Я запомнил, что наиболее низкая котировка акций «Ла Сентраль» была отмечена на бирже как раз накануне дня приема. Меня удивляли и тревожили эти сведения, напечатанные крупными буквами на первых полосах газеты «Эль Меркурио».
В зал вошел Лаинес и, поздоровавшись, немедленно обратился ко мне:
— Предполагаю, что вы уже видели сегодняшние новости. Фриц продает свои акции по бросовой цене. Видимо, он уже в курсе, что мы собираемся отстранить его, и предпочитает расстаться с последней акцией и не идти против нас. Так что все будет гораздо проще, чем я думал.
…Выезд на охоту предполагал быть намного менее шумным, чем мы все ожидали…
— Черт возьми! — воскликнул я, приятно пораженный услышанной новостью. — А мне казалось, где-то что-то происходит — и не в нашу пользу!
— Речь идет об отступлении без единого выстрела, — ответил Лаинес, улыбаясь.
Я уже упоминал, что в этом мире нами целиком и полностью владела одна мысль — о деньгах. Мы становились похожими на «серингерос» — охотников за каучуком, проникших в глубь сельвы. Вот так же и перед ними горизонт закрывают огромные деревья. Деревья обманутых надежд и разочарований.
Как и следовало ожидать, в тот вечер все только и говорили о сенсационной новости недели — падении акций «Ла Сентраль». Никто не знал, чем это было вызвано. Думаю, некоторые из гостей втайне испытывали по отношению ко мне нечто вроде сожаления, так как всем было известно, что мое имя стоит среди виднейших акционеров предприятия.
А я тем временем потешался про себя. Падение продлится едва ли несколько недель, а затем мы возьмем бразды правления в свои руки и станем хозяевами общества, взяв под контроль и его капиталы.
Праздник, несмотря на то что я совершенно разучился танцевать (к тому же эти афро-антильские ритмы не укладывались в мои представления о музыке), прошел очень весело. Для того чтобы оценить его, достаточно было выслушать пару комплиментов.
— Каким веселым и оживленным был у вас прием, сеньор К.! — говорили мне друзья не из числа самых близких.
— Ну и выпивон! — При этом меня кто-то громко хлопал по плечу и называл уменьшительным именем.
Видимо, это соответствовало действительности. Уже светало, а в центральном салоне «Атлантика» еще оставались кое-кто из друзей. Мы продолжали пить, кто-то пытался танцевать под звуки оркестра.
— Алисия слишком смугла, чтобы носить голубые платья, это не ее вечер, — вдруг бросила мне Мерседес, после того как мы перебрали всех присутствовавших.
— Действительно, Алисия всегда так элегантна, а сегодня выглядит усталой. Может быть, она недостаточно накрасилась? — предположил я.
— Нет. Ей совершенно не идет голубой цвет!
— Зато Мэри! Она сегодня выглядит лет на десять моложе, хотя ее туалет давно вышел из моды!
— Я уже не раз видела ее в этом платье, его привезла Исольда из Буэнос-Айреса. Но так как оно очень хорошо сидит на Мэри и все ей об этом говорят, то она выходит в нем постоянно. А кто, по вашему мнению, сегодня лучше всех одет? Я хочу узнать, совпадают ли наши мнения.
— Вы, Мерседес!
— Нет, серьезно?!
Я вновь повернулся к танцевавшим парам, чтобы ответить на вопрос моей приятельницы. Но ответить было трудно. Супруга Лаинеса Элиза, унаследовавшая удлиненный разрез глаз от прабабки-индианки, в этот вечер с неотразимым искусством демонстрировала свой совершенно восточный силуэт. Платье из тяжелого зеленого расшитого атласа, похожее на кимоно, подчеркивало легкость и изящество ее фигуры. Маруха, одна из небезызвестных «девочек победы», пребывавшая в состоянии постоянной охоты за американцами, и в частности за Мьюиром, была в черном кружевном платье. Плечи ее были обнажены, сияла белизной в глубоком вырезе грудь. Этот контраст между белым и черным был весьма привлекательным. Так кого же предпочесть?
Наиболее элегантной из дам считалась обычно Исольда де Бетета. Я посмотрел на нее еще раз, чтобы убедиться, что и в этот вечер пальма первенства принадлежала ей. Она была одета в бархатное платье вишневого цвета; светлые волосы, легко зачесанные назад, делали ее очень молодой и заставляли забывать, что она — мать пятерых детей. Мне казалось, что я вижу Ольгу, ее чистую улыбку, ее зеленые глаза, когда она старалась предупредить мой очередной вопрос. Мозг пронзила неожиданная мысль (так бывает: путник в дебрях вздрагивает, когда на него неизвестно откуда падает солнечный луч). Ольга была лишена вкуса, да и средства не позволяли ей хорошо одеваться. Я мог бы помочь ей в этом, посоветовать, какие выбирать платья, и затем испытывать удовлетворение от тех похвал, которые расточали бы ей другие мужчины. Даже если это была бы обычная фраза-штамп: «Ольга всегда отличается таким шиком!»
Я посмотрел на Мерседес и сказал совершенно некстати:
— Мне кажется, лучше всех Исольда. Она всегда отличается таким шиком!
Настроение уже было отравлено — мне стало горько при одной мысли о трудностях, которые испытывает Ольга.
Мои гости пели хором модные песенки; стоя возле оркестра, они буквально захлебывались от восторга. Любители негритянских ритмов потрясали мараками[15], отобрав их у музыкантов, другие отбивали такт под барабаны «бонго». Мне вдруг припомнились далекие годы первой мировой войны и те кутежи с цыганками, которые мы, немецкие офицеры, устраивали в своем гарнизоне для высшего света Бухареста. Забыв о политической розни, немцы и румыны стремились хотя бы на несколько часов уйти от обыденных забот. Забвение наступало с первыми звуками цыганских скрипок. Музыканты с блеском исполняли все, что бы их ни просили слушатели, уже достаточно разогретые водкой. В те времена была очень модной в Европе песенка «По рюмочке, по маленькой»…
Оргия в клубе «Атлантик» скорее напоминала разбушевавшееся стадо горилл, завороженных производимым ими же самими грохотом.
В ту ночь многие думали, что я праздную день своего ангела. В самый разгар веселья, после того как приглашенной мною танцевальной группой был исполнен испанский танец, что приятно поразило моих гостей, музыка вдруг оборвалась и несколько дам, следуя традициям местных англизированных кругов, хором запели:
Я отвечал на эту песенку самой любезной из имеющихся в моем арсенале улыбок. Слава богу, праздник уже кончался, ибо я испытывал серьезные опасения, что кто-либо из моих приятельниц опять уговорит меня танцевать, а я уже был изрядно пьян.
Страшно представить себе, что я, Б. К., отбросив присущую мне строгость и тесно прижавшись к партнерше, мог бы крутить бедрами, как того требуют все эти пляски африканского происхождения. Да еще в присутствии моих друзей!
Я заметил, что все мужчины уединились в одном из уголков зала и там разгорелись бурные споры. Значит, опять заговорили о делах, решил я и тоже направился туда. Как всегда, женщины были совершенно забыты и разговоры вращались вокруг излюбленной темы: вокруг денег.
— Я считаю, что мы должны вновь избрать Гарсиа — он вполне оправдал себя на этом посту.
— Но ведь существует общее намерение провести смену руководства. И кто еще, как не Диего Лаинес, сможет быть управляющим? — последовало возражение.
— Если требуется вливание молодой крови, то самый подходящий человек — Тавера, — вмешался третий из присутствующих.
— Для такого поста одного имени недостаточно. Надо помнить и о жене будущего директора. Если правда, что Бетета остается в стране, нам следует воспользоваться этим. Ведь его Исольда так представительна! — произнес кто-то.
Я вначале не понял, о чем шла речь. Слушая все эти имена и фамилии, я решил, что разговор идет о будущем собрании акционеров фирмы «Ла Сентраль». Мне показалось удивительным, что при этом ни разу не было упомянуто мое имя, тем более что вопрос обо мне давно уже был решен. О том, что я стану первым заместителем директора правления, договорились еще на нашем совещании в банке «Лаинес и сыновья». Однако нет. Разговор не касался руководства «Ла Сентраль». Мои друзья обсуждали кандидатуру президента клуба «Атлантик» и, как всегда в таких случаях, перебирали все те же имена. Положение не менялось, шла ли речь о посте управляющего какой-либо фирмы, посла, президента клуба. Таким образом, целиком занятый предстоящими выборами в «Ла Сентраль», я на этот раз ошибся. Прожив более года в этой среде, я все еще не смог до конца оценить, какой замкнутый и неразрывный круг составляли «избранные», круг, от воли которого зависели благосостояние и даже жизнь простых граждан страны.