Адлер пожал плечами и языком перекатил сигару из одного края рта в другой.

— Ну, это решать не мне. Решения принимает тот, чьи приказы я выполняю.

— Интересно, какие еще секреты вы прячете? — спросил Кирн. Если Адлер — фигура еще более страшная, нежели Волленштейн, — а так оно, похоже, и есть, свидетельством тому мертвое тельце на столе, — то СД вынашивает куда более зловещие планы относительно применения этой заразы, нежели герр доктор.

Неожиданно за спиной у Кирна раздался стук, и он обернулся. Адлер тоже услышал это странный звук. Оба тотчас замерли на месте и прислушались.

— Что это было? — спросил Адлер, вынув сигару из толстых губ.

Кирн шагнул к двери, которую он еще не открывал.

— Ключа нет, — прошептала в темноте Аликс. — Я не могу ее запереть.

Бринк шагнул туда, где по идее должна была находиться дверь, и наткнулся на ее плечо.

— А где пистолет? — шепотом спросил он.

В ответ он услышал, как «веблей» щелкнул предохранителем.

На лестнице тем временем раздавались топот и крики, затем кто-то вновь вернулся в кухню, и под дверью появилась тоненькая полоска света. И вновь голоса, и вновь топот сапог, из чего напрашивался однозначный вывод: незваные гости всем скопом нагрянули в кухню. Бринк приложил ухо к щели под дверью.

Мужской голос, едва слышный. Бринк не сразу понял, что говорят по-немецки, и потому пропустил первые фразы.

Похоже, рядом стоял еще кто-то. Этот говорил громче и по-французски.

— Mais qu ’est ce qu ’ils font ici les Anglais?

Что нужно здесь англичанам?

Черт, да это же они ищут их с Аликс!

Кстати, она, так же как и он, прижалась щекой к полу и прислушивалась. Она была так близко к нему, что он ощущал в ее дыхании запах табака. В тусклом свете, что пробивался сквозь щель, он увидел ее глаза, и она кивнула ему. Однако в следующий миг из-за двери послышался женский плач, а Аликс словно окаменела. Голос принадлежал ее матери.

Затем снова заговорили немцы, сразу двое. Единственное слово, которое сумел разобрать Бринк, это «гестапо». Голоса сделались громче, а затем вообще перешли в крики.

Бринк почувствовал, как Аликс сделала рядом какое-то движение. По всей видимости, потянулась к щеколде. Голос матери перешел в истошный вопль, который, словно копье, пронзил деревянную дверь.

— Нет, — остановил девушку Бринк и попытался схватить за руку. Первый раз промахнулся, но во второй нащупал ее запястье.

— Отпусти меня! — прошипела Аликс.

Бринк обхватил ее за плечи и прижал к себе, не давая приблизиться к двери. Они боролись в темноте. Ее кулак больно заехал Бринку в челюсть, но он лишь сильнее сжал свою обидчицу. В кладовке, где до этого момента раздавалось лишь их надрывное дыхание, что-то тяжелое со стуком упало на пол. «Веблей». В следующее мгновение их переплетенные тела налетели в темноте на ящик.

А потом скрипнули дверные петли.

Кирн направил луч фонарика на пол кладовой, и его взору предстал револьвер. Он сдвинул луч дальше, на их лица, что смотрели на него из темноты.

Мужчина. Женщина. Те самые, что и в доме Клаветта. Сестра Жюля Аликс. И ее англичанин.

— Что там? — поинтересовался мясник-Адлер из другого конца кухни, все так же попыхивая и сигарой.

Стоило Кирну услышать его голос, как он понял: нет никакой разницы, кто получит в свои руки чуму. Волленштейн, СД, гестапо или даже сам проклятый фюрер. Это ничего не меняло. Потому что все они заразят ею ни в чем не повинных людей, евреев и неевреев, лягушатников, и англичан, и даже своих же немцев. Эта зараза не разбирает национальности своих жертв, ей безразлично, кто они.

Да, он сам убивал. Как-то раз даже застрелил пару женщин, партизанок. Но он не убивал детей или стариков и уж тем более своих.

Эти двое, что сидели на полу чулана, хотели украсть чуму. Так сказал ему Волленштейн. Но, посмотрев в их лица, Кирн не увидел перед собой воров. В рюкзаке, забытом ими в доме Клаветта, он нашел взрывчатку. Нет, они здесь не для того, чтобы украсть чуму, а для того, чтобы ее уничтожить. Чтобы избавить мир от этой заразы.

Рука женщины потянулась к пистолету, и Кирн повторил ее движение лучом фонарика. Ее напарник перехватил француженке руку за мгновение до того, как та нащупала оружие. Кирн посмотрел мужчине в глаза — в свете фонарика те были голубыми — и поднес одинокий указательный палец правой руки к губам. Пару секунд они смотрели друг на друга, а затем англичанин тоже поднес палец к губам. Луч фонарика высветил на его пальце светлую полоску, ослепительно белую на фоне окружавшей его темноты.

— Ничего, — громко ответил Кирн, чтобы Адлер его услышал. — Здесь ничего нет. Просто хлопнула форточка.

И, выключив фонарик, шагнул назад и захлопнул дверь.

Глава 14

На другой стороне улицы двое эсэсовцев в резиновых фартуках ударяли прикладами по двери дома мадам Этон и что-то кричали престарелой вдове, единственной обитательнице дома. Впрочем, откуда им было знать, что она не откликнется, ведь ей уже девяносто, а сама она страдает тугоухостью. Чтобы спрятаться от дождя, Аликс застыла в дверном проеме своего дома. Фрэнк сделал то же самое.

К тому моменту, когда они с Фрэнком вышли на улицу, матери уже там не было. Как не было и боша, который закрыл дверь чулана. Он тоже куда-то исчез.

В душе у Аликс царила пустота.

Там, в кухне, она погладила мертвого брата. Ален лежал на том столе, за которым все эти годы их семья ежедневно собиралась за трапезой. Ей и в голову не могло прийти, что однажды этот самый стол станет для Алена смертным ложем. Всего несколько дней назад в этом доме жили ее отец, Жюль, Ален. И вот теперь их нет, а все потому, что ей казалось, будто Джунипер ее любит.

А какая тишина стояла в кухне! Аликс повернула голову, прислушиваясь к стенам тишины, окружавшим ее с четырех сторон, и те на глазах у нее словно отодвинулись прочь. Кухня начала расти, увеличиваться в размерах, пока не сделалась раза в четыре больше обычной. Она же сама стояла посередине, ощущая себя одной-единственной в целом мире. Стоило ей сделать вдох, как тот эхом разносился по пустому огромному дому. Здесь никогда не было так тихо, как сейчас.

Фрэнк осторожно убрал ее руку от Алена. Стоило ему прикоснуться к ней, как до ее слуха тотчас донесся стук дождя по окнам и крыше, а где-то уже совсем рядом гулко пророкотал гром.

— Пойдем, — сказал ей Фрэнк и потащил за собой из кухни. Он открыл дверь, и тогда она увидела нарисованную на ней огромную красную букву Ч и поняла, что больше не вернется сюда. Она даже не удосужилась закрыть за собой дверь.

Там, в дверном проеме, Фрэнк сказал, что они должны найти того самого полицейского-боша. По его словам, тому что-то известно. Иначе почему он не стал вытаскивать их из чулана? Почему не арестовал их? Впрочем, какое ей дело до какого-то полицейского? И все же Аликс согласно кивнула, потому что ей нужно было увидеть мать, а мать увел полицейский. Она засунула револьвер и обернутый в тряпку нож в карман старого черного отцовского пальто, которое набросила поверх платья. Как только боши вытолкали старую мадам Этон на улицу, она бросилась на другую сторону и повела Фрэнка узким переулком, — если развести руки, можно дотронуться до стен с обеих его сторон, — после чего свернула еще в один, затем еще раз влево, пока наконец перед ними не возникли крошечные дворики домов, чьи фасады выходили к церкви. Они с Фрэнком крадучись прошли вдоль садовой ограды, и вскоре их взглядам предстала боковая стена церкви и открытое пространство площади между храмом и рядом лавок по другую сторону от нее. Чтобы ее не заметили, Аликс, не обращая внимания на дождь, присела рядом с каменной стеной. Мокрые волосы прилипли к ее голове и теперь казались нарисованными. Фрэнк присел на корточки рядом с ней.

Боши соорудили на краю площади металлическую треногу, а на нее взгромоздили четыре прожектора, лучи которых были направлены на середину площади. Из дверей полицейского управления по тротуару, извиваясь, протянулся кабель. Какое на редкость удачное место! Яркий свет служил отличным прикрытием. Хотя до площади было рукой подать — метров тридцать, не больше, — бошам вряд ли захочется слепить глаза, глядя на мощные лучи прожекторов.