"…В городе весьма распространился слух между народом, будто бы главные виновники в поджогах здешние студенты, и положение молодых людей даже сделалось опасным".

Головнин одновременно ставит царя в известность, что "Общество для пособия бедным учащимся решилось приобрести на 2500 р. статского платья, чтоб раздать неимущим студентам, которые кроме старых форменных сюртуков и мундиров, не имеют другой одежды", и тем предохранить студентов от возможных последствий народного гнева[90].

Ответ Валуева уже известен. Остальные три ответа по существу совпали с ответом Валуева.

Резолюция царя гласила:

"Распоряжение одобряю. Вот последствие безрассудного поведения нашей университетской молодежи".

Таким образом, царь ответил лишь на один вопрос и умолчал о другом, основном. На официальную защиту студенчества и он не согласился и даже косвенно возложил на него вину. Ответ Долгорукова был схож с валуевским. Это был отказ с еще более циничной формулировкой.

Долгоруков писал:

"…С тех пор как здешний университет закрыт, студентов нет, и если бывшие студенты будут одеваться, как прочие граждане, то между ними и сими последними разница исчезнет, а вместе с тем они освободятся и от опасности, которой теперь подвергаются. Кроме того подозрение в поджигательстве распространяется на лица всех сословий, смотря по свойству людей, которых подозревают…"[91]

Несколько иначе преподнес свой отказ петербургский генерал-губернатор А. А. Суворов. "Отвечайте студентам", — писал он Головнину. — Sic transit gloria mundi[92] 1861 г. — вся публика была на их стороне. 1862 г. — совершенный контраст и без пожаров. Напрасно некоторые думали, что пьедестал, который им возведен был неосторожно, не разрушится, виноваты некоторые, терпят все, я говорю здесь о студентах. Нельзя сравнить их с медиками в холеру[93]. Публиковать невозможно. Кружки не чужды пожарам, а в кружках есть и студенты…[94]"

Итак, четыре отказа, и все они свидетельствуют о том, что не в интересах правительства было пойти на официальную реабилитацию студенчества. Лишь позднее, когда появились требования опубликовать результаты следствия, а сделать это не было возможности, поскольку в руках правительства не было ни одного доказательства виновности обвиняемых, оно вынуждено было пойти на частичную, неофициальную реабилитацию. Эту роль взяли на себя, по выражению А. Н. Пыпина, те самые "мутные органы печати"[95], которые ранее способствовали распространению клеветы.

Так поступила "Северная пчела", которая постепенно начинает отходить от высказанного ею 30 мая. Уже в № 151 она пишет: "Здравый ум публики, растерявшейся в первые минуты испуга, уже начинает видеть, до какой степени преувеличены прежние слухи", на что получает резкую отповедь от "Искры": "Кто растеривается во время народных бедствий, тому вовсе не следует выходить на общественную арену, а следует сидеть за печкой, дома"[96].

Несколько позднее ту же позицию займет и "Наше время". Поворот этой газеты особенно любопытен. В № 122, 9 июня, и № 127, 15 июня, помещены описания петербургских пожаров в виде писем "К редактору газеты", подписанных буквой X.

9 июня X. писал:

"…Во всех сословиях обвиняют в поджогах политических деятелей — уверенность в этом общая <…> В комиссии целая комната завалена зажигательными снарядами различных свойств…"

И тот же X. через 6 дней, 15 июня, высмеивает все слухи, называет их фантастическими, описывает случай "с представленным в полицию" заподозренным в поджигательстве, у которого "при обыске из зажигательных орудий открыта только колбаса с перцем и чесноком". Тут же X. хвалит следственную комиссию за то, что она "не спешит отсылать обвиняемых в военный суд, взвешивает улики и свидетельства. Иногда двое, трое свидетелей показывают, что видели, как поджигал подсудимый, да на видение-то их положиться трудно". "Journal de St. Petersbourg" (№ 136, 18 и 19 июня) предостерегал читателей от "преувеличенных заключений": "пожары всегда случались очень часто в России", "следствие производится весьма деятельно, но… в случаях такой важности нельзя ограничиваться одними подозрениями".

Раз следствие ничего не дало и опубликовать результаты его правительство не могло, не оставалось ничего другого, как идти на попятный. Например, Валуев в записке 9 июня 1862 г. предлагал сообщить "о найденных у разных студентов горючих материалах", когда ни одного такого случая не было[97]. В докладе Суворова, представленном царю 11 сентября 1862 г., с предельной ясностью показано, что все обвинения "левых" кончились скандальным провалом. Очевидно поэтому в проекте высочайшего повеления вопрос о пожарах не нашел себе места[98].

"…С открытием комиссии, — писал Суворов, — полиция передала в ее распоряжение 48 лиц разного звания, взятых под стражу по подозрению в поджигательстве. В числе арестованных находились

а) лиц податного состояния — 19,

б) нижних воинских чинов — 5,

в) солдатских жен — 1,

г) детей — 1,

д) чиновников — 5,

е) разночинцев — 6,

ж) бывших студентов С.-Петербургского университета — 1,

з) студентов императорской Медико-хирургической академии — 2,

i) домашних учительниц — 1

и) уроженцев остзейских губерний — 3,

к) иностранцев — 3.

В ведение комиссии передан был также и бывший учитель Лугского уездного училища Викторов, арестованный за поджоги, сделанные в городе Луге. Вместе с арестованными препровождаема была в комиссию и вся переписка о них, заключавшая в себе первоначальные сведения о причине заарестования лиц, взятых под стражу.

По рассмотрении в комиссии означенной переписки и по внимательном обсуждении свойства причин, возбудивших подозрение в поджигательстве или в намерении совершить иное, по некоторым делам оказалось, что подвергшиеся аресту лица были заподозрены публикою без всяких юридических обоснований и что самое задержание тех лиц произведено полициею преимущественно с целью избавления заподозренных людей от насильственных действий со стороны толпы народа, раздраженного бывшими тогда пожарами. Такие лица безотлагательно освобождались следственною комиссией из-под стражи и затем всякое дальнейшее производство в отношении их прекращалось.

В тех случаях, когда собранные при первоначальном дознании факты представляли юридические основания к раскрытию причин бывших здесь пожаров или к обличению лиц, подозреваемых в поджигательстве, комиссия производила формальное следствие и следственные дела по окончании представляла ко мне на рассмотрение <…>

В настоящее время следственная комиссия закончила свои действия и из донесения председателя оной генерал-адъютанта Ланского оказывается, что бывшие в С.-Петербурге в мае и июне сего года пожары, по убеждению комиссии, основанному на имевшихся в виду ее данных, происходили большею частию от поджогов. Определить безошибочно побуждения и цели, руководившие поджигателями в их преступных действиях, по мнению следственной комиссии, весьма затруднительно, тем не менее с некоторою достоверностью можно полагать, что в числе поджогов были и такие, которые произведены исключительно с целью расхитить имущество во время пожара, или воспользоваться страховою премиею, превышающею стоимость застрахованных вещей. Допустить существование других побуждений возможно только на том основании, что некоторые из лиц, подвергшихся обвинению в поджигательстве, по своему званию и общественному положению не могут не быть изъяты от подозрения в преступно-корыстных целях. К убеждению в справедливости такого предположения служит распространение злонамеренных идей в рассеиваемых прокламациях и в особенности в известной под заглавием "Молодая Россия". Ввиду такого брожения умов есть повод полагать, что некоторые из бывших пожаров имели связь с заблуждениями людей, стремящихся к осуществлению своих преступных целей.