Пока они шли по Дапперстраат, пока сворачивали к вокзалу, который виднелся в ста метрах впереди, Река держала Леонарда за руку. Этой дорогой она шла уже не в первый раз, но тогда она держала за руку мать. Впрочем, когда это было? Кажется, будто много годы назад.
Светило солнце — точно так же, как и в тот июльский день. Полицейские, конвоировавшие колонну, были те же самые, кирпичное здание вокзала было таким же, что и тогда, а вдоль платформы тянулся точно такой же состав. Она не знала, найдет ли в себе силы снова сесть в этот поезд.
Единственная разница заключалась в том, что на этот раз Леонард, а вовсе не мама, крепко держал ее за руку. И в его руке не было дрожи.
Евреи оказались не такими уж тихими и смирными, как в тот день, рядом с театром. Они разговаривали между собой, пусть даже полушепотом. Какая-то мамаша, шагавшая перед ними, держа за руки двух своих сыновей, на вид не старше лет шести, в полголоса увещевала шалунов, чтобы те не смели шагать прямо по лужам, потому что от этого в стороны летели брызги. Молодой муж, еще совсем юноша, о чем-то болтал со своей еще более юной женушкой. Старик, с жесткими седыми волосами слева от них, разговаривал сам с собой.
Было еще рано, но некоторые голландцы уже стояли на тротуарах или на краю улицы, наблюдая, как мимо них медленно движется колонна. Ощущая тяжесть пришитой к плащу желтой звезды, Маус заставил себя посмотреть в глаза кое-кому из этих голландцев. Лишь один нашел в себе мужество выдержать его взгляд. Другие таращились на колонну, однако стоило кому-то поймать на себе его взгляд, как они тотчас отводили глаза. Ведь он смотрел на них так же, как когда-то на нищих бродяг на Манхэттене.
С каждым шагом вокзал неуклонно делался все ближе и больше. Голландские жандармы в синих мундирах и несколько немцев в серой военной форме вплотную встали к голове колонны в пятидесяти ярдах впереди, чтобы продеть эту человеческую нить в игольное ушко вокзальной двери. Сумка в правой руке с каждым мгновением становилась вся тяжелее и тяжелее.
Стоило им вступить под своды вокзала, как рука Реки дрогнула. По обе стороны от прохода выстроились немецкие автоматчики.
— Леонард, — прошептала она. Звук шагов по плиткам пола заглушил ее голос. — Не знаю, хватит ли у меня смелости.
Она почти остановилась, и чтобы заставить ее не прерывать движения, он отпустил ее руку, зато схватил сумку.
— Хватит. Тебе ничего другого не остается.
Семь коричнево-зеленых пассажирских вагонов, стоявших возле платформы, показались ему ужасно старыми. Пока они шли к вагонам, полицейские, в таких же синих мундирах, но только с золотым шнуром на одном плече, делили колонну на группы — по одной в каждый вагон. Рахиль, Схаап и Каген попали во второй вагон. Маус и Река остановились рядом с третьим.
— Zer die koffer neer,[14] — сказал один жандарм, но Маус его не понял. — Zer er een neer, je hebt er teveel,[15] — повторил страж порядка, и на этот раз указал на сумки у него в обеих руках. — Je kunt er maar een meenemen, stomme jood,[16] — с этими словами он вырвал из рук Мауса сумку. Однако тотчас выпустил — поскольку явно не ожидал, что та окажется такой тяжелой. — Neen jij stenen шее naar her oosten of zo, jood?[17] — спросил он.
Маус посмотрел на Реку, но она молчала. Бело-голубой саквояж, что сейчас стоял на земле, принадлежал ему. Маус было потянулся, чтобы поднять его с земли, — ибо в нем лежала четвертая часть их оружия, — однако жандарм подтолкнул его к ступенькам. Река шла сразу следом за ним, почти вплотную.
— Только не оборачивайся, — еле слышно процедила она сквозь зубы.
Вагон был разделен на крошечные купе по обеим сторонам узкого коридора. Он сел в первое свободное с правой стороны — на деревянное сиденье, отполированное за долгие годы задницами не одной тысячи пассажиров. Река села с ним рядом, почти прижав его к окну, и пожала ему руку — мол, тсс! Молчи! Не говори ни слова! Это был дельный совет, поскольку в их отсек уже набилось шестеро других пассажиров — старик, юная супружеская пара и мать с двумя маленькими мальчиками. От ужаса глаза у матери были размером с блюдце, а вот мальчишки весело болтали, как будто им предстояло веселое путешествие.
Пистолеты. Леонарда неотступно преследовала эта мысль. Пистолеты, что остались в сумке на платформе. И дело не в том, что они лишились четвертой части оружия. Страшно подумать, что будет, когда голландские полицейские или немцы откроют сумку и примутся в ней копаться. Ведь стоит убрать лежащую сверху одежду, как их взорам предстанут три «веблея» тридцать восьмого калибра, из которого он убил того толстяка на Канале, и разобранный на части «стэн».
В купе было душно, однако окна были задраены наглухо и не открывались. Маус оттянул воротник белой рубашки. Все ждали отхода поезда. Сидели и ждали. И хотя ему не слишком нравилось то, куда направлялся состав, ему хотелось, чтобы поезд поскорее тронулся с места.
Вокзал как будто вздохнул вместе с евреями. Пройсс шагнул на перрон. Его взгляду предстал коричнево-зеленый состав, вытянувшийся вдоль ближайшей платформы. Судя по всему, основная часть пассажиров уже села в поезд. Лишь у предпоследнего вагона все еще стояла кучка евреев. Вздохи доносились из других вагонов, уже битком набитыми пассажирами.
— Похоже, мы их напугали, — произнес шагавший рядом с Пройссом Гискес.
Пройсс обвел взглядом вокзал. На этот раз он приказал освободить здание и перрон от обычных пассажиров. Кто знает, вдруг среди голландцев попробуют затесаться вооруженные евреи? По платформе вышагивали лишь голландские жандармы. Абверовцы Гискеса взяли под контроль вход, а люди из крипо и эсэсовцы охраняли локомотив, черный гигант, тяжело дышащий паром. Рядом стоял де Гроот, а с ним еще с десяток его людей. Де Гроота с его габаритами было трудно не заметить.
— Нет, они здесь. Так сказал этот коротышка, — произнес Пройсс. Вместе с Гискесом и едва поспевающим за ними Кремпелем он прошел через выложенное плиткой внутреннее пространство вокзала как раз в тот момент, когда голландские жандармы уже закрывали двери первых пяти вагонов. На часах было 9.55.
— Найди начальника станции и приведи его сюда, — велел он Кремпелю и указал в дальний конец вокзала. — Если понадобится, притащи его сюда за воротник. И, главное, поторопись.
Кремпель кивнул и бросился выполнять поручение.
— Они не посмеют захватить поезд, — произнес Гискес, помахав рукой в сторону вооруженных охранников. — Это чистой воды самоубийство. Они это увидели и отказались от своей затеи, говорю я вам.
— Они уже сели в поезд. Разве вы не слышали, что сказал этот голландец? — спросил Гискеса Пройсс, шагая к застывшему у перрона составу. Эти мерзавцы смешались с его евреями, пятеро или шестеро тараканов, которые пытаются спрятаться среди пяти сотен других. И пусть ему неизвестно, когда и куда придут лодки, чтобы спасти евреев, — на сей счет в памяти Йоопа зияли дыры, причиной которой был стальной стержень, — но то, что лодки придут, он знал точно.
Гискес по-прежнему шагал с ним рядом. Пройсс подошел к ближайшему жандарму — немолодому мужчине с задубевшей кожей и почерневшими от табака зубами, стоявшему у задних ступенек предпоследнего вагона. Окна вагона были плотно закрыты на тот случай, если кто-то из евреев попробует выпрыгнуть с поезда, однако он мог разглядеть пассажиров за стеклами. Вот, например, в ближайшем окне мужчина, сдвинул шляпу почти на затылок, смотрит куда-то вниз отсутствующим взглядом.
— Почти все пересчитаны, — доложил железнодорожник. — Если скажете, мы можем пересчитать их снова.
— Прикажите им покинуть вагоны, — приказал Пройсс.