Голубков буквально по крупицам восстанавливал историю провала городской подпольной организации. Возникла большая необходимость в установлении конспиративных квартир гестапо, на которых могла приниматься его агентура. И при обсуждении данного вопроса ценное предложение подал Конрад. Оказывается, в административно-хозяйственном отделе штаба корпуса весь жилой фонд города был взят на учет, и Конрад точно знает, что в этом отделе есть данные о квартирах, которые гестапо и разведчики «зачислили» за собой. Добыть такие сведения поручили обер-лейтенанту, и через два дня в распоряжении наших разведчиков были интересующие их адреса.

Началась смертельная «охота за охотниками». Её Голубков и Самойленко вели с помощью юных патриотов, выделенных для этого запасным составом подпольного парткома.

На след предателя удалось напасть лишь на восьмой день после прибытия Голубкова в Белгород. Это была его встреча с шестым из семи находившихся на свободе подпольщиков. Представительный мужчина, в прошлом директор одной из местных кустарных артелей, поначалу произвел на Голубкова хорошее впечатление. Говорил он с расстановкой, толково, обдумывая каждое слово, и главное – по делу. По его мнению, руководство парткома, ослепленное первыми успехами, утратило чувство реальности, забыло о строжайшей конспирации. Поэтому, создавая теперь новую организацию, необходимо более скрупулезно подходить к отбору, проверке и поведению товарищей. Ведь малейшая оплошность может стоить жизни десяткам патриотов. Одним неосторожным шагом можно погубить всё дело. На вопрос Голубкова, как ему лично удалось избежать ареста, он от конкретного ответа уклонился. Голубкову показалось даже, что глаза его собеседника подернулись слезой.

– Я здесь осуждал наших товарищей за беспечность, и у вас могло сложиться неправильное о них мнение. Это были настоящие коммунисты, убежденные борцы и преданные друзья. В организации меня знали лишь три человека, все – члены парткома. Их стойкости, их мужеству на допросах я, видимо, и обязан тем, что сейчас вот нахожусь здесь, рядом с вами…

Для первого знакомства Голубкова с директором этого было достаточно, и они, побеседовав на улице, разошлись в разные стороны, договорившись встретиться на этом же месте в ближайшее воскресенье в одиннадцать часов.

В этот день Голубкова подстраховывал сам Степан Лукич. Вначале он проводил бывшего директора до центра города, а потом ещё с добрый час петлял следом за ним по малолюдным улочкам. Когда сгустились сумерки, директор ускорил шаг и вскоре открыл своим ключом калитку дома номер семнадцать по Старо-Кузнецкой улице. А ещё через двадцать минут невдалеке от этого дома остановился черный «опель» и вышедший из него гитлеровский офицер направился в тот же дом, куда вошел директор. Приближался комендантский час, и Самойленко поспешил домой.

В погребе его уже дожидался Голубков. Выслушав рассказ о маневрах директора, его хозяйском поведении на гестаповской квартире и о штабной машине, он тихо сказал: «Вот тебе и конспиратор».

Новая ситуация требовала немедленных действий. Решено было сегодня же захватить предателя, доставить его в надежное место и, тщательно допросив, судить именем советского народа, именем погубленных им товарищей…

Выйдя за ворота дома Самойленко, Голубков словно растворился в темноте. Жизнь, отведенная провокатору, укладывалась в несколько ночных часов.

Но смертельная опасность подстерегала уже и Степана Лукича. Он не знал, что на Старо-Кузнецкой улице его заметил другой гестаповский холуй. И когда в первом часу ночи дежурный по гестапо разбудил штурмбанфюрера Вильке и доложил ему о дерзком похищении их сотрудника, шеф гестапо поднял на ноги всю свою службу. Тут ему и было доложено о Самойленко, находившемся вечером вблизи квартиры, из которой уведен «директор».

Две крытые машины подкатили к дому учителя, когда на востоке ещё не начала пробиваться заря нового дня. Гестаповцы окружили двор, заняли посты у окон и крыльца домика. Офицер, руководивший операцией, подошел к двери и настойчиво, но мирно постучал в неё: «Откройте, из штаба срочный приказ». Дверь по указанию Лукича открыла Надежда Григорьевна, но, увидев гестаповца, она сразу же захлопнула её и закрылась. Схватка была короткой, но ожесточенной. Автомат Конрада Гюнтера бил скупыми очередями, расчетливо и метко стрелял Степан Лукич. А когда фашисты, подорвав гранатой дверь, ворвались в комнаты, над вздыбившейся крышей дома качнулось оранжевое пламя – сработала бережно хранимая для самого крайнего случая противотанковая мина.

О подвиге группы Самойленко в особый отдел фронта доложил младший лейтенант госбезопасности Федор Голубков.

Плохое настроение не покидало Густава Шульца с первого дня его приезда в Полтаву. Когда он получал новое назначение в канцелярии гаулейтера, должность гебитскомиссара в одной из богатейших областей Украины рисовалась ему в розовом свете. И вот результат – до настоящей власти и больших доходов теперь ему так же далеко, как и два месяца назад, когда он, используя старые партийные связи и свои скромные сбережения, добивался через приближенных Коха этого, как ему тогда казалось, выгодного места. Если говорить откровенно, за два месяца в Полтаве Шульц не сумел вернуть даже затраченных на это своих средств, а ближайшая перспектива не предвещала ничего хорошего.

Надо же было случиться такому, что на неопределенное время Полтава осталась прифронтовым городом. Здесь разместился со всеми своими службами штаб командующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Рейхенау. Здесь свили себе гнездо несколько секретных служб, и в подтверждение слухов о создании в этом районе новой ставки фюрера город буквально наводнили высшие чины и гестаповцы. И всем дай, всех накорми, всех обеспечь.

А что же останется ему, Шульцу? Кто обеспечит его фрау Марту и детей? До этого никому не было никакого дела, а сам он в такой ситуации был бессилен…

Но огульно обвиняя всех в черной неблагодарности, Шульц был прав лишь отчасти. Один человек из его окружения принимал очень близко к сердцу заботы гебитскомиссара и только ждал случая, чтобы помочь своему шефу в его корыстных устремлениях.

Если кто-нибудь задался бы целью графически изобразить жизнь Харитона Карповича Плаксюка, то получилась бы сравнительно прямая длинная линия. За свои шестьдесят лет он пережил три войны, три революции, не обошли его стороной плен, голод и разруха, но ни особых взлетов, ни падений судьба для потомка запорожцев не приготовила. С раннего детства – сколько помнит себя – батрачил, был солдатом, потом снова батраком у херсонского немца-колониста, дослужился здесь до приказчика. Затем опять война, революция, каленые тропы гражданской и – снова работа, незаметная, тихая, «по способности», как любил выражаться Харитон Карпович. Не получив, в общепринятом смысле, никакого образования, дед Плаксюк был тем не менее человеком довольно грамотным, а немецкий язык, разговорный естественно, знал чуть ли не в совершенстве.

В середине 30-х годов по настоянию жены-полтавчанки они перебрались на её родину, и здесь Харитон Карпович устроился на должность заготовителя областной потребкооперации и за несколько лет хорошо изучил область и даже в самых отдаленных её селах был своим человеком.

Когда началась Великая Отечественная война, капитану государственной безопасности Дубровину удалось открыть в этом человеке неоценимое качество для разведки. За показной медлительностью, в меру сдобренной крестьянской хитрецой, Дубровин разгадал родниковой чистоты душу и горячее сердце патриота. Ведь ни в анкетах, ни в разговорах с соседями дед Плаксюк никогда не упоминал о своих прошлых подвигах в буденновской разведке, а тем более о том, что именно от его кресала вспыхнул тревожной осенью ночью 1920-го фольварк пана Альберта, в котором размещался штаб дивизии войска Пилсудского. Но факт остается фактом. Дубровин включил Харитона Карповича в свой актив, и уже в середине декабря 1941 г. тот (под псевдонимом Платон) стал одним из лучших его зафронтовых сотрудников.