Я ухмыльнулся, распахнул дверь и зашел в трапезную.

— Здрасте! А вот и я. Что, не ждали?

Потрепанный невзгодами Фингонфиль вытаращил глаза и вскочил со стула; стул с грохотом упал. Эльф не обратил на несчастную мебель никакого внимания, он медленно пятился прочь. Внезапно я заметил какое-то шевеление наверху. Голубь встрепенулся и слетел с балки, неосторожно задев крылом ворох пыли, скопившейся там благодаря нерадивости трактирщика. Все это посыпалось на Уриэля, причем некоторые лохмотья упали на пол, и я с некоторым удивлением услышал тихий грохот. Плюс ко всему, голубь описал круг над эльфом и какнул…

Фингонфиль в ужасе глянул вверх, закрыл лицо руками и покорно принял удар судьбы. Потом, не утруждая себя чисткою, обошел меня, прижимаясь к стене, и стремглав выбежал из трактира, причитая при этом:

— Великий Эру, ну чем я провинился, о, чем?..

— Тебе не кажется, что мы его достали? — спросил я Жулю.

Ответа не последовало. Впрочем, он и так был очевиден.

Хозяин хмуро оглядел нас. Одеждой мы особо не выделялись, внешней роскошью не блистали, и он решил, что мы простые люди. Даже происшествие с эльфом не особо впечатлило. Откуда ж ему знать, что у меня в кармане скрывается мешочек, заполненный драгоценными камнями. Потому хозяин окликнул нас довольно невежливо.

— Чего надо?

Мне сразу не понравился этот тип. Он из породы заискивающих перед сильными и унижающих слабых. Видимо, нас принял не только за простых, но и за слабых. Хм. Что ж. Сам виноват. Мы ничего особенного творить не будем. Только вот я заметил, что большинство посещенных мною мест в конце концов обозначились некоторой катастрофой. Причем места те мне более или менее нравились. Что же будет, если не понравится? А?

— Выпить, пожрать и поспать, — просто ответил я.

Мужик окончательно убедился в своем мнении. Но все же остатки вежливости дали о себе знать:

— Одну комнату или две?

— Две. — Конспирация никогда не помешает.

— Деньги вперед. За еду платить отдельно.

— Ладно, — кивнул я и вытащил пару монет. Трактирщик скривился при взгляде на них.

— Мало.

— Еще? Не лопнешь?

— Придержи язык, лысый. Давай еще столько же или выметайся.

Я подумал немного, не начать ли бузу тут же. Потом рассудил, что пока не стоит, устали больно, да и ночь на носу. Спать хочется. Ладно. С меня не убудет. Я швырнул на стол еще несколько медяков и подумал: «А за лысого потом ответишь».

— Ну, а столько хватит? — я уже не скрывал своего сарказма и нерасположения. Впрочем, мужика мой тон особо не тронул. Он нарочито демонстративно проверил монеты на фальшивые. Жуля побледнела от гнева, и я осторожно тронул ее за руку, чтобы удержать взрыв негодования. Помогло. Девушка ушла искать свободное место в зале, поудобнее и поконфиденциальней.

— Комнаты наверху, — сообщил наконец трактирщик. — Найдете свободные, можете забирать. Ключей нету. Засовы внутри.

— Хорошо, — согласился я. — А пожрать и выпить?

— Гони деньгу.

— Тьфу! — я добавил еще.

Трактирщик сунул руку под прилавок и вытащил бутылку какого-то дрянного вина. Даже через запыленное стекло виднелся густой осадок неопределенного тошнотворного цвета, заполнивший едва ли не четверть емкости.

— А как насчет пива?

Мужик без вопросов выставил небольшой бочонок и выжидающе уставился на меня.

— Это что, все?

— Ты заплатил только за выпивку.

— Слушай, братан, это же грабеж, — проникновенно сказал я. — Могу ведь приятелей позвать.

— Попробуй, — маленькие глазки зловеще уставились на меня. — И себе навредишь, и им. Вам, мастеровым, лучше не ввязываться в драки. Потом на жизнь зарабатывать будет нечем.

Я так и не понял, с чего трактирщик взял, что я мастеровой. Ладно, пусть пока остается в блаженном неведении… Хм. Относительно чего? Я и сам пока не в курсе, кем являюсь.

— Ладно, уговорил, — я бросил еще медяк. Хозяин, ухмыльнувшись, что-то невнятно крикнул в кухню. Оттуда вылезла крупная женщина с широкой тарелкой, на которой мелкими кучками были разложены картофель и несколько кусков мяса. Вот что мне нравится в мире — так это доступность и дешевизна неплохого обеда. Или ужина, на худой конец…

Забрав снедь и добавив бесплатно две кружки, я направился к Жуле. Открыв бутылку и хмуро обоняв вонь застарелого уксуса, ударившую в нос, я прикрыл посуду и отставил ее в уголок. Можно будет потом использовать в качестве нервно-паралитического средства. Пиво оказалось тоже плохим, но все же лучше вина. Оно явно отдавало хлебом, дрожжами и еще какой-то тухлой гадостью, но — на безрыбье, как говорится, и баба — рыба. Или не так говорится?.. К черту!

Картофель недоварен, мясо непрожарено, зелень наполовину сгнила. С каждой новой ложкою я находил очередные недостатки у еды. Советуют ведь думать о еде только хорошее, тогда, мол, и она сама будет соответствующей. Ну никак, никак не получалось!

— Здесь невежливые люди, — сказала Жуля.

— Я заметил. Что-то у них, видать, не в порядке.

Вот и весь разговор. Поужинали молча. Оба устали как собаки, хотелось спать, спать и еще раз — спать. К черту путешествие. Да еще люди попадаются нехорошие, доброго слова сказать не могут.

Я вдруг ударился в печаль. Прямо сам не знаю, настроения меняются стремительно и непредсказуемо, внезапно выскакивает неудержимая ярость, призывая крушить все вокруг; и с такой же неожиданностью подступает меланхолия, сообщающая, что весь мир — дерьмо, и солнце, понимаешь, светит непонятно зачем, да и кому ты нужен, в конце концов, бяка одинокая… Чушь, конечно, разная лезет в голову, но такая чушь, которая всей чуши чушь — не сразу выкинешь, да не скоро и забудешь.

Куда опять подевалась разговорчивость? Надо бы развлечь девушку — вон как пригорюнилась, устало склонилась над столом, едва ли не спит… Глаза слипаются что-то. Нехорошо…

Завершив трапезу без эксцессов, мы двинулись наверх. Лестница скрипела как старая виселица на ветру, каждый шаг вызывал такой отвратительный скрежет, что чудилось — еще немного, и ступенька провалится. Останется только кости собирать. Запущенный коридор был не лучше. Даже в достопамятных Куз-Кубадах второй этаж трактира помнился гораздо более ухоженным. Здесь же не только лохмотья паутины свисали из углов, но и всякая гадость валялась, запинутая туда заботливыми ногами брезгливых клиентов. В тусклом свете свечи я с отвращением углядел в одном уголке давным-давно истлевший труп крысы.

— Если и в комнатах так же, — пробормотал я, делая заметку на память, — разнесу завтра к черту всю ночлежку.

— А-а? — не то вопрос, не то зевок. Я не счел обязательным отвечать. Жуля не переспросила.

Наверху из-под некоторых дверей пробивались слабые отблески света. Остальные комнаты, похоже, были нежилые. Я наугад толкнул одну дверь, она с отвратительным скрипом отворилась, отверзлись недра зловонной комнаты. Чем тут занимались, хотел бы я знать… Впрочем, нет, не хотел бы. Ради собственного душевного спокойствия.

Все остальные комнаты оказались такими же. Пришлось выбирать одну, наименее грязную. Я побыстрей открыл форточку, в лицо дунул свежий ветер, пришедший откуда-то с моря. Стало заметно свежее, да и в комнате задышалось легче.

Жуля встряхнула старую рваную простыню, полетела пыль, клочья ткани и разный мусор. Грязные пятна так и остались на месте. Девушка выбрала сторону почище и постелила. Улеглась, не раздеваясь. Посмотрела на меня.

— Спать будешь? Или так всю ночь простоишь?

Я присоединился к Жуле. Мы обнялись и мгновенно погрузились в сон.

Сны, как всегда, если и снятся, то — необычные. Вот и сейчас я оказался в странном мрачном месте. Большой парк окружала высокая неприступная стена, сложенная из камня какой-то особенной кладкой. Она словно выписывала руны, отдельные из которых напоминали детали фразы в Обсерватории. Стена была настолько высокой, что самые рослые деревья в парке не достигали и середины ее. Деревья же здесь росли не самые маленькие, они возвышались надо мной словно гиганты, подобно башням. Впрочем, они и напоминали башни, — мертвые деревья. Голые почти до самой вершины стволы будто бы обожжены, опалены жестоким огнем, сорвавшим всю кору, но оставившим древесину. Кроной деревья обладали совсем небольшой, но и та состояла только из веток и сучьев, никакие листья уже не зеленели. Такие вот устрашающего вида представители растительного мира во множестве торчали тут и там. Больше никаких растений не наблюдалось, кроме, пожалуй, желтовато-серого мха.