Я это понимал, так как уже давно об этом слышал, поэтому я больше не расспрашивал.
Скоро произошли новые события, которые вырвали меня из спокойной жизни детского дома.
В январе 1937 года начался процесс «троцкистского параллельного центра», якобы заговорщической организации, к которой принадлежали такие руководящие партийные деятели, как Пятаков, Радек, Сокольников и Серебряков.
До этого нам представляли их, как образцовых большевиков. «Немецкая центральная газета» («Deutsche Zentral‑zeitung»), писавшая так же, как и «Правда», почти исключительно об успехах социалистического строительства и помещавшая фотографии новых индустриальных объектов и передовых колхозов, теперь разразилась ругательствами и громила на своих страницах «троцкистских шпионов», «диверсантов», «предателей родины», «реставраторов капитализма».
Уроки по обществоведению были сейчас же приспособлены к новым требованиям и посвящались исключительно происходящему процессу. Мы узнали, что те, которых мы до сих пор считали образцовыми партийными руководителями, на самом деле были шпионами, агентами и диверсантами. Они вели переговоры с фашистской Германией и с Японией с целью передать Украину Германии, а Дальний Восток — Японии, и стремились к восстановлению капитализма в стране.
Обвиняемые, как говорили нам, — уже в течение ряда лет, даже десятков лет, были вредителями, врагами народа и агентами, но умело обманывали свое окружение. Изображая из себя образцовых руководителей партии, они в действительности саботировали планы производства, организовывали взрывы и пожары, выполняли диверсионные мероприятия, устраивали железнодорожные катастрофы, а тем, что они намеренно заражали продовольственные и санитарные пункты, они несли смерть рабочим и крестьянам. Одновременно они подготовляли террористические группы с целью убийства руководителей партии и советского правительства.
30 января 1937 года процесс закончился. Пятаков, Серебряков и другие обвиняемые были приговорены к смертной казни, а Сокольников и Радек — к десяти годам тюрьмы. В газетах печатались снимки собраний на предприятиях и в колхозах, на которых все присутствующие поднимали руки за смертный приговор обвиняемым. На больших демонстрациях несли плакаты с лозунгами: «Расстрелять бешеных фашистских собак», «Враги народа должны быть стерты с лица земли!»
Мы не могли тогда полностью охватить значение этих процессов. Мы продолжали жить, как на счастливом острове. О массовых арестах того времени мы не имели никакого представления. Мы по–прежнему ходили на занятия, читали книги и дискутировали. Единственное, что мы замечали, что на уроках обществоведения, на собраниях в школе и в самом детдоме очень много говорилось о бдительности, о «врагах народа», об «агентах» и об их вредительстве.
Большая волна арестов началась осенью 1936 года, но только поздней весной 1937 года, когда и от нас этого нельзя было больше скрыть, мы поняли, что происходит в стране.
Волна арестов не миновала и немецкой школы имени Карла Либкнехта. С марта 1937 года начались один за другим аресты учителей. Сначала исчез наш немецкий учитель Гершинский, коммунист, в юности посещавший школу им. Карла Маркса в Берлине (в Нойкельне) и приехавший в Советский Союз после 1933 года. За ним последовал наш учитель истории и географии Люшен, тоже воспитанник школы им. Карла Маркса. Наконец, был арестован и учитель по математике и химии Кауфман.
Так обстояло дело не только в нашем классе, но и во всей школе. Немногие учителя, которые остались, валились с ног от усталости, так как должны были распределять между собой все уроки арестованных преподавателей. Но они страдали не только от усталости, но и от страха. Каждый знал, что завтра может придти и его черед. Они потеряли внутреннюю уверенность, что ученики, конечно, заметили, и учителям с большим трудом удавалось доводить урок до конца. Иногда страх ставил их в глупое положение.
Однажды во время урока обществоведения наш учитель восторженно и горячо говорил о демократическом характере советской конституции и о морально–политическом единстве советского народа. Он решил увенчать все сказанное известной фразой Сталина:
«Тем, кто попытается напасть на нашу страну, будет дан уничтожающий отпор, чтобы у них пропала навсегда охота совать свое свиное рыло в наш советский огород!»
В конце этой фразы учитель обмолвился и громко воскликнул:
«… чтобы у них навсегда пропала охота совать свое советское рыло в наш свиной огород!»
Некоторые ученики прыснули, а другие, в том числе и я, сидели как парализованные. Что будет дальше? Что произойдет?
Через несколько секунд учитель заметил свою ошибку, побелел весь и затрясся. С большим трудом он закончил свой урок. Всем нам было его очень жалко. Мы знали, что это означает его конец, так как ясно было, что об этом случае он должен сам сообщить партийной организации. Несколько дней спустя он исчез. Мы его никогда больше не видели и ничего о нем не слышали. Даже на наши экзамены легла тень арестов. В одно июньское утро весь наш класс собрался на письменную работу по немецкому языку. Как всегда на экзаменах, мы были немного взволнованы при появлении учителя. Он сначала проверил по списку присутствующих, а затем объяснил нам нашу экзаменационную задачу.
— Я прочту вам сейчас отрывок из книги антифашистского писателя Георга Борна. Вы должны содержание отрывка переложить своими словами. Вам дается на это три часа и вы можете спокойно работать.
С этими словами он раскрыл свой портфель, чтобы достать оттуда книгу Борна. Неожиданно на нескольких скамьях раздался шепот.
— В чем дело? Один ученик встал.
— Товарищ учитель, мой отец мне говорил, что Георг Борн на этих днях арестован, как враг народа.
Лицо учителя посерело. Дрожащими руками он положил книгу обратно в портфель, начал рыться в нем, просмотрел ряд других книг и быстро совал их обратно. Наконец, он достал книгу Киша, который жил в то время в Мексике и потому можно было надеяться, что Киш не разоблачен как враг народа.
Учитель взял себя в руки и намного успокоился:
— Я хочу перед вами извиниться за серьезный недосмотр. Разумеется мы не будем опираться на книгу врага народа, которого ждет справедливое наказание. Вместо этого я вам прочту репортаж Эгона Эрвина Киша, а вы его затем расскажете своими словами.
Он прочел нам отрывок. Его голос все еще изредка немного дрожал. Он боялся больше, чем мы, сдававшие экзамены.
Как раз в дни экзаменов, в июне 1937 года, проходила самая сильная волна чисток.
В начале июня мы, а с нами все советское население, были поражены необычайным событием: профессор Плетнев, один из наиболее знаменитых людей в медицинском мире, был обвинен в изнасиловании советской гражданки Б. Это сообщение вызвало особое удивление, так как о сексуальных извращениях советская пресса обычно молчала, а на этот раз были описаны все обстоятельства изнасилования, даже до таких деталей, что профессор искусал ей грудь. «Правда» подчеркивала, что именно из‑за этих укусов гражданка Б. осталась инвалидом на всю жизнь.
Непосредственно за этим последовали обычные резолюции разных медицинских институтов против «насильника» и «садиста» Плетнева. Было объявлено о предстоящем открытом процессе. Его напряженно ждали. Однако, в течение целого года о Плетневе ничего не было слышно. Вместо этого в те же дни появился новый лозунг, который можно было прочесть ежедневно в газетах или услышать на собраниях:
«Советские органы госбезопасности становятся крепче и могущественней. Пусть дрожат шпионы, диверсанты и убийцы! Советские органы госбезопасности еще покажут на что они способны!»
Немногом позже, 11 июня 1937 года появилось сообщение о раскрытом заговоре, которым руководил Начальник Генерального штаба маршал Тухачевский и семь генералов Красной армии. Названные лица, занимавшие высокие командные посты в армии, старые большевики, партийные государственные деятели, обвинялись как шпионы иностранных держав, они вели в армии якобы подрывную работу с целью ослабить армию и даже желали поражения Красной армии, чтобы вернуть власть помещиков и капиталистов.