать, что история нас вообще ничему не научила, это все равно, что признать органическую неполноценность нашего национального сознания. И хотя некоторые достаточно серьезные авторы говорят об отсутствии у русских потребности в свободе, с этим трудно согласиться.

История России научила граждан опасаться своего государства, со времен Ивана III и Ивана Грозного наш человек знает, что от государства ничего хорошего ждать не стоит. И люди выбирали свободу — уходили в Сибирь, бежали на Дон, откуда «выдачи нет», эмигрировали.

Сегодня человек имеет свободу выбора в каждой точке своей жизни и свободу преодолевать инерцию истории, в том числе навязанную прошлым опытом. В конце концов, история не злонамеренна, но она безжалостна к тем, кто не совершенствует свои смыслы, свои культурные программы в соответствии с изменяющимися условиями. И опыт показывает, что главная опасность не всегда исходит от внешнего мира. Она может корениться в самом субъекте. За всю нашу долгую историю мы не заметили собственного распада, нравственной деградации, приведшей нас к самой главной форме бедности — бедности наших решений. Мы недостаточно способны искать и находить пути преодоления все более сложных проблем во все усложняющемся мире.

В 1939 г. Уинстон Черчилль, любитель красного словца, определил Советский Союз, как «секрет, завернутый в тайну, скрывающую в себе загадку». Подобная характеристика во многом применима и к нынешней России.

Еще одна проблема нынешней российской модернизации — отсутствие ее субъектов — пассионарных личностей масштаба Петра Великого, Витте или Столыпина, Дэн Сяопина, Ли Куан Ю или Ататюрка. Только великая личность способна осознать гармонию/дисгармонию мироздания, понять и реализовать потребности времени и эпохи. Движимые жаждой познания, энергией творчества и стремлением к самоутверждению, эти люди открывают новые миры в пространстве и времени.

Как и в советское время, сегодня новая номенклатура, сосредоточив в своих руках всю полноту политической и экономической власти, мало заинтересована в реальных переменах. Политика, которая сегодня реализуется, не соответствует стратегическим интересам общества. Она может быть достаточно популярной и находить поддержку в обществе. Но в эпоху «номенклатурной стабильности» проедаются ресурсы и бесцельно растрачивается «историческое время», тогда как другие страны проводят необходимые преобразования, наращивают свою конкурентоспособность, успешно проводят модернизацию.