Николай Иванович Костомаров (1817-1885) — известный историк.

Юнге имеет в виду огромную передовую статью И. С. Аксакова в "Руси", № 1. 15 ноября 1880 г., направленную против конституционных стремлений "западников". "Все иноземные наилиберальнейшие системы политического строя", по утверждению Аксакова, "тесны и узки в применении к государственной и социальной задаче России". Основной задачей России, по мнению Аксакова, являлась организация уездного самоуправления.

"А все-таки вертится!" (итал.).

Из той же статьи Аксакова:

"…пристально всматриваясь в наше современное "здание", мы, в сущности, увидим лишь две истинные исторические основы, или выражаясь техническим языком русских плотников, две державы, стоящие налицо, твердые, как гранит, пережившие века, все невзгоды и все преобразования. Это русский народ и единоличная верховная власть".

6 января 1881 г. Костомаров отвечал Юнге:

"…Ведь и мне, Екатерина Федоровна, драгоценны, да еще как драгоценны, минуты шестидесятых годов, со всеми призматическими надеждами, в большей части несбывшимися или переиначенными в пыльной действительности жизни <…>

Я думаю, Екатерина Федоровна, что о Достоевском вы слишком много сказали, выразившись, что он в нас идеал будит. Я думаю всякий талант имеет идеал и нас к нему привлекает. Талант в том и талант, что идет вслед за идеалом; иначе без идеала — все пошлость, а талант быть пошлым не может. Что Достоевский — талант, в этом едва ли можно сомневаться. Но, признаюсь, его идеал — в тумане, как вообще идеал всех славянофилов московских покрыт туманом, сквозь который он представляется наблюдающим глазам в различных образах, и чаще всего в таких, каких на самом деле он не имеет. Мне кажется, этих господ не понимают, но виноваты они сами, потому что все, что они нам показывают, дают нам видеть не иначе, как сквозь дымку тумана, искажающего правильное очертание видимых образов. Что касается до аксаковской Руси, то покрывающий ее славянофильствующий туман прошибается каким-то фальшивым светом — нападения на кого-то, до того неясные, что могут их принимать на свой счет разные направления, толкование о каких-то народных задачах, которым интеллигентное общество изменило и которые где-то скрываются в избах и клетях, так что их там никто не отыщет, преклонение пред мужиком и его лаптями, которых сам Иван Сергеевич и компания, записанные в шестую родословную книгу, не наденут, благоговение перед православием Алексея Михайловича, тогда как сам Иван Сергеевич, вероятно, не сможет питаться полгода кислой капустой и постным маслом, наконец коленопреклонение перед абсолютизмом, с одеванием его в такие цветные лоскутья, которые к нему вовсе не пристают, — все это разве не фальшивый блеск, все это разве не служение лжи, вместо служения истине? Будь человек чем он есть, и говори, как думаешь и чувствуешь. Всякий суеверный сектант достоин уважения к его человеческому достоинству, и пусть он говорит то, что нам кажется неправдою, лишь бы говорил он искренно, а у Аксакова — ложь, самолюбие, самомнение, "я, дескать, умнее вас всех, я думаю не так, как вы, но вы меня вполне понять неспособны, настолько я выше вас!" Вот ведь это что у всех этих господ славянофилов — ложь! Они говорят нам: иди туда, а сами первые не идут, потому что сами не знают, куда идти. Они часто говорят: вот это так, а сами думают, что это не так. Такое впечатление на меня оставляют эти пробудившиеся отзвуки славянофильства. Никакой борьбы с западничеством не будет, потому что это уже минуло и стало стариною, которая никогда не воскресает с прежними формами…" (Авт. // ЦНБ АН УССР. — III.1158/3).

19 марта 1881 г. Юнге писала Костомарову:

"Получили ли вы последнее мое письмо? Я писала о Достоевском и в тот же день узнала об его смерти. Что за роковой год…" (Авт. ЦНБ АН УССР. // III.231а).

Это письмо Юнге остается неизвестным.

"Братья Карамазовы". Это чтение не зафиксировано в "Жизни и трудах Достоевского".

Княгиня Надежда Михайловна Дондукова-Норсакова (?-1915) — петербургская знакомая Штакеншнейдер.

Михаил Павлович Покровский. См. о нем в п. 34.

Письмо приложено Кавелиным к его записке (28 ноября 1880 г.), адресованной А. Н. Пыпину:

"…посылаю вам письмо, полученное из Москвы. Это, как говорят французы, "вода на вашу мельницу". Я посылаю его, в виде заискиванья у вас, чтоб вы исполнили мои две просьбы, а говоря попросту, по-русски — "черту на грехи"" (там же).

Об открытом письме Кавелина к Достоевскому см. в примеч. к п. 217.

Достоевский в это время выслал ряду своих родных, друзей и знакомых экземпляры только что вышедшего в свет отдельного издания "Братьев Карамазовых".

Издатель "Русской мысли" Вукол Михайлович Лавров (1852-1912) писал Достоевскому 30 декабря 1880 г. из Москвы:

"…Позвольте мне высказать вам мою глубочайшую сердечную благодарность за присланный мне экземпляр "Братьев Карамазовых". Эта книга с вашей надписью будет служить мне, во всю мою жизнь, напоминанием о тех немногих отрадных моментах, которые я имел счастье провести в живом общении как человек с человеком, с тем, кто по своему великому художественному таланту и еще более по своей способности понимать и делать понятным другим сокровеннейшие движения человеческой души, казался мне в своих произведениях титаном, которому можно только удивляться, созерцать его величие, пред которым можно только благоговеть, как перед творцом, созидающим вновь человека как бы из первобытного хаоса, из пошлости и грязи ненормальных жизненных условий вновь возвращающим ему образ и душу человека, страдающим вместе с ним в его падении и торжествующим вместе с ним победу над эгоистическими, животными стремлениями.

Но при всем моем желании выразить то чувство глубочайшего уважения и восторженной симпатии, которое во мне внушают ваша личность и ваши произведения, я признаю недостаточными все слова, все выражения, которыми могу располагать. Могу только сказать, что из всех подарков, которые я получал, самым драгоценным для меня будет ваша книга и надпись на ней.

Глубоко уважающий и искренно, всею душою преданный вам Вукол Лавров" (Авт. // ЛБ. — Ф. 93.II.6.11).

Несколько ранее, в письме к жене, датированном 27 мая, Достоевский следующим образом охарактеризовал Лаврова:

"Мой страстный, исступленный почитатель, питающийся моими сочинениями уже многие годы" (Письма. — IV. — С. 154).

В этом письме Н. М. Достоевский сообщал брату:

"Я писал Анне Григорьевне, прося разрешить Шеру продать от 8 до 10 десятин и поставить их при разделе на мой и племянников счет, и тогда тебе не было бы никакого ущерба <…> Поэтому, милый и дорогой брат, разреши, без ущерба себе, продажу означенного количества десятин, чтобы только развязаться с Александрой Михайловной и очистить имение от опасного долга <…> Что же касается до моего согласия на раздел, то тебе давно известно, что я во всем согласен с твоими желаниями и противоречить не буду…" (Авт. // ИРЛИ. — 29701. — C. CXIб4).

Ответное письмо Н. М. Достоевского неизвестно.

14 января 1881 г. он писал Достоевскому:

"…Помоги мне сколько можешь. Нужда пришла небывалая. Новый год я встретил с семью копейками и теперь прихожу в уныние, не зная, что начать. Прошлогодние работы окончены, а новых еще нет, а тут безвыходное положение. Хотя ты не вполне веришь в мои болезни, а между тем, в настоящее время, я так слаб ногами, что даже плохо хожу по комнате <…> Надеюсь, дорогой мой брат, что ты меня не осудишь, что я обращаюсь к тебе — это для меня главное…" (Авт. // ИРЛИ. — 29701. — С. CXIб4)