Приходится признать, что крестьянство в целом реформу не приняло. Первое, что бросается в глаза при ознакомлении с документами, — это явное неверие крестьянской массы в стабильность «очередной власти». Причина эта вне сомнения оказывала свое действие, но все же имеются и куда более глубокие. Крестьянскую массу мало удовлетворяло само существо преобразований. Цель реформы состояла в формировании слоя мелкого крестьянского собственника. Право собственности должно было быть закреплено специальными купчими крепостями на землю. Но получить документ крестьяне могли лишь тогда, когда полностью расплатятся с государством за выделенные им участки. Срок же выкупной операции, если помним, растягивался в течение двадцати пяти лет. Крестьяне прямо заявляли, что «лучше бы покупать землю, как было раньше».

Не удовлетворял крестьян не только срок, но и размер выкупа. При трехпольной системе ежегодный выкуп в пятую часть урожая с десятины реально превращался в три десятых, а при достаточно распространенной в Крыму залежной системе — в половину, а то и более урожая. Но даже если бы подобная ситуация теоретически устроила крестьянина, он все равно не смог бы реализовать своего векового чаяния на земельную собственность. Крестьянское хозяйство было крайне истощено в результате войн. В документах администрации Врангеля, связанных с аграрной реформой, постоянно отмечается серьезное его падение. Боевые же действия продолжались, далее истощая крестьянское население реквизициями, гибелью рабочего скота, поломкой инвентаря, потерей рабочих рук.

Немаловажной причиной видится и недоверие крестьянства к самой сущности режима Врангеля. Опыт прежнего общения с белыми отучил крестьян принимать декларации за «чистую монету». Крестьянство заняло выжидательную позицию, внимательно присматриваясь и прислушиваясь не к законам, а к составу, поведению и конкретной политике власти. Крестьяне не поверили в «крестьянскую сущность» новой власти и ее курса. Добиться реального восприятия крестьянством аграрной реформы администрации так и не удалось. А следовательно, не удалось получить и прочной социальной базы, получить широкой поддержки крестьянского населения в борьбе с Советской властью. В итоге отношение крестьянства в решающей степени определило судьбу последнего белого режима на «острове Крым».

В начале июля 1920 г. завершила свою работу комиссия по рассмотрению законопроекта о волостном земстве. Восстанавливалось упраздненное деникинским правительством волостное земство. Избирательное право получили землевладельцы, духовенство, оседлые арендаторы и служащие. Речь шла, таким образом, о формировании преимущественно крестьянского самоуправления, но — с оговоркой: председатель волостной управы исполняет обязанности волостного старшины и в качестве такового подчиняется уездному начальнику. Что и обеспечивало сохранение бюрократического контроля над земскими учреждениями.

В сентябре положение о волостном земстве было дополнено положением об уездном земстве. Согласно ему, уездное земское собрание имело право высказать губернатору свои соображения о дальнейшей судьбе губернского земства. «Если уезды признают необходимым, губернская организация будет сохранена, но уже как добровольный союз земств, в противном случае она может быть заменена областной земской организацией или совершенно уничтожена». Это был курс на устранение земской оппозиции. Создавалось новое крестьянское самоуправление с преобладающим влиянием волостных старшин, подчиненных администрации. Нарождалась вертикаль: бюрократия — крестьянство, не имеющая промежуточных ступеней.

На председателей волостных земских управ предусматривалось возложить также административные обязанности волостных старшин, в пределах которых они подчинялись уездному начальнику. К тому же постановления волостных земских собраний должны были в семидневный срок представляться начальнику уезда, который имел право их приостановки (к примеру, если усмотрит, что постановление «не отвечает общим задачам борьбы за восстановление государственности»).

Но в Крыму все больше нарастал социальный кризис. Уровень жизни основной части населения опустился ниже прожиточной черты. Рабочие еще имели возможность, несмотря на противодействие властей, добиваться определенных уступок. Ежемесячно, а то и дважды в месяц, они предъявляли предпринимателям требования о повышении ставок на 50 и 100 % (причем дело иногда доходило до прямых драк с представителями администрации).

Армия, посаженная на полуголодный паек, невзирая на грозные приказы главкома, запрещающие самочинные реквизиции, и военно-судные комиссии, вновь начинала вспоминать прежние добровольческие привычки и заниматься самообеспечением за счет крестьянского населения. Не отставали от нее тыловые чиновники, причем самых высших рангов. Повсеместно процветали коррупция и взяточничество.

Промышленность Крыма за годы гражданской войны пришла в полный упадок. Производство с 1919 г. сократилось на 75–85 %. В 1920 г. работало 32 предприятия, из них всего 6 с более чем сотней рабочих. Пролетариев насчитывалось немногим более 2,5 тыс. человек. Большинство предприятий работало только на военные нужды. Транспорт почти замер.

Практически все экономические проекты управления экономикой остались нереализованными. Ничего не изменило и экономическое совещание, проходившее в конце сентября — начале октября, на которое прибыли общественные деятели из Константинополя, Парижа, Белграда и других городов. Совещание приняло решение «О свободном вывозе валюты и предметов роскоши, но не предметов культурного и домашнего обихода». Однако любые решения не могли подняться выше благих пожеланий: торжествовала только выгода. Разрешение на вывоз продукции выдавалось за взятки всем желающим. Спекуляция, как всегда, шла рука об руку с коррупцией. Свирепствовала инфляция, непрерывно росли цены.

Внутренняя торговля также свелась к спекуляции. Обмен натурализовался, роль денег стали играть табак, вино, ячмень, шерсть. Приметой времени были фантастические по объему хищения, повальное взяточничество. Нельзя сказать, что правительство не принимало мер по борьбе со слишком уж разнузданной спекуляцией и взяточничеством. Издавались весьма грозные приказы. Но ни один крупный спекулянт или взяточник не угодил на скамью подсудимых. Получило известность высказывание А. Кривошеина о том, что со спекуляцией бороться невозможно.

В целом уровень жизни, особенно рабочих, для которых Врангель создал режим наибольшего благоприятствования, был выше, чем в центре России. Позитивную роль играла правительственная практика торговли хлебом по умеренным ценам. Но промышленные товары были по карману разве что спекулянтам.

Совсем плачевным было положение интеллигенции и честных служащих. Они получали в 3–7 раз меньше рабочих и вынуждены были, чтобы не умереть с голоду, подрабатывать — как у кого получится. Председатель Таврической губернской земской управы В. Оболенский получал, например, в два раза меньше, чем наборщик подведомственной ему типографии. Профессора, инженеры, учителя, чиновники уходили в дворники, чернорабочие, сторожа, грузчики.

25 октября (7 ноября) Главнокомандующий вводит в Крыму осадное положение. Исполняющим обязанности таврического губернатора, начальника гражданского управления и командующим войсками армейского тылового района был назначен генерал М. Скалон. А жизнь в Севастополе, вспоминал Врангель, текла своим чередом. Бойко торговали магазины. Театры и кинематографы были полны.

26 октября усилилось давление красных. Подготовка кораблей резко ускорилась. 29 октября Правительство Юга России выпустило официальное сообщение, которое генерал Слащев оценил как «Спасайся, кто может»: «Ввиду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семейств, правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России. Это заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственная опасность от насилия врага, — остаться в Крыму».