— Ой-ей-еййй, — взвыл я, проникшись духом бессмертного труда. Так взвыл, аж зуб заныл. — Что это?!!

— Ты в первый раз с луны свалился? Я же сказал: «Тбпимбрии», величайший историко-философский, как дурак, научный трактат…

— Это не трактат, — сказал Лем, — а хрен знает что… Извините, Жюли. Зря ты, Ровуд, полез в писатели. Строгал бы себе пошлые стишки и остался в памяти народной лучшим похабником. А так обосрешь всю историю и останешься в памяти… хм… народной — величайшим придурком, когда-либо ступавшим по земле.

— Иди ты! — обиделся Ровуд, отбирая рукопись. — Я к ним со всей душой, сокровенный труд, видите ли, как дурак, даю почитать, такую честь оказываю, а они… Критиковать принимаются, нет чтобы похвалить. Скотины…

Бух! Бух! Кто-то попытался открыть дверь. Наконец догадался дернуть за ручку. Дверь открылась. Опасно пошатываясь после вчерашнего, вошел Алкс. Впрочем, несмотря на состояние души, щетина была аккуратно доведена до трехдневного состояния.

— А-а, вот и наш Тридцатиголубиный друг! — громогласно провозгласил Ровуд, мгновенно обретая хорошее настроение. — Как делишки, как детишки?

— Ровуд, — устало и брюзгливо сказал Алкс, мрачно отнимая у подоспевшей хозяйки корчмы кружку с пивом. — Я сотни раз тебе говорил, моя фамилия Франфариар, что значит Сорокагалковый, а не Двадцативоробьиный, и не Трехорлиный, и уж никак не Десятивохспсовый. Потрудись запомнить. Я тебя, конечно, уважаю, но в плохом настроении могу в конце концов и врезать. Доброе утро, господа, мое почтение, Жюли.

Алкс поморщился и залпом проглотил содержимое кружки. Похмелье-с…

— Вот я и говорю, — не смутился Ровуд, — наш Пятипетушиный друг. Только зачем концами-то врезать? Лучше кулаками, ими сподручнее, как дурак. У конца конец отобьешь, чем потом детишек делать будешь? Или их уже и так — немеряно?

Ровуд умело уклонился от стакана, летящего прямо в голову, и продолжил разглагольствования. Но я уже не слушал.

В дверях в сопровождении Фингонфиля Уриеля и нескольких человек весьма странного вида появился сам Крамблер Хасиахулла, мой старый знакомец. Окинув трапезную хмурым взглядом, он кивком поприветствовал нашу компанию и проследовал к противоположной стене. Спутники его аккуратно перетащили гнома в самый центр залы, положили на стол и вернулись к колдуну, устроившемуся на освобожденном месте. Гном почмокал губами, поворочался и продолжил спать.

— О, — сказал Ровуд. — А вот и Крамблер с роялистами, как дурак.

— Это роялисты? — против воли заинтересовалась Жуля. — Вот как они выглядят?

— Да, — вступил в разговор Лем. — Традиции роялизма не менялись уже много сотен лет, потому-то их и считают чудаками. Хотя в свое время роялизм был самым передовым религиозным движением. Правда, странности имелись уже в то далекое время.

— Кстати, сколько столетий насчитывает роялизм? — спросил Алкс. — В наших хрониках об этом не говорится.

— Этот вопрос к Сероту.

— Серотище, — ткнул дракона в бок Ровуд. — Вставай, как дурак, тебя щас допрашивать будут.

Серот промычал что-то и сочно захрапел. Ровуд принялся пинать его ногой под крыло. Я подумал, не нужно ли вмешаться, но Лем спокойно наблюдал за экзекуцией. Наконец, Серот зашевелился, вынул голову из-под лапы, вежливо отвернулся, рыгнул, вновь повернулся к нам и воззрился на Ровуда.

— Чаво?

— Сколько лет этим дурикам? — поэт кивнул в сторону пришедших, таращивших на нас глаза.

Серот глянул, подумал, воздел лапу, поскреб в затылке когтем, от чего у меня внутри все сжалось — такой жуткий получился звук, — и честно ответил:

— Не знаю. Судя по виду, в среднем — лет по сорок. В целом — лет пятьсот. Но если среди них есть долгожители, то куда больше.

— Кретин, — отозвался Ровуд. — Я про роялизм говорю, как дурак.

— Сам кретин, — огрызнулся дракоша. — Уточнять надо, я-то думал… Роялизму? Щас скажу… В год, когда стукнули ту даму, как раз второй выводок моего младшего брата покинул гнезда. Стало быть, уж тыщи две с половинкою…

— При чем тут дама? — удивился я.

— Роялизм — очень древняя хренлигия, — начал объяснять Ровуд. — Жила-была шлюха, драла глотку в дешевой забегаловке. Поимела проблемы в результате сложных объяснений с правителем города, от сына которого понесла ублюдка. Ублюдка утопили, а сама девица едва успела слинять. Улиняла она в другой город, где опять стала давить всем уши воплями в трактире. А город-то был не столичный, стражи мало, драки частые, как дурак. И вот однажды трахнули ее крышкой рояля по башке, отчего девка сдвинулась умом. И начала зреть всякие дивные картины, описывать их куцым языком. А народ слушал и дивился, как такая краля может видеть то, чего больше никто не способен. Люди тогда были простые, очень простые, пошла молва о ней как о пророчице. Эльфы и прочие чудики смотрели да хихикали, как долбанутые человечки очередному бзику предаются. А хренлигия все набирала и набирала обороты. Кто-то вызнал, что пророчицу выгнали из столицы, да по какой причине, собралась толпа, пошли, вытащили правителя и вздернули на ближайшей пальме, вместе с отпрыском его длинночленным, как дурак. И стража не помогла, переметнулась на сторону хренлигиозцев. А шлюхе уже все нипочем — знай себе вещает. Тронулась после удара. Так, собственно, ее и назвали — Херанутой-по-Роялю. А хренлигию — роялизмом.

Жуля сидела, заткнув уши. Ровуд воодушевленно размахивал кружкой, брызгая пеной на сидящих рядом, а слюной — на сидящих напротив… Серот опять заснул, Лем непроницаемо смотрел на компанию в противоположной стороне, уже не таращившую глаза, а злобно скалящую зубы. Уже несколько раз то один, то другой роялист порывался встать и с очевидными намерениями требования сатисфакции двинуться к нам, но колдун с Фингонфилем пока их сдерживали.

— Ровуд, — тронул я его за рукав. — Видишь, во-о-он там сидят… Им, по-моему, не нравятся твои громкие слова.

— Мало ли, кому что не нравится. Мне вот тоже постная харя того болвана задницу напоминает, так я же не кричу об этом!

Третий самый представительный член сообщества, после колдуна и эльфа, при этих словах решительно встал и с искаженным яростью лицом двинулся на Ровуда. Меня накрыл мощный запах давно немытого тела. Я вспомнил, что спутники старались держаться подальше от него, хотя тот и выглядел весьма пристойно.

— Рвач тебе в глотку, — проникновенно заявил он. — Ты, бесплодный, на мою сторону поклеп возвести намерился?

— Что он сказал? — переспросила Жуля. — Такой интересный диалект…

— Древний выговор роялистов, — тихо пояснил Лем. — Традиционная школа.

Ровуд воззрился на подошедшего и выразительно сморщил нос.

— Да и воняет также, — заявил он. — Даже хуже.

Роялист принял угрожающую позу.

— Не желает ли многословный наш побиться ликом об кулак?

— Ого, — удивился Лем. — Оказывается, еще есть и знатоки Высокой речи.

— Я — менестрель, — Ровуд с кряхтеньем, при помощи рук задрал правую ногу и ткнул себя пяткой в грудь. Я выпучил глаза. — Чертов радикулит, как дурак… Более того — я похабный менестрель. Ты знаешь, дурила, как я могу тебя описать? Все равно, что описаю — и все узнают, как дурак.

— Скулой тебе в бок, — парировал роялист. — Моей стороне глубоким образом чхать на твои байки. А вот предоставить кулак вполне возможно.

— Не, спасибо, кулак у меня и свой имеется, как дурак. А вот задницу твоей стороне надо почистить, не хрен вонять как куча дерьма.

Роялист вдруг просветлел лицом. Я едва не поперхнулся, настолько неожиданным был поворот.

— Спасибейше, разлюбезный! В драке обязоном встану близ, по типу, как в чистой улице!

Лем тихонько ахнул. Ровуд побледнел, отшатнулся и, против ожидания, ничего не сказал. Роялист победно развернулся и прошествовал обратно к своей компании, унося с собой запахи. Не похоже, чтобы там были ему рады…

Ровуд молча сел и, схватившись за кружку, залпом осушил ее. Лем тихо пробормотал:

— Да… Вот уж не думал, не гадал…

— Что случилось? — спросил я, так и не поняв происшедшего. — Это был какой-то ритуал?