Несмотря на это, в последние свои дни и на суде Борису Николаевичу пришлось пережить тяжелые минуты. ЦК отказался признать открыто, что им была санкционирована попытка группы подготовить покушение на царя. Этим отказом не только Никитенко, а и все участники дела были поставлены в ложное положение. Прошло уже двадцать лет со времени гибели Б. Н. Никитенко, и в печати только раз был поднят вопрос о его взаимоотношениях с ЦК. Сами участники процесса продолжают хранить молчание. В моем распоряжении нет материала, который придал бы убедительность моему личному мнению по этому делу. Но я думаю, что Б. Н., также и остальные члены группы, имели полное основание считать, что они действовали с согласия ЦК.[134]

Уже по истории встречи Никитенко с великим князем Николаем Николаевичем в Английском клубе, которую я приводила раньше, можно видеть, что он высоко ставил авторитет ЦК и что для него являлось недопустимым какое-либо выступление без санкции партии, за свою личную ответственность.

Я не могу рассказать, как вел работу Борис Николаевич, оставшись во главе группы после Зильберберга. Повторяю, что большинства из участников процесса я не знала; за время моей работы мне не приходилось с ними встречаться. Их ввел в группу Никитенко на смену выбывшим. Он сменил и явочные квартиры. О смене явок я заключаю хотя бы по квартире присяжного поверенного Чиаброва, которая впервые появляется на сцене только в половине февраля. До этого и сам Никитенко Там не бывал. Это обстоятельство и спасло наши прежние связи, никто из них, кроме Завадского, не был привлечен к процессу. Остались неоткрытыми также и склады динамита, что на суде затрудняло роль обвинения. Пред судом оказалась группа лиц, которой на основании показаний Ратимова приписывался заговор на жизнь царя.[135] Никаких конкретных доказательств, никаких данных, подтверждающих это обвинение, кроме разговоров подсудимых, да и то в передаче Ратимова, в распоряжении суда не оказалось.

Не знаю, как удалось бы охранке организовать этот процесс, несмотря на роль в нем конвойца Ратимова, если бы ее опять-таки не выручил Азеф, т. е. не дал соответствующих указаний. Сам Азеф на свидании с Бурцевым во Франкфурте-на-Майне в 1912 году признал,[136] что он указал охранке на Никитенко.

Об этом говорил и генерал Герасимов в своем показании пред Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства: «В 1907 году он (т. е. Азеф) дал сведения о том, что узнал от одного своего знакомого, что проживающий в Петербурге лейтенант Никитенко ищет связей и организует покушение в Царском Селе посредством охраны».[137]

Как раз на февраль 1907 года падает обращение Никитенко к Азефу за помощью, после ареста Зильберберга.

Следовательно, Азеф указал Герасимову центральную фигуру организации. Наблюдение за Никитенко давало возможность генералу Герасимову выяснить остальных участников, а легальное положение, на котором Никитенко оставался до конца, еще более облегчало слежку за ним.

По процессу «О заговоре на царя» Б. Н. Никитенко, Синявский и Наумов были приговорены к смертной казни. Их всех вместе казнили 21 августа 1907 года на Лисьем Носу.

М. А. Прокофьева ушла на поселение, но в том же году бежала из Сибири за границу и там в 1912 году умерла от туберкулеза.

Жена Зильберберга («Ирина»), указанная Азефом, как участница группы, еще в конце 1906 года спаслась благодаря случайности. Дворник дома, где она жила вместе с Никитенко под видом его сестры, предупредил их за день-за два до ареста о том, что за ними следят. «Ирина» успела скрыться в Финляндию и вскоре выехала за границу, откуда более в Россию не возвращалась.

Я же своим спасением обязана исключительно каким-то соображениям Азефа. Установить автора записки, найденной у Никитенко, охранке при помощи Азефа не стоило никакого труда, тем более, что, возвратившись осенью из Сибири, куда я ездила с ведома Азефа, я снова поселилась в Петербурге. Но Азеф в этом случае предпочел поступить так, как он поступал неоднократно и прежде: некоторых из нас он оберегал, на давая о нас сведений. Это служило для него ширмой. При возникавших подозрениях и указаниях на Азефа, как на провокатора, всегда выдвигался и ряд дел, и ряд революционеров (а таковых находилось немало), которые должны были бы неминуемо погибнуть, если бы охранка получала сведения от него.

Теперь перейду к судьбе Пети Иванова, этого необычайно скромного и кроткого товарища. В феврале, после ареста Зильберберга, он с М. А. Прокофьевой ликвидировали свою конспиративную квартиру в Петербурге. М.А. перешла тогда в качестве прислуги к Никитенко. Петя же выехал в Финляндию и приютился в «Отеле туристов». Вместе с ним укрывался также террорист, убивший Гудима, начальника Дерябинской каторжной тюрьмы в Галерной Гавани.[138]

За этот период жизни Пети на Иматре произошел эпизод, чрезвычайно характерный для отношения к нам финнов. В Выборге в конце февраля получились сведения, что охранка выехала из Петербурга на Иматру для обыска в отеле Сирениуса. Меня немедленно отправили, чтоб предупредить товарищей об опасности. Я приехала поздно. Войдя в отель, увидела финских полисменов в передней, а из следующей комнаты выглядывали русские сыщики. У финна-лакея отеля, который знал меня, я спросила комнату, и он тотчас же провел меня наверх. Здесь он сказал, что русских революционеров они до обыска успели перевезти в безопасное место. Тот же лакей проводил меня обратно к выходу. В дверях одной из нижних комнат стоял Статковский, видный охранник того времени. Он впился в меня взглядом, но принужден был беспрепятственно пропустить. Ведь дело происходило в конституционной Финляндии.

Недаром впоследствии говорил генерал Герасимов: «В Финляндии мы не могли наблюдать. Финские власти нас выгоняли».[139]

Вскоре после обыска я повидалась с товарищами, финны водворили их на прежнее место. Перед обыском финны-активисты успели очистить отель от динамита, который хранился там, а Петю Иванова и его товарища укрыли поблизости на хуторе, где им оказали радушный прием хозяева. Обыск не дал никаких результатов.

И все это произошло на вполне законном основании. Когда русские охранники направились на Иматру, им необходимо было, согласно финляндской конституции, выполнить в Выборге целый ряд формальностей. Например, получить наряд финских полисменов, без которых они не имели права явиться к финскому гражданину. Финны под разными благовидными предлогами задерживали Статковского в Выборге, пока в отеле не привели все в порядок. Статковский, как рассказывали, «рвал и метал» во время этой волокиты.

Обыск на Иматре ясно указывал, что действиями охранки руководит уверенная рука. Тогда мы относили этот обыск на счет бывших швейцара и горничной отеля. Теперь же известно, что об этом убежище боевиков генерал Герасимов знал со слов Азефа еще в конце 1906 года. Думаю, что ему было также известно, что в отеле по-прежнему, как было при нем, находится мастерская и хранится динамит. Для меня несомненно также, что Азеф точно знал, кто в данный момент скрывается в «Отеле туристов». Именно от его имени меня просили передать террористу, убившему Гудима, предложение выехать временно за границу.

На этот раз наших товарищей спасли от гибели финны. Иначе еще две виселицы прибавились бы к тем пяти (Зильберберг, Сулятицкий, Никитенко, Синявский и Наумов), которые Азеф воздвиг летом 1907 года.

Осенью того же года Петя Иванов был казнен в Пскове. Он убил Бородулина, начальника Алгачинской каторжной тюрьмы, приехавшего в Псков из Сибири.

Теперь небольшой общий итог. Все упоминавшиеся мной боевики погибли в самом цветущем возрасте. Самому младшему из них было 22 года, самому старшему — 27 лет. Несколько старше была только одна Севастьянова.