Долго и внимательно всматривался он в фотографию немца. Сходство с ним было минимальное, но все же было. «Все-таки хоть какой-то шанс да есть», — подумал он.
Загдан спрятал бумажник и стал размышлять, узнают ли немцы, что явилось причиной взрыва цистерны и пожара вообще.
«Нет, они не могут посчитать это делом случая, — подумал он. — Они, наверное, дознаются, что это сделал поляк…»
В кармане железнодорожной формы он нашел огрызок карандаша и, насколько это позволяли сумерки, царившие в колодце, стал писать на стенке большими, корявыми буквами: «Этот взрыв на станции произвел я — солдат Вавжинец Загдан, поляк. Да здравствует Польша!» Он считал, что получилось хорошо, и с облегчением вздохнул — что-либо написать для него всегда доставляло много трудностей.
День тянулся медленно, казалось, он никогда не кончится. Наконец наступил ранний осенний вечер.
Загдан сидел в своем укрытии до десяти вечера. Потом по скобам поднялся наверх и осторожно сдвинул в сторону тяжелую крышку колодца. В ноздри ударил смрад гари. Загдан проскользнул к вагонам и спрятался между ними. Из-за каменной стены, где еще несколько часов назад было пекло огня и взрывов, долетал гомон всевозможных голосов и стук инструментов.
Подталкиваемый непреодолимым любопытством, Загдан взобрался на вагон. То, что он увидел при свете сильных прожекторов, поразило его. Десятки разбитых взрывами, сожженных вагонов и разорванных цистерн, торчащие вверх в неописуемом хаосе рельсы, сгоревшие шпалы…
«Это сделал я, — подумал он не без гордости. — Вот что может сделать один человек…»
Он видел, как теперь между этими кучами железа, рельсов и воронками в земле сновало множество людей с ломами и лопатами. Работали там также краны и бульдозеры. Загдан спрыгнул с вагона и, пробираясь вдоль состава, пошел к выездным семафорам станции. Он сделал большой круг, чтобы обойти работавших людей, присутствие которых определял по огонькам фонарей. Никем не замеченный, он выбрался из лабиринта вагонов и оказался за границей станции.
Дойдя до перекрестка улиц, он остановился. В какую сторону идти и как в этом гигантском городе попасть на пассажирский вокзал? Он не отважился спросить об этом у прохожих, ибо это сразу вызвало бы подозрение: почему железнодорожник не знает дороги к вокзалу?
Он шел медленно, читал названия улиц, мимо него проходили одинокие прохожие, даже попался навстречу жандармский патруль, но никто не обращал на него внимания.
Ему казалось, что он приближается к центру города. Его обогнало несколько грузовиков и такси.
Он прошел еще по нескольким улицам, по какой-то площади, а когда пересек ее, увидел такси, выезжавшее из боковой улицы. Он вышел на мостовую и поднял руку.
Водитель такси опустил боковое стекло, высунул голову и посмотрел на него, а Загдан, поприветствовав его по-гитлеровски, спросил, свободен ли он. Немец кивнул головой, открыл дверцу и спросил, куда надо ехать.
Загдан ответил, что ему нужно в Понарт, это название он запомнил, когда их везли в Кенигсберг в эшелоне.
Таксист окинул его внимательным, изучающим взглядом — вид Загдана не вызывал доверия. Загдан без слов достал бумажник, протянул немцу двадцать марок и попросил ехать как можно быстрее. Они помчались по улицам Кенигсберга.
Загдан то и дело бросал взгляд на указатель скорости. Ему хотелось быть как можно дальше от Кенигсберга и по возможности ближе к границам Восточной Пруссии. Время от времени ему казалось, что это сон, что невозможно, чтобы все шло так гладко…
Он решил, что пора… Сунул руку в карман, стиснул рукоятку пистолета и приказал немцу остановиться. А когда тот, удивленный, затормозил, Загдан направил на него пистолет и медленно, отчетливо, насколько умел говорить по-немецки, сказал, чтобы он довез его до Иоганнисбурга, что при малейшем сопротивлении, при попытке поднять тревогу или остановиться где-либо в городе ему грозит смерть.
Лицо немца сделалось серым, он не мог унять дрожание рук, сжимавших руль, и широко открытыми глазами, в которых застыл ужас, смотрел на Загдана. Тот заверил его, что ничего ему не сделает, не ограбит, не убьет, если за эту ночь он довезет его до предместья Иоганнисбурга. Таксист дрожащим пальцем ткнул в бензоуказатель и с трудом выдавил из себя, что горючего хватит еще только на сто километров.
Загдан задумался на минуту, но затем приказал отъехать подальше от Кенигсберга, а там где-нибудь они найдут бензозаправочную станцию.
Немец оправился от первого страха, включил зажигание и погнал машину. Загдан, держа в руке пистолет, не отрывал взгляда от рук водителя, указателя скорости, шоссе и дорожных указателей. Словно вихрь пролетели они через спящие деревни, местечки, обгоняли машины на шоссе. Каждый оставшийся позади километр отдалял Загдана от Кенигсберга и приближал его к родной земле. Но впереди еще лежало много километров, и еще многое могло произойти в эту ночь. Он видел, что лицо немца покрылось потом и что он нетерпеливо ерзает на сиденье и краем глаза смотрит на Загдана и на дуло пистолета.
Они проехали первые дома города Абшванген, сонного и тихого. У рынка Загдан увидел бензозаправочную станцию. Она работала. Он приказал немцу притормозить и объяснил, что здесь они заправят машину бензином. Полушепотом предупредил таксиста, что если он хоть малейшим жестом выдаст себя, то Загдан без колебаний застрелит его. Немец кивнул, дав понять, что ему все ясно.
Они подъехали к станции. Таксист выключил мотор и посмотрел на Загдана. Тот сунул пистолет в карман и, держа палец на спуске, кивнул, чтобы водитель вылезал.
Из будки вышел заспанный парень, и немец чуть дрожащим голосом попросил его залить в бак бензин. Загдан не отходил от таксиста ни на шаг.
Неожиданно на шоссе послышался шум мотора. Загдан увидел грузовик, который свернул с дороги и тоже подъезжал на заправку.
Немец вперился взглядом в медленно приближавшуюся машину. Она остановилась у бензоколонки в нескольких метрах от такси. Открылась дверка, и Загдан тотчас ощутил неприятный озноб от охватившего его страха.
Из кабины крытого грузовика вылез шофер в жандармской форме, а за ним с другой стороны с трудом выбрался офицер-жандарм. Из крытого брезентом кузова слышались голоса, значит, и там, видно, были жандармы.
Офицер и шофер подошли ближе, выбросили руку в нацистском приветствии и стали глазеть на Загдана, таксиста и парня с бензозаправочной станции. Загдан стоял словно на раскаленных углях. Он судорожно стискивал в кармане рукоятку пистолета, подсознательно чувствуя, что попался в ловушку, и напряженно смотрел таксисту в лицо, прямо-таки гипнотизируя его своим взглядом, приковав его к себе. Тот стрелял глазами то в сторону жандармов, стоявших в нескольких метрах сзади, то в сторону Загдана и тоже лихорадочно соображал, как спасти себе жизнь.
Казалось, что заправка не кончится. Но вот парень отвел шланг, и Загдан кивнул немцу, дав понять, что надо ехать дальше. Тот медленно закрутил крышку бака, стукнул ногой по колесу, проверил вентиль и взялся за ручку дверки.
Загдан внимательно следил за каждым его движением, жестами, выражением лица. Он знал, что критический момент наступит тогда, когда ему самому нужно будет садиться в машину.
Немец открыл дверь, быстро вскочил на сиденье и пискливым голосом закричал: «Бан-ди-и-и!..» Он не докончил. В какую-то долю секунды Загдан подскочил к нему и выстрелил два раза. Он даже не видел, как немец мягко опустился рядом с машиной. Мгновенно обернувшись, Загдан двумя выстрелами свалил онемевшего офицера и водителя грузовика.
В кузове всполошились. Но прежде чем кто-либо успел оттуда выскочить, Загдан в несколько прыжков очутился сзади грузовика и выстрелил несколько раз в сидевших там жандармов. И только после этого бросился бежать.
Он бежал наугад, лишь бы быть подальше от бензозаправочной станции, только бы раствориться в темноте и добраться до леса, который мог его спасти. В ушах у него гудело, сердце громко и часто стучало, но он все же услышал крики погони и грохот выстрелов. Загдан мчался через какие-то сады, мимо домов, перескакивая через ограды.