Ветлугин беспомощно оглядывается по сторонам.

Вдруг из зарослей, шагах в двадцати впереди, окликает его знакомый веселый голос. Нырта выходит навстречу, победоносно выпятив грудь и широко улыбаясь.

— Как же ты обогнал меня? — недоумевает Ветлугин. — По верхушкам деревьев бежал, что ли?

Эти слова тотчас дают толчок воображению «сына солнца» и вызывают новую проказу.

— Довольно, Нырта, хватит! — сердится Ветлугин, озираясь. (Он снова остался один в лесу.) — Где ты? Так мы никогда не дойдем до пастей. Ведь уговаривались смотреть пасти.

Лес молчит.

Вдруг сверху раздается бранчливое пощелкивание. Ветлугин поднимает голову. На верхушке сосны, поставив торчком серый хвост, сидит какая-то пичуга и с недоверием искоса присматривается к нему.

Тьфу ты пропасть! Где же Нырта?…

Пощелкивание доносится то из подлеска, то из-за груды камней.

— Все, Нырта, все! Не хочу больше играть!

Устало махнув рукой, Ветлугин садится под сосной и сразу же вскакивает. Из-за ствола, сгибаясь от беззвучного смеха, выходит Нырта.

— Видишь, птицей стал! — говорит он, отдышавшись. — По веткам перебегать могу!

Он очень дорожит каждым таким небольшим триумфом.

— Могу и оленем быть, и совой, и волком, — хвалится он, загибая пальцы один за другим. — Хочешь, волком?

И, быстро приложив ладони ко рту, испускает такой протяжный, тоскливый вой, что у Ветлугина мороз подирает по коже.

— Похож?…

Все мужчины здесь удивительные имитаторы, потому что основной промысел их — охота, а успех ее зачастую зависит от умения подражать голосам птиц и животных.

Нырта пробовал научить своего приятеля бесшумному шагу охотника, осторожной скользящей поступи. Куда там!… Видимо, сноровка прививалась жителям котловины с самого раннего возраста, чуть ли не с младенчества.

Ветлугин не успевал уловить даже самых простых приемов.

— Исчезни, Нырта! — говорил он, улыбаясь, и «сын солнца» без промедления выполнял просьбу.

Весь подобравшись, но без видимого напряжения, как-то боком, по-звериному, охотник прыгал в сторону, падал в траву и словно бы растворялся в ней. Не слышно было ни хруста, ни шороха. Тонкое мускулистое тело вильнуло в чаще, как ящерица. Мгновение — и пропало из виду, слилось с землей.

Можно было обыскать весь лес, избегать его весь вдоль и поперек, охрипнуть от сердитого крика — Нырта появлялся только тогда, когда ему надоедало прятаться. А между тем он все время находился рядом — Ветлугин был убежден в этом.

Вот и сейчас, рассеянно наблюдая за игрой света и тени в лесу, Ветлугин почувствовал, что за его спиной стоит человек. Оглянулся: Нырта! Круглое, оживленное, совсем мальчишеское лицо высунулось из листвы, по которой перебегали солнечные пятна.

— А я за тобой! — сказал Нырта. — Зайца убил. Фано зажарила. Пойдем есть.

Ветлугин поднялся с земли.

— Скоро в Долину Черных Скал пойдем, — сказал Нырта и отер ладонью лоснящееся от пота лицо. — На высоком месте поставлю тебя. Все увидишь. Много оленей убью я!

3

Признаться, тогда же Ветлугин подумал: охотник — всегда охотник, в любом веке, в том числе и в каменном, не может без того, чтобы не прихвастнуть!

Но Нырта не хвастал.

К удивлению Ветлугина, именно он был выбран главным распорядителем охоты.

Несмотря на свою молодость, смешливость, склонность к озорным, подчас совсем ребячьим выходкам, Нырта считался среди своих соплеменников самым искусным, самым добычливым охотником.

Массовая охота на оленей происходит неизменно в одном и том же месте — ниже по реке, верстах в шести от оазиса.

Тут нет и намека на растительность, пейзаж безотраден, склоны гор белы и серы, а низкие берега загромождены огромными черными камнями (отсюда название Долины Черных Скал).

Менять свои привычки не в характере северных оленей. Они методичны, как англичане. В незапамятные времена оленьи вожаки облюбовали это местечко для переправы: берега удобны, дно каменисто. С той поры огромные стада, сотни голов, каждый год, по весне и по осени, переправляются здесь.

Весной гнус гонит их, выживает из тундры в горы и дальше к океану. Олени спешат, спешат изо всех сил, перекликаясь тревожными высокими голосами, тяжело поводя боками.

Осенью, отъевшись на тучных пастбищах, олени тем же путем возвращаются в тундру.

Долина Черных Скал, а также пути следования к ней оленей — табу, то есть под строжайшим запретом. Здесь нельзя кочевать и нельзя охотиться (в одиночку). Старейшины неусыпно наблюдают за тем, чтобы кто-нибудь из молодежи не нарушил табу. За нарушение полагается смертная казнь.

Настороженная тишина царит в этой черно-серой мрачной долине. Она оживает только раз в году, во время массовой охоты на переправе, в которой принимает участие все племя.

С огромным нетерпением ждал Ветлугин коллективной охоты. Ведь за нею должно было последовать пиршество, а затем и его побег.

Разведчики, высланные Ныртой на два или три перехода вниз по реке, навстречу оленям, не возвращались. Олени запаздывали в этом году.

Лихорадило не одного Ветлугина. Охотники бесцельно слонялись по стойбищу, заходили в чумы друг к Другу, вяло толковали о том о сем.

Вдруг раздался шум, взволнованные голоса. Всех будто подкинуло на месте. Ветлугин первым выбежал наружу.

Между чумами брел человек в запыленной, разорванной одежде, с трудом переставляя ноги. (Позже Ветлугин узнал, что, обгоняя оленей, он пробирался напрямик горными перевалами.) Увидев Нырту, гонец поднял руку и крикнул: «Идут!»

Якага кинулся обратно в чум, схватил копье, отбросил, принялся суетливо снимать с жерди колчан со стрелами. Впопыхах он уронил стрелы на пол. Сердитый окрик Нырты отрезвил его.

Не узнать сейчас беспечного балагура Нырту. Лицо его серьезно, сурово, движения решительны. Он облечен высшей властью в день поколки!

Долгожданное «идут» всколыхнуло все стойбище. Мелькают сворачиваемые оленьи шкуры, обнажая деревянный остов чумов. Визгливо перекликаясь, женщины собирают кухонную утварь. Пробежали плечистые молодые люди, волоча по земле длинные копья. Поспешно спускаются на воду челны, и вот уже длинной цепочкой, один за другим, вытягиваются вдоль реки, удаляясь к переправе.

То тут, то там раздается сердитый поторапливающий голос Нырты. Мешкать нельзя! Где-то рядом, за гребнем горы, по одному из многочисленных ущелий Бырранги серой лавиной текут стада. Олени двигаются как бы узким скалистым коридором, спеша к переправе.

Ничего! Не обгонят!…

Долина Черных Скал встречает оленей обычным своим сумрачным молчанием. Ничто не изменилось здесь: те же нагромождения камней на берегу, тот же круглый год не тающий снег на склонах. Люди Нырты надежно укрыты. Покольщики в челнах прячутся под берегом. Лучники притаились в расщелинах скал. Ветер в этой долине дует в нужном направлении — не от охотников к оленям, а от оленей к охотникам.

Бдительному вожаку стада не видна бечева, вытянувшаяся по середине фарватера вдоль реки. Она надежно закреплена якорями и поддерживается на плаву многочисленными поплавками. Олени не могут заметить этот опасный барьер до тех пор, пока грудью с размаху не ударятся о него.

4

Сверху, с высокого склона, где расположилась группа лучников, озирает Ветлугин Долину Черных Скал. Рядом прерывисто дышит Якага. В ногах у него в напряженной позе, подавшись всем туловищем вперед, прилегли две собаки. Они учуяли оленей, но молчат. Знают: их черед впереди.

Уже слышен дробный перестук копыт.

Волнение людей, сидящих в засаде, достигает предела. Лучники то встают, то садятся; лица их раскраснелись, глаза горят. Они перебрасываются короткими прерывистыми репликами — произнести связную фразу не могут: сперло дыхание.

Но вот показались передовые олени.

Как подрубленные пали наземь соседи Ветлугина. И он рухнул в снег, заразившись их волнением.