Умер Аргон, и дядя его Гай-Хату овладел царством, а Казан остался его вассалом на границе.

Гай-Хату правил и вызывал к себе Казана, а тот не ехал.

Вот и не знал посол, куда девать принцессу и куда самому деваться. Он столько пропустил за это время, что не знал даже, кому поклониться.

Купцы вручают принцесс Казану

Гай-Хату, которого Марко Поло называет Киакату, был государь умный. Жен у него было много, и сказал он через гонца: «Везите принцессу к Казану».

Поехали купцы и посол Гоус с охраной в двести человек.

Меньше нельзя было взять, потому что вся страна воевала.

Ехали горами, пили горькую воду. Принцесса Кокачин и подруга ее, принцесса Сунская, обе молчали. Говорить им было уже поздно, потому что не было обычая разговаривать женщинам на персидской земле. Приехали послы к Казану.

Во время пути услыхали Николо Поло и Маффео и Марко, что умер хан Кубилай.

Значит, в Китай пути уже не было. Отдали принцесс Казану. При разлуке Кокачин горько плакала.

Остались принцессы одни.

Что же касается Казана, то он был счастлив. Собрал он войско, вышел, сразился, разбил врага, умертвил его, и произошло это сейчас же после прихода послов. Такие уж были купцы Поло люди – шли они всегда впереди войны.

Так шли они и сейчас, задержались в Тавризе, торговали здесь жемчугом и между делом посылали вести к Казану.

Почти четверть века прошло со времени отъезда купцов из Венеции.

Обменяли купцы Поло все товары на драгоценные камни.

Кругом кипела война. Охраны взять было не у кого. Сели купцы в одежде нищих на ослов и пошли в хвосте каравана. Шли верблюды, связанные волосяными веревками, шли и кричали. Кричали ослы, раздражая купеческое ухо. Нужно было упереться ослам ногою в зад и потянуть за хвост с силой – тогда ослы замолкали.

Ехали от Таврига, оставив за собою море, которое называли Шелковым, а мы называем Каспийским, то есть морем дверей.

Ехали, обходя места, где кипела война. В городе Тифлисе мылись в бане с горячей проточной водой, охраняя по очереди свои одежды. Ходили по каменному полу бани в деревянных сандалиях, сводили волосы с тела жгучей землею… Грузины красивы, волосы стригли коротко, хорошо стреляли, хорошо сражались и все же платили дань татарам. Только в дальних ущельях отсиживались независимые племена.

На грузинской границе видали источник подземного масла, оно горело, но есть его было нельзя. Во всей стране жгли только это масло.

Отсюда шли узкими ущельями, платили за пропуск рубашками: рубашки эти разрывали на столько частей, сколько воинов было у горного владельца. Переходили перевалы, шли в буковых лесах; деревья, все в желто-серых прядях мха, стояли на скалах так круто, как круто сидит всадник в седле, когда спускается с дороги.

Дороги шли в узких траншеях, изгибаясь и ломаясь поминутно. Ноги всадников задевали за края траншей.

Кипели реки, в реках плыли мохнатые от ударов о камни тяжелые бревна. Вывозили отсюда дерево. Буком и драгоценным самшитом славилась страна.

Вышли к морю у Трапезунда трое венецианцев: два старика да Марко Поло, которого здесь никто не называл господином.

У города Трапезунда долго торговались и плакали, сговариваясь с капитаном о месте на палубе. У корабля парус был полотняный, давно не виданный. Корабль пах смолою, а не рыбьим жиром.

Округлился парус, поплыли серые обрывы Кавказского берега; белые горы виднелись вдали. Море кипело и крутилось. Ехали долго, потом прошли мимо Константинополя; здесь не сошли на берег – стороною уже знали от матросов, что всем морем владеют генуэзцы. Проплыли мимо города, посмотрели на Перу, поискали глазами лазоревого флага – не видно! Плыли мимо белокаменных греческих островов.

В небе ночью знакомые звезды. Полярная звезда на своем месте, высоко.

Прямо из моря выплыла Венеция. Как она изменилась!

Лазоревое море одно осталось того же цвета, а город стоит каменный. Двадцать четыре года прошло, как покинул родину Марко. Был уже 1295 год.

Спустились с корабля купцы Поло. Мраморные желто-палевые мосты скользки. Говорили потом в Венеции, что нужно здесь бояться трех вещей – скользких каменных ступеней, попов и распутниц.

От моря ноги были слабы. Но вот он, остров Риальто, причаленный к другим островам многими мостами. Бот знакомый деревянный дом.

Крыша поросла мхом.

Постучались трое путников в двери.

Дверь открыл старик.

В доме не изменилось ничего. Слуга был стар. Посмотрел он долгим взглядом на нищих. Старший нищий ногой подтянул на прежнее место стоящий деревянный стул, сел.

Слуга заплакал.

– Входите, господа, судьба была неблагоприятна к вам, но дом наш сохранен.

Из дальних комнат пришли какие-то родственницы. Дом был стар, из канала пахло сыростью.

Красные полусапожки и кольцо

Того, кто ездил далеко и потом рассказывает удивительные, другим неизвестные вещи, считают лжецом.

Того, кто далеко ездил и долго не возвращался, считают мертвым.

За долгое отсутствие купцов Поло изменилось в Венеции очень многое. Около собора св. Марка выше поднялась колокольня с пологим входом внутри, заменяющим лестницу. С колокольни, окруженной строительными лесами, видел Марко Поло весь город – новые каменные дома, хвастливые башни, деревянные, крытые соломой дома солидных купцов, за ними лагуны, отмели, крепостицы и острова – подданные Венеции, а дальше горы.

Две большие водяные подковы охватывают острова. Сонные черные гондолы плывут в строе домов. Каналы похожи на промежутки между кораблями, стоящими в гавани.

Площадь Святого Марка тесна. На площади собор св. Марка, у собора два гранитных столба. На одном медный крылатый лев, на другом – статуя святого Федора, старинного покровителя города Венеции. Федор был патроном города, когда Венеция считалась вассалом Византии. Марк и его крылатый лев обозначают независимость. Между медным львом и медным Федором расстояние в несколько шагов.

В Венеции разрешено играть на этом пространстве в кости и в другие, во всех других местах запрещенные игры.

Это место вольности.

На площади великое стечение народа и чрезвычайная нечистота. Люди всех земель, всех языков снуют здесь, стараясь не наступить на ветошь лоскутников, продающих куски потертой ткани из любой страны света, на связки сушеной рыбы, на горы зеленого лука и чесноку. Люди всех наций, в разнообразнейших костюмах, черные, рыжие, беловолосые, испражняются по четырем углам площади, посредине, около вольных столбов, и даже на лестнице дожей. Здесь нет камня, к которому можно было бы прикоснуться хотя бы ногой без отвращения.

Эта площадь – не то площадь, не то палуба; под ней можно проехать на лодке, потому что стоит она на сваях.

Дож Венеции называется «владыка четверти и половины Римской империи».

Титул дожа с запросом, титул торгуется.

Дож еще носит красные полусапожки, такие же, какие носили византийские императоры. Но о том, чтобы перенести столицу в Константинополь, как мечтали семьдесят лет назад, в Венеции больше не говорят.

Раз в год, поздней весной, выезжает в море парадная плоскодонная галера, называемая «Буцентавр». Судно это тяжелое, могущее легко опрокинуться; нагружено оно высоким почетным троном; на троне сидит дож, по сторонам послы и купцы, на корабле сто флагов. Епископ выходит с крестом и читает по требнику чиноположение брака.

Все снимают шапки. Судно плывет медленно, и дож бросает в воду кольцо со словами:

– Мы на тебе женимся в знак истинной и вечной власти, которую над тобою имеем.

Море пока покорно, но путь в мир идет мимо венецианских островов, мимо островов, полученных за долги от греков, путь идет через морскую реку Босфор, через круглое Черное море. Эта вода и есть то море, которое должно быть верно дожу.

Но море изменяет Венеции с Генуей, с пизанцами.

Марко Поло помнит другое море, с другими звездами. То море ночью светится. В том море растут кораллы, в том море острова покрыты драгоценными деревьями. То море пахнет благовониями. То море любимо, неверно и неискренне, и к нему не вернуться.