– Что, дьявол побери, ты хочешь мне сказать? – недоуменно воскликнул Майлз.

– Я мать Брайана, разумеется.

Оливия закрыла глаза. Колени стали ватными, лицо пылало. Страх так сдавил ей грудь, что она едва могла дышать.

– Ты сошла с ума, – послышался наконец ответ Майлза. – Оливия...

– Его тетя. Молчание.

О Боже! Ну почему он не скажет что-нибудь. Наконец, он произнес низком, натянутым голосом:

– Ты лжешь.

– Ты же знаешь Оливию, она всегда жертвует собой ради других. Временами это становится противным просто до тошноты. Она никогда не догадывалась, как я завидовала ей. Нет, не ее красоте. Красотой ей со мной не тягаться. Я всегда ненавидела, как папа превозносит ее ум. Я терпеть не могла, как ее уважают слуги. Я презирала то, как она храбро справляется с проблемами, не проронив при этом ни единой слезинки. Бывали случаи, когда я с радостью отказалась бы от своей красоты, чтобы иметь такой же ум, как у Оливии. Быть такой же мудрой. И смелой, как она. Она даже прошла через этот фарс брака с достоинством, зная, что нужна тебе только из-за денег... И тем не менее...

Тем не менее ей удалось наладить отношения между вами. Я слышала, что вы с Оливией стали... очень близки. Впервые за всю свою жизнь Оливия испытала счастье. Ну не забавно ли, что она вляпалась в эту историю из-за меня... и теперь все закончится тоже из-за меня.

Оливия медленно отворила дверь. Стоя на пороге, она встретилась глазами с сестрой.

– Эмили, я никогда ни о чем тебя не просила. Но сейчас прошу. Я умоляю тебя. – Прикрыв глаза, Оливия боролась со слезами отчаяния и страхом, от которого дрожал ее голос. Еще никогда не приходилось ей видеть такой ненависти в глазах сестры, такой злонамеренности. – Ради Брайана. Ради меня. Будь милосердной. Я не могу потерять их сейчас.

Встав с кресла, Эмили проплыла по комнате в розовом облаке тафты и белоснежных кружев. Ее светлые волосы были уложены на затылке, покрыты черной сеткой и украшены атласной лентой того же цвета. Она буквально повисла на Майлзе, который как бы окаменел в ее объятиях.

На дрожащих ногах Оливия вошла в комнату, не отрывая глаз от картины, открывшейся ее взору: обнимающая Майлза – ее мужа – сестра. Его взгляд, сверлящий ее лицо, мрачное и потемневшее, как грозовая туча, от гнева и смятения. Наконец он сомкнул ладони вокруг рук Эмили и с силой оттолкнул ее.

– Не приближайся ко мне, черт возьми, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

– Ну же, Майлз. Ты же сам знаешь, что всегда любил меня. В тот день в ноябре, когда ты откликнулся на письмо отца, ты сам сказал, что подумал, будто это я написала его. Ведь ты женился на ней только потому, что она моя сестра. Наверняка ты можешь понять, почему я решила выйти за де Клари. Только из-за денег, уверяю тебя.

Майлз повернулся к Оливии. Глядя в его лицо, она хотела коснуться его последний раз и молить о прощении.

– Она утверждает, что это она родила Брайана, – сказал он.

Оливия попыталась улыбнуться, кивнуть, но смогла лишь молча смотреть в недоуменные глаза мужа, между тем как сердце ее разрывалось на части от горя.

– Я... сделала то, что считала лучшим для всех. У отца были такие надежды на Эмили, такие грандиозные планы в отношении ее замужества. А я была убеждена, что никогда не выйду замуж. Я слишком невзрачна, этакий синий чулок. Мои запросы в жизни слишком непритязательны. И кроме того, – продолжала она, глядя ему прямо в глаза, – был только один мужчина, которого я любила. И если он не мог принадлежать мне, я просто отказывалась довольствоваться меньшим. Поэтому беременность Эмили оказалась настоящим чудом для меня. Если я не могла выйти замуж за мужчину, которого любила, то, по крайней мере, могла быть матерью его сына... и любить его всем сердцем.

Какое-то время Майлз глядел на нее, не мигая, потом от лица его медленно отхлынула краска, а тело оцепенело. Тысячи эмоций неслись по его чертам в эти несколько мгновений. Гнев. Неверие. И каждая с напряженностью, которая кромсала душу Оливии словно нож.

Он схватил ее за плечи, стиснув пальцами. Огромная боль читалась в его каре-зеленых глазах. Он попытался заговорить и не смог.

Не отводя глаз, она тихо сказала:

– Ты отец Брайана.

– ...А Эмили...

– Его мать. Он никогда не был по-настоящему моим.

Эмили подошла и взяла Майлза за руку. Словно автомат, он повернулся к ней, белый от потрясения или ярости.

Боже милостивый, как он должен ненавидеть ее, подумала Оливия, попятившись к двери.

Под пронзительным взглядом Майлза губы Эмили дрогнули.

– Ты же понимаешь, почему я не сказала тебе, Майлз. Единственное, о чем я могла думать, – это поскорее убраться с глаз отца, пока он не узнал о нас с тобой... и о нашем ребенке. Поэтому Оливия предложила пожить во Франции до рождения ребенка, ну, чтобы никто не узнал. После этого я могла бы отдать его какой-нибудь семье, желающей усыновить ребенка. И только когда мы поселились под Ле Забль Д'Олонном, Оливия подала идею выдать ребенка за своего. Это, разумеется, было идеальным выходом. Моя репутация не пострадала. Это была абсолютная случайность, что отец выбрал именно тебя в мужья Оливии. Но уверена, ты согласишься, что наша семья должна быть вместе. Мать. Сын. И его отец...

Оливия повернулась к галерее и обнаружила Армана, Салли, Жака, Гюстава и новых слуг, стоящих в тени. Неловкость, озабоченность и сочувствие были написаны на их лицах.

– Оливия! – раздался голос Майлза. Она застыла на месте.

– Посмотри на меня!

На деревянных ногах она повернулась к нему. Майлз стоял в конце галереи с крепко сжатыми кулаками. Грязная, разорванная рубашка свисала с плеч. Великолепные черные волосы рассыпались в буйном беспорядке на лбу и воротничке. В этот момент Оливия подумала, что он самый красивый мужчина на свете, даже еще красивее, чем был тогда, много лет назад, когда она впервые увидела его на маргрейвском утесе, когда она могла только мечтать о том, что когда-нибудь будет любить его, обнимать его, стать его женой.

– Это правда? – спросил он хриплым, срывающимся голосом. Даже на расстоянии она видела, что он дрожит, черные глаза блестели слезами надежды. – Брайан мой сын?