— До того, как они заразят остальных, — ответил Волленштейн. — Я опасаюсь, как бы они не заразили наших людей. Я имею в виду военнослужащих вермахта, — Волленштейн по привычке потер руками.

Кирн кивнул. Здесь явно было что-то еще. Кирн был в России и видел, как эсэсовцы обращаются с евреями. Крайне сомнительно, чтобы эсэсовец когда-нибудь дал еврею даже таблетку аспирина.

— Вы их мне найдете, — повторил Волленштейн. Эти слова прозвучали скорее как вопрос, а не приказ. — Все они были больны, очень больны, так что уйти далеко они никак не могли. А вот заразить других вполне успели.

— Вы сказали, что у них тиф, — произнес Кирн, в очередной раз покосившись на открытую дверь грузовика. — Как мне узнать, что именно я должен искать? — Господи, когда же, наконец, этот чертов эсэсовец перестанет потирать руки? Скрипучий писк резины о резину уже начинал выводить его из себя.

— Это особая разновидность тифа, — проговорил Волленштейн с подозрительной поспешностью. — Лихорадка, озноб, боль в груди, а когда начинается кашель, то сначала мокрота прозрачная, а потом постепенно больной начинает отхаркивать кровь.

Что-то совсем не похоже не тиф, подумал Кирн. Тот тиф, который косил их ряды под Москвой, был другим — сыпь, жар и сухой, лающий кашель.

— А чем его лечат? — поинтересовался Кирн.

Волленштейн бросил взгляд на грузовик, затем снова посмотрел на Кирна.

— Любой задержанный с этой формой тифа должен быть немедленно посажен на карантин. Надевайте маску и не подходите ближе чем на пару метров. И вы будете в безопасности, — произнес он.

Кирн достал вторую сигарету и закурил.

— Я не врач. То, что вы мне описали, может быть чем угодно. Той же самой инфлюэнцей. Вам придется помогать мне, указывать, то я нашел или нет, — и он помахал рукой с зажатой в ней сигаретой в сторону грузовика.

Волленштейн выпучил глаза — казалось, они вот-вот сползут куда-то на лоб, — точно так же, как в тот раз, когда он вступил на борт ржавого корыта, что пришло из Индокитая. Интересно, а нет ли какой-то связи, задумался Кирн, между этим странным тифом и тем деревянным ящиком, который был прикручен к полу в каюте японца. Евреи в кабине грузовика все почернели, ни дать ни взять негры. По словам пирата, японец на борту судна, пришвартовавшегося в порту Бордо, тоже почернел, когда умер.

— Нет-нет, меня ждут свои дела, важные дела, — поспешно ответил Волленштейн.

— Тогда я не смогу найти ваших евреев.

Волленштейн засунул руки в карманы пальто.

— Да-да, вы правы. Но только сегодня. Мы найдем одного или двух, и тогда вы будете знать, кого вам искать.

Кирн удовлетворенно кивнул.

— Значит, вы сказали, их было шестнадцать. Считая вместе с этими или нет? — уточнил он и помахал сигаретой в сторону распахнутой двери в кузове «даймлера».

— Там три тела. Значит, тринадцать убежали.

Кирн кивнул, бросил сигарету на землю и ногой потушил окурок.

— Моя машина, — он указал на небольшое «рено», припаркованное метрах в двадцати от грузовика.

— Один момент, — произнес Волленштейн и, обойдя грузовик, подошел к своим эсэсовцам.

Кирн протиснулся за руль «рено» и принялся наблюдать в ветровое стекло. Волленштейн о чем-то говорил с эсэсовцами. Те кивнули и направились к своему грузовику, припаркованному чуть дальше на проселочной дороге. Волленштейн тем временем направился обратно к машине. На глазах у Кирна двое эсэсовцев достали из кузова грузовика канистры с бензином. Один плеснул бензина на капот «даймлера», другой вытащил за ноги мертвого водителя из придорожной травы. Затем вместе со вторым поднял мертвеца — один за ноги, другой за руки — и забросил его в грузовик.

— Тиф? — переспросил Кирн, когда Волленштейн сел рядом с ним, затем завел мотор и дал задний ход. — Не проще ли, если это тиф, взять и уничтожить вшей?

— Да, это тиф, — невозмутимо ответил Волленштейн.

Разворачивая «рено», Кирн увидел в зеркале заднего обзора, как языки пламени лижут кузов грузовика.

Бринк сидел на правом сиденье, и африканское солнце нещадно пекло ему голову. В следующее мгновение джип внезапно замер на месте, и он был вынужден схватиться рукой за корпус. Они сняли с него его гарнизонную фуражку еще несколько часов назад и с тех пор по какой-то причине так и не вернули ее.

Единственная тень находилась в тридцати футах от него — под длинными, узкими крыльями четырехмоторного аэроплана. Двое мужчин устанавливали пулемет в большое квадратное отверстие, расположенное посередине фюзеляжа, между крыльями и хвостом. Третий подавал пулеметные ленты.

Час назад Бринк сидел в своей крохотной комнатушке в принадлежащей правительству конторе на авеню де ля Републик, а по ту сторону открытой двери застыл представитель местной полиции. Однако вскоре в дверном проеме показался Мортон и приказал Бринку собирать вещи. Бринк принялся выполнять приказ. Мортон проследил за тем, как он сунул в дорожную сумку одежду и книги, а сверху положил набор инструментов и черный блокнот. Мортон заставил его оставить А-17, который он привез с собой из Англии, а также образцы крови, которые он успел взять, и культуры, которые успел вырастить. Они хранились в обшарпанном холодильнике, который Бринк нашел на свалке и притащил к себе в комнату.

Дорога сюда, в сопровождении полицейского за рулем и Мортона на заднем сиденье, который расположился, положив руку на его фуражку, заняла мало времени.

— Вылезайте, — приказал Мортон, — вас ждут в Англии.

В голосе его звучали злость и раздражение, было заметно, что терпение изменяет ему. Мортон кивнул на самолет, и полицейские вытащили из багажника джипа сумку Бринка и, поднеся к передней части бомбардировщика, забросили ее на металлические сходни. Мортон тем временем подвел Бринка к самолету, и, пока они шли, Бринк задался про себя вопросом, кто это может ждать его в Англии.

— То есть я больше не под арестом? — уточнил он и не без злорадства отметил про себя несчастную гримасу, что на мгновение возникла на физиономии Мортона.

— Нет, черт побери, вы под арестом! — огрызнулся Мортон и, вытащив из кармана какую-то бумагу, развернул. — «Вернуть капитана Ф.-К. Бринка в Англию самым быстрым транспортом, имеющимся в вашем распоряжении. Необходимо, чтобы он вернулся как можно скорее», — зачитал текст Мортон. — Вас хотят отправить под трибунал, — сказал он, и его губы сжались в тонкую линию.

Встав на четвереньки, летчик заполз под брюхо самолета и, подтащив сумку Бринка, засунул ее в незаметное отверстие, после чего сам тоже скрылся в нем. Для трибунала события развивались слишком стремительно. Еще в два часа ночи его крепко держал за руку полицейский, а в девять его уже отправляют домой.

— Залезайте, — приказал Мортон и указал на самолет.

— Чье это на нем имя? — поинтересовался Бринк, указывая на клочок бумаги в руках у Мортона.

Мортон посмотрел на желтый листок.

— Чайлдесс, Пол.

Бринк облегченно вздохнул. Опасаться нечего, все будет нормально.

Бринк прищурился, пытаясь прочесть буквы в небольшом блокноте в руках у сержанта. Моторы самолета натужно гудели, и каждая заклепка вибрировала, грозя в любую минуту выскочить из своего гнезда. Под стеклянным колпаком бомбардировщика их было всего двое, отделенных друг от друга тесным проходом.

Сержант пригнулся ближе и протянул ему блокнот и карандаш. «Три часа или больше», — было написано на листке бумаги. Бринк провел под словами черту и быстро набросал: «Где мы?» После чего вернул блокнот пилоту.

Пилот — «Мое имя Нолз», как он лично написал в блокноте вскоре после того, как крылатая машина взмыла в раскаленный воздух дакарского аэродрома, — схватил карту, развернул ее перед Бринком и ткнул в какую-то точку. Карта была такой крошечной, что палец пилота мог указывать на что угодно: на Испанию, на океан между Испанией и Францией или на саму Францию. Как-то далековато от Портсмута на южном побережье Англии, куда, по словам Нолза, они держали курс. По крайней мере, так сообщил ему пилот несколько часов назад.