В конце недели секретарь Лицт передает Ольге сводку о биржевых операциях с моими акциями, и каждый раз я убеждаюсь, что сальдо вполне отвечало бы моим самым смелым устремлениям.

«Все это — дела богачей» — так говорит Ольга. Деньги работают на нас, капитал растет, множится. Инфляция, разоряющая служащих, обогащает только нас. Мы покупаем товар в кредит. Через несколько месяцев, придержав его, выпускаем на рынок, получая такую прибыль, что лишь одной ее частью легко покрываем свой долг.

Мой кузен Фриц, всеми уважаемый член четырех или пяти правлений банков и промышленных компаний, прекрасно знает, что именно следует покупать и что именно следует продавать в тот или иной момент. С хладнокровием ученого применяет он свои знания в управлении капиталами, в том числе и моим капиталом, например.

«Дела богачей…» Садовник, который с утра до ночи возится в чужом саду при здании, где мы размещены, Ольга, которая от зари до зари приводит в порядок руки клиентов салона «Прадо», — они даже не предполагают, что деньги тоже «работают» без отдыха дни и ночи. Богатый человек, каким я был до этого, может отдыхать, читать романы, не думать ни о чем и получать прибыли со своего капитала. По сути, в конце недели я, не шевельнув пальцем, отбираю заработок у двадцати таких тружеников, как Ольга или садовник.

…Автобус, привозящий Ольгу, доставляет мне и полный отчет о том, как «работают» и какие приносят доходы мои невидимые рабы — деньги. Мое состояние, правда, не так велико, как легендарное состояние Кастаньеды. Но и оно, подобно ожившему чудовищу, растет, размножается, принимает новые формы, далеко простирая свои щупальца. Это чудовище обладает способностью сделать талантливым, красивым, достойным того, кто вдохнул в него жизнь и кто владеет им. Я помню, как некий сеньор Куэрво из университета «Атлантида» настаивал на том, чтобы пост ректора был предложен магнату Кастаньеде вместо известного ученого-биолога. Титулы и ученые звания не играют никакой роли. Богатый человек может с таким же успехом занимать пост президента ассоциации молодых католиков, кружка журналистов или синдиката по пропаганде шахмат. Как говорили римские правоведы, второстепенное следует за главным. А главное — это деньги. Если деньги Кастаньеды вложены в торговлю, значит, он будет назначен управляющим Федерации торговли. Если в индустрию, то он будет руководить промышленниками. Если в сельское хозяйство, то и здесь он будет назначен экспертом по вопросам сохранения почвы или по борьбе с ящуром. А если его деньги вложены всюду, значит, он может стать экспертом в любой области!

Фриц в свое время говорил мне, что Кастаньеде следовало бы быть президентом республики, ибо страна развивается только благодаря таким людям, как он. Довольно часто я вспоминаю торжественную церемонию посвящения Кастаньеды в «рыцари» старинного Королевского святейшего колледжа богоматери де ла Канделарии. На обряд были приглашены все мы — его друзья и обитатели Ла Кабреры. Стоя в толпе студентов и публики, мы наблюдали, как проплывали мимо нас по древним плитам монастыря, по которым были разбросаны белые лилии, в белоснежных мантиях пятеро, удостоенные этого высочайшего знака отличия. Устав гласил, что основатель этого учебного заведения — доминиканский монах — утвердил награду тем юношам, которые с помощью «святой богоматери не познали ни женщин, ни вина». Наш ловкий друг, отдавший изучению торгового права в этих стенах столь ничтожный срок, видимо, был единственным за все триста лет существования лицея, кто умудрился получить награду, имея… жену и троих детей! Мы — его сподвижники по бурным возлияниям в баре клуба «Атлантик» — испытывали некоторое смущение от аромата, источаемого целомудренными лилиями.

Как и многих других, Кастаньеду развратило постоянное преклонение перед его капиталами. Вначале его английские словечки и выражения вроде «you are right», «you are wrong»[28] казались мне даже милыми. Позже я понял иное. Монахи нередко обращались к латинским афоризмам, чтобы подчеркнуть ошибки в логике или построении речи студента. Научившись секретам риторики у иезуитов, Кастаньеда с помощью английских выражений ухитрялся придать особый вес своим словам.

Всегда внимательный, Бетета каждую неделю присылает мне записочку, заверяя, что «все идет хорошо». При этом он прикладывает счета нанятых им адвокатов; Фриц аккуратно эти счета погашает.

Лаинес также довольно часто пишет мне. Его имя тоже нередко фигурирует в счетах, оплачиваемых Фрицем: Лаинесу полагаются комиссионные с биржевых операций по моим акциям. Банкир сообщает, что «Ла Сентраль» (где он занимает кресло только благодаря моему провалу!) процветает; что Фриц, по его мнению, долго не удержится, что единственное достижение его — стабильность стоимости продукции. Государство получало в виде налогов значительную сумму, поэтому достижение Фрица имело для фирмы огромное значение.

«Кормчие промышленности»! Их деятельность сводилась к подкупу сенаторов и должностных лиц, а не к труду в цехах фабрик и заводов. Трижды за последние двенадцать лет возникал в конгрессе вопрос об увеличении налога. Его поднимал каждый новый министр финансов на следующий же день после своего назначения. Но Фриц добивался того, что налог оставался прежним.

Однако в последние дни на фирме была проведена тщательная ревизия инспекторами национального управления рент и налогов, в результате которой выплыли факты весьма неприглядные… Чтобы избегнуть объяснений, компания решила выплатить правительству крупный штраф.

И несмотря на все это, по словам Лаинеса, Фрицу придется рано или поздно потерять свое положение и кресло, в котором чувствовал себя так уверенно: его заметили в злоупотреблениях суммами, предназначенными для иных целей.

За всем этим я наблюдал с равнодушием.

Мануэль и супруги Перес, кое-какие друзья по «Атлантику» также не забывают приветствовать меня, если приезжают отдохнуть в Фусагасугу. Для них это посещение — акт милосердия по отношению к преследуемому. В такие дни Ольге приходится отходить в сторонку, будто мы не знакомы с нею. Обычно визиты друзей отличаются молниеносностью, хотя очевидно, что служат для них очередным развлечением. Так нередко дамы в высшем обществе «помогают» детям-паралитикам, организуя в их пользу балы-маскарады.

Все мои друзья только и говорили о великом проекте: «Атлантик» должен стать самым первоклассным и большим клубом в Латинской Америке.

…«Через пятьдесят лет мы тоже будем походить на Соединенные Штаты», — говорил Перес в ночь нашего знакомства, и слова его до сих пор звучат в моих ушах оптимистической музыкой.

И тут же мне вспоминается звон колокольчиков игрушечной карусели в базарные дни, когда, ухватившись за руку няньки, я следил за проносившимися по кругу марионетками: джентльменами в цилиндрах, элегантно одетыми дамами, восседавшими на необъезженных деревянных конях, вздыбившихся подобно Султану, жеребцу Мерседес. Их силуэты безостановочно крутились перед моими глазами — в дымке какого-то странного сна — под монотонную и одуряющую мелодию: пум-па… пум-па… па… па… пум-па… пум… па… па… пум-па… па… па…