– То, что она говорила мне о себе... – сказал он тихо.

– Отец, – прошептала Оливия, сжимая его руку. -Пожалуйста.

– Это правда? Черт побери, скажи мне правду, Оливия. Неужели Эмили способна на такие вещи? Ложь? Обман? Сколько раз ты прикрывала ее? Защищала? – Он закрыл посеревшее лицо руками и заплакал. – Как я, должно быть, обижал тебя, какую боль тебе причинял, когда обвинял тебя, насмехался над тобой, стыдил тебя. А ты все это время только и делала что защищала свою сестру и меня, зная, какие страдания причинит мне правда о ней и как она погубит ее.

Оливия мягко отняла отцовские руки от лица и попыталась улыбнуться.

– Мы забудем обо всем и не будем это вспоминать, папа, если ты только поможешь мне найти Брайана.

Его глаза вернулись к ней.

– Если бы я был хотя бы наполовину таким родителем тебе и Эмили, как ты Брайану, все могло бы быть по-другому, скольких страданий можно было бы избежать. -Он заморгал, и слезы вновь потекли по лицу.

– Ладно, – сказал он хрипло. – Она что-то говорила о пикнике на утесе... а потом собиралась вернуть мальчика его законному отцу...

Майлз смотрел в окно кареты на проплывающий мимо пейзаж и изо всех сил старался сосредоточить мысли на бесконечных взгорьях и долинах, а не на событиях, разворачивающихся вокруг него. Вот уже час Оливия, холодная и отчужденная, сидела на сиденье напротив и немигающим, застывшим взглядом смотрела прямо перед собой, отказываясь признавать его существование. Оливия словно погрузилась в оцепенение в тот момент, когда ее отец признался, что Эмили собирается отыскать отца Брайана.

Прикрыв глаза, откинувшись головой на спинку сиденья, Майлз старался дышать ровно и спокойно, между тем как забинтованные руки непроизвольно сжимались в кулаки, заставляя его морщиться от боли. Почему Оливия не приказала кучеру ехать на Маргрейв, куда Эмили, предположительно, повезла Брайана на пикник? Однако не этот вопрос жег его мозг?

Уорвик посмотрел на жену. Все кости и мышцы ныли от усталости после вчерашних спасательных работ в шахте, не говоря о бессонной ночи. Он чувствовал себя разбитым и смертельно уставшим.

– Я хочу знать правду, – произнес он мягко.

Тень улыбки промелькнула на лице Оливии. Она слегка коснулась его щеки кончиками пальцев.

– Прости меня. Но мой разум и сердце в смятении. Я не знаю как и с чего начать. Не перестаю думать, как счастливы мы были последнее время, как искренне ты полюбил Брайана, не говоря уже о твоем успехе с рудниками... Это все из-за моей глупости. Мне следовало знать, что это случится. Это было неизбежно. Я знала, но все равно молилась, чтобы как-нибудь оттянуть это на целую жизнь или до тех пор пока наша любовь не окрепнет настолько, чтобы быть в состоянии выслушать правду.

Майлз снова откинулся на сиденье.

– Оливия, ты знаешь, куда поехала Эмили? Если да, скажи мне пожалуйста.

– Как сказал папа, к отцу Брайана, – ответила она, спокойно глядя на него.

– Значит, я наконец узнаю, кто он.

– Боюсь, мне едва ли удастся и дальше скрывать это от тебя. Я лишь надеюсь, что ты не возненавидишь меня слишком сильно. После того, как мы найдем Брайана, все прояснится.

Дальше они ехали в молчании. Оливия глядела в окно, наблюдая, как солнце садится за горизонт, а Майлз не отрывал взгляда от профиля жены до тех пор, пока сгущающиеся сумерки едва не сомкнули отяжелевшие веки. Они становились все тяжелее и тяжелее и наконец закрылись.

Ему снилось, что Оливия, считая, что он крепко спит, открыто расплакалась, тихо всхлипывая в ладони и то и дело шепча.

– Я не хочу потерять никого из вас. Я просто не вынесу этого. Вы двое, все что у меня есть в этой жизни.

Потом ему пригрезилось, как он сонно ответил ей:

– Я убью любого, кто попытается отнять вас у меня.

– Сэр.

Он проснулся. Оливии не было. Карета стояла.

Кучер, одетый в свою лучшую ливрею, стоял у дверцы кареты, озабочено глядя на него. Яркий свет выливался из окон дома позади него. Майлз медленно и неуклюже сел, потер затекшую шею и спросил:

– Где моя жена?

– Уже в доме, сэр.

Прогнав из головы туман, Майлз сосредоточил взгляд на парадной двери и вышел из кареты.

Стоя на коленях в холле, Оливия крепко прижимала Брайана к себе. Майлз вошел в дом. Она слышала его приближающиеся шаги и медленно подняла глаза, когда он остановился рядом. Взгляд его был еще немного рассеянным, но счастливым оттого, что он нашел их.

– Где Эмили? – спросил он.

– В утренней комнате, – послышался голос Беатрис, появившейся у дверей. Потом нянька подбежала к Оливии и обняла своих подопечных. Черты ее лица казались совершенно ясными и решительными.

Не сказав больше ни слова, Майлз медленно пошел к утренней комнате. Оливия не могла заставить себя взглянуть на него, но все равно поняла, что он вошел в комнату, поняла по молчанию, что он, в конце концов, встретился с сестрой.

– Закрой дверь, – послышался приглушенный голос Эмили.

– Что, черт побери, происходит? – возмутился Майлз. – Мне бы следовало заявить на тебя в полицию за похищение ребенка.

– Я сказала, закрой дверь.

После довольно долгой паузы дверь со щелчком закрылась.

Оливия медленно встала, не убирая руки с головки Брайана, который все еще крепко обнимал ее, пряча заплаканное личико в складках материнской юбки. Оливия взглянула на Беатрис.

Беатрис протянула руку к Брайану. Он оттолкнул ее и почти в отчаянии ухватился за Оливию. Беатрис попыталась увести его.

– Иди, – прошептала Оливия и успокаивающе улыбнулась. – Мы почитаем чуть позже. Обещаю.

Наконец Брайан позволил няньке увести его из холла, и Оливия, сделав поверхностный, судорожный вдох, побрела по галерее к утренней комнате. Приглушенные голоса из-за двери становились все отчетливее. Они сделались достаточно громкими и Оливия смогла слышать каждое слово из того, что говорила Эмили.

– Я потеряла ребенка де Клари, и доктор сообщил мне, что иметь детей будет для меня равносильно самоубийству. Тогда мой муж выгнал меня, заявив, что с нашим браком покончено. Поначалу я запаниковала. Я искренне верила, что если я подарю ему ребенка – любого ребенка, – он примет его, как своего. Я была настолько самоуверенна, что у меня не было и тени сомнения в том, что де Клари из любви ко мне примет как своего сына другого мужчины. Но он не принял его, а правда вышла наружу.