Она сразу узнала его.

— Здравствуй, Петя! — Еленка с улыбчивым любопытством уставилась на Малышкина своими большущими, веселыми глазами. — Вот так встреча! Правду говорят, что мир тесен!

А он стиснул в своей ладони ее прохладные тонкие пальцы и никак не мог найти ни одного подходящего слова. Лишь улыбался обрадованно и глупо.

— Ты откуда и куда?

— Оттуда, — махнул он свободной рукой в сторону военного городка. — В увольнение.

Стуча на стыках колесами, медленно подполз трамвай. Ожидавшие пассажиры дружно двинулись к вагону.

— Отойдем в сторону, — предложила Еленка.

Продолжая держаться за тонкие мягкие пальцы, он послушно пошел вслед за ней. Они сели на скамейку, а Малышкин все так же бережно держал ее руку, словно боялся потерять что-то драгоценное, и улыбался все той же радостной, глупой улыбкой.

— Так, значит, ты в увольнении? — Еленка не отбирала пальцы.

— В увольнении, Еленка! — не замечая, что и сам перешел на «ты», кивнул Малышкин.

— Вот и отлично! — чему-то обрадовалась она. — А у меня как раз лишний билет в кино. Идем?

— Идем! — с энтузиазмом согласился Малышкин, не интересуясь, на какой фильм, почему у нее именно сегодня вдруг оказался лишний билет и почему она так одета.

Еленка была в голубом спортивном костюме, в голубых кедах, спутавшиеся прядки пшенично-золотистых волос озорно выбивались из-под вязаной голубой шапочки. И Малышкин наконец понял, что она любит голубой цвет, что он ей к лицу, что Еленка сегодня еще красивее, чем тогда, при первой их встрече.

— Тогда все в порядке, — весело сказала она, взглянув на часы. — Времени хватает. Дойдем до моего дома. Я переоденусь — и двинем в кино.

Впервые в жизни Малышкин отважился на неуклюжий комплимент:

— Ты и в этом отлично выглядишь.

Еленка засмеялась:

— Не умеешь. Комплименты — не твое амплуа.

— Ну, все-таки…

— Надо переодеться, а то моя строгая маман с ума сойдет. В чем на тренировку — в том же и в общественное место? Ужас! — Она смешливо вытаращила глаза: — Дикость!

— Ничего особенного. Теперь многие так ходят.

— Все равно пойдем. — Еленка перестала улыбаться, тихо попросила: — Все-таки отдай мне руку…

Малышкин неохотно отпустил ее пальцы, а она, посмотрев на него точь-в-точь как летом в деревне — долгим, внимательным взглядом, вдруг очень серьезно сказала:

— Не надо меня держать. Я никуда от тебя не убегу.

И опять у Малышкина что-то оборвалось внутри, опять ударило жаром в голову: «Пропал, бесповоротно пропал, Петька…»

За время короткого пути до Еленкиного дома Малышкин узнал многое. Оказывается, жила она совсем рядом, после окончания техникума стала работать в химико-технологической лаборатории электромеханического завода, здесь же, на окраине города, по нескольку раз в день садилась на трамвай и сходила с него на той же самой конечной остановке, с которой начинал каждую свою поездку в город и Малышкин. Было чудом, что они, находясь рядом, так и не встретились ни разу за целых три месяца. Вдобавок ко всему Еленка, оказывается, не раз бывала на субботних танцах в клубе военного городка.

— Вот ведь все как, — с горечью вздохнул он. — Если б я знал!

— Что знал? — приостановилась Еленка. — Тогда ты искал бы со мной встречи?

Опять же впервые в жизни у Малышкина хватило духу сказать не кому-нибудь, а девушке:

— Да. Искал бы.

Еленка отвела взгляд и ничего не ответила. Но Малышкину и не надо было никакого ответа. Он был безотчетно счастлив, очень доволен собой, своей проснувшейся наконец-то мужской решимостью.

Но запаса этой решимости оказалось явно недостаточно. Она мигом улетучилась, когда Еленка предложила зайти к ней домой. Одна возможность встречи со «строгой маман» начисто парализовала Малышкина, и он намертво врос в асфальт возле ворот трехэтажного дома.

— Я подожду здесь, — внезапно онемев, пролепетал он. — Неудобно как-то…

— Чего ты боишься? — простодушно рассмеялась Еленка. — Тебя у нас никто не съест.

— Я подожду здесь… — панически пробубнил Малышкин.

— Вот паникер! Моя мама — добрейший человек. Пойдем. Попьешь чаю, — продолжала смеяться Еленка, ей и в самом деле было по-настоящему смешно.

— Не-е… Я подожду здесь…

— Ну, ладно, — смилостивилась наконец Еленка. — Как хочешь. Только тогда жди меня на той стороне, напротив ворот. Там тебя будет видно из окна моей комнаты.

— Хорошо! — с облегчением передохнул Малышкин.

— Я буду через десять минут! — крикнула вслед ему Еленка и, по-детски бесшабашно припрыгивая, вбежала во двор.

12

Так и стал тот тротуар напротив ворот постоянным местом их встреч. Порой казалось Малышкину, что за год он вытоптал на этом пятачке большое углубление. Но так ему только казалось. Для прочих асфальт оставался ровным, и почти никто не замечал, что иногда по субботам или воскресеньям здесь топчется подтянутый темнобровый солдат и с нетерпением поглядывает на розовый трехэтажный дом в глубине противоположного двора.

Впрочем, Еленка никогда не заставляла ждать долго. Хотя Малышкин наотрез отказался звонить по телефону, она каким-то шестым чувством всегда угадывала его присутствие. Смыкались занавески на втором этаже — условный сигнал — и через некоторое время Еленка выныривала из калитки, бегом пересекала дорогу, по-хозяйски брала Малышкина под руку.

Она всегда была такой: быстрой, безбоязненной, по-хозяйски бесцеремонной с Малышкиным, полной жизнелюбия и всяческих планов. Ему никогда не надо было что-либо придумывать, ломать голову: куда пойти? Еленка всегда знала, что они будут делать, и Малышкин охотно принимал любой план. Ему нравилось подчиняться Еленке, рядом с ней он неизменно заражался ее жизнерадостной бодростью. Малышкину было хорошо, легко с Еленкой, как ни с кем другим, и чем дольше длилась их дружба, тем крепче привязывался он к своей «небесно-голубой фее», как возвышенно окрестил ее в памятную бессонную ночь после первой встречи. Постепенно потребность видеть Еленку, быть рядом с ней стала такой прочной, что Малышкин не находил себе места, если по какой-то причине не попадал в число увольняемых в город.

Однако Малышкин подозревал, что и Еленка иногда испытывает нечто подобное. Однажды, договорившись об очередной встрече, он так и не сумел попасть в назначенное время в город. После этого Малышкин с удивлением обнаружил, что Еленка, оказывается, тоже может быть сердитой.

— Не надо было обещать! — резко оборвала она его оправдания. — Мама готовится к лекциям, папа работает над диссертацией, а мы с братом только мешаем им. Они всегда выпроваживают нас из дому в воскресенье. А в этот раз я, как привязанная, сидела в своей комнате и изображала пай-девочку, хотя были билеты в оперу.

— Сходила бы с кем-нибудь другим. У тебя же много подруг, — неосторожно ляпнул Малышкин.

— С другими? С другими мне скучно.

— Из меня весельчак тоже никудышный.

— Неправда. Мне не скучно с тобой.

— Ну уж… — искренне усомнился Малышкин, хотя со признание было ему чертовски приятно.

— Да. — Еленка поглядела на Малышкина с непонятной и незнакомой ему печалью. — Мне приятно шевелить, веселить других. Говорят, я это умею. Но я не люблю, когда кто-то пытается веселить меня. Получается обратная реакция — становится скучно. Сама не знаю почему.

— Ты так устроена, — честно сказал Малышкин, а сам с испугом понял, что его так и толкает обнять Еленку, крепко расцеловать в пухловатые, почти детские губы.

В последнее время такое случалось с ним все чаще, и он очень боялся, что когда-нибудь не сдержится и своим безрассудством разрушит все, существовавшее между ними. В то же время Малышкин понимал, что объясниться когда-то придется, что надо сказать давно заготовленные слова.

13

Это объяснение произошло в последнее увольнение при совершенно неожиданных обстоятельствах.

Получив увольнительную, Малышкин отправился по знакомому маршруту, занял свое обычное место напротив ворот и стал ждать. Было прохладно. Резкий сырой ветер волочил по немытому асфальту мостовой жидкие хвосты пыли и бумажного мусора.