<Москва> 23 июня 1880 г.
…Аксаков вполне подтверждает как то, что "начальство" тянет молодежь в яму, так и то, что молодежь очень бы желала выйти на другую дорогу, видеть не одно лишь отрицание, а и что-либо положительное; в этом отношении речь Достоевского была, по словам Аксакова, крупным событием. Достоевский — ex-каторжник, ex-революционер[1347] — и вдруг говорит и про идеалы, и про обязанности, и про бога!! Этого молодежь давно не слыхала.
Автограф // ЛБ. — Ф. 126.2.8.
207. Н. К. Лебедев (Морской) [1348] — А. С. Суворину
Ревель. 10 июля 1880 г.
…Я все время живу в волнениях и огорчениях: "Стрекоза" и "Шут" преследуют меня разной мерзостью; Маркс[1349], человек глупый, не понимая истинного значения этих нападок, теснит меня черт знает как; Берг[1350], человек не умный, боится пропустить всякую мало-мальски живую и удачную сцену, думая, что она не подходит к семейному чтению (зимой, когда я сдал роман, этого не думал, а теперь, после прекращения "Содома"[1351], сбитый разными Соловьевыми и Маркевичами с толку, радикально изменил свой образ мыслей). А между тем, даже в этом написанном за два месяца романе, изуродованном Марксом и Бергом, Ф. М. Достоевский хвалит некоторые сцены, а об одной говорит, что был бы доволен, если бы сам написал так[1352]. Все это огорчает и угнетает, — порой одолевает какое то отчаяние, порой положительно тупое равнодушие[1353]…
Автограф // ЦГАЛИ. — Ф. 459. — Оп. 1. — Ед. хр. 2263.
208. И. С. Аксаков — О. Ф. Миллеру
Троекурово. 14 июля 1880 г.
…И я очень жалею, что вас не было в Москве на пушкинских празднествах[1354].
Вышло, как и всегда у нас бывает, совершенно неожиданно хорошо и как-то само собою, вопреки нелепости людской, тысяче промахов и нашему скептицизму. Как хотите, а воздвижение памятника Пушкину среди Москвы при таком не только общественном, но официальном торжестве — это победа духа над плотью, силы и ума и таланта над великою, грубою силою, общественного мнения над правительственною оценкою, до сих пор удостаивавшею только военные заслуги своей признательности. Это великий факт в истории нашего самосознания. Приятно мне знать, что вы разделяете мое мнение насчет речи Достоевского. Но, без сомнения, еще важнее содержания его речи — впечатление, им произведенное. То есть, я хочу сказать, что Достоевский мог бы изложить те же мысли в каком-нибудь романе или в своем "Дневнике", и мысли эти, конечно, были бы замечены ж достаточно оценены нами, но это обстоятельство не имело бы того значения, какое приобрели те же его слова, сказанные [всенародно] с трибуны, в присутствии нескольких тысяч человек, прямо в упор массе молодых людей и всему сонму петербургских литераторов, вслед за всякого рода речами, изобиловавшими captatione benevolentiae[1355]. Вот это-то искусство, этот дар выразить истину в такой сравнительно сжатой, простой форме — и без всяких повелительных ораторских приемов, без всякого заискиванья и смазыванья, повернуть все умы в другую сторону, поставить их внезапно на противоположные для них точки зрения, озарить их, хотя бы и на мгновение, светом истины и вызвать в них восторг, вернее сказать — восторженное отрицание того, чему еще четверть часа назад восторженно поклонялись, — вот что было удивительно, вот что важно, вот что явилось событием и привело меня в радость. Вот почему я счел нужным подчеркнуть, так сказать, значение этого факта и, взойдя на кафедру, сказал несколько слов, может быть даже слишком восторженных[1356]. Но если б вы видели, что такое было, и не со стороны одной молодежи, а со стороны столпов так называемого западничества, не исключая Тургенева и Анненкова!
Весьма простая вещь — воздать должное Татьяне за соблюдение верности мужу и спросить, по этому случаю, публику: можно ли на несчастии другого созидать свое счастье? Но грянувший от публики взрыв сочувственных рукоплесканий, что же он значил, как не опровержение всех теорий о свободных любвях и всех возгласов Белинского к женщине по поводу Татьяны и ее же подобия в Маше Троекуровой (в "Дубровском" Пушкина же), и всего этого культа страсти"?! Когда девицы высших курсов тут же устремились к Достоевскому с выражением благодарности, что привело их в восторг? Они сами не могли бы отдать себе ясного отчета: это было неотразимое действие истины непосредственно на душу, это была своего рода радость эмансипации от безнравственности коверкающих их доктрин, возвращения к своему нравственному первообразу. Вероятно, всем им, бедным, досталось или достанется еще от профессоров; в первую минуту никто не спохватился, а потом, уже к вечеру, Ковалевские[1357], Глебы Успенские[1358] и т. п. повесили носы, вероятно, выругали себя сами за то, что "увлеклись", и стали думать о том, как бы сгладить, стушевать или перетолковать в свою пользу все случившееся. Мне передавали сами студенты возникшие между ними потом разговоры: "А ведь знаете, господа, куда мы с нашим восторгом по поводу Достоевского влетим: в мистицизм!"[1359] Но если бы даже два десятка душ удержали в себе благотворное воздействие речи Достоевского, и то слава богу.
Не понимаю Градовского. Зачем нашел нужным он ослаблять действие речи Достоевского и вступаться за скитальцев?..[1360] Можно бы, конечно, многое сказать о бродяжничестве на Руси; это самый народный тип, некогда меня пленивший[1361], но всего менее может быть он истолкован отсутствием политической свободы и присутствием Держиморд[1362]…
Автограф // ЛБ. — Ф. 93.II.1.23.
209. С. А. Юрьев — Л. И. Поливанову
Село Воскресенское. 22 июля 1880 г.
…Приехав в деревню, я был в каком-то онемении: и упадок сил, и какое-то необычайно хорошее чувство. Точно опустился я на какое-то дно: тишь, спокойствие и грезы… Меня разбудили письма из Москвы и Питера. И. С. Аксаков, О. Миллер и Достоевский потребовали от меня написать мою речь. Я это исполнил, хотя с великим трудом. Писал я точно во сне! Послал в печать и получил ответ, что не совсем вышло плохо[1363] <…> По возвращении из моих странствований нашел у себя в кабинете несколько писем, в том числе от Тургенева[1364] и Анненкова[1365], которые касаются вас. Оба они извиняются, что им, перед отъездом из Москвы, разные обстоятельства помешали побывать у меня и у вас, чтобы лично принести и мне и вам (письма я сберегу для показания вам) "глубокую благодарность за внимание, предупредительность и добродушие, с которыми вы обращались (пишу словами Анненкова как более пространными) к участникам превосходных праздников Пушкина, а в том числе и ко мне. Прошу покорнейше передать буквально такое же выражение признательности и Льву Ивановичу Поливанову". Оба они и еще Иван Сергеевич Аксаков настаивают, чтоб был издан пушкинский сборник[1366]…
1347
бывший (лат.).
1348
Николай Константинович Лебедев (псевд.: Н. Морской, 1846-1888) — беллетрист, сотрудник "Нового времени", "Нивы" и других периодических изданий.
1349
Об издателе "Нивы" А. Ф. Марксе см. в примеч. к п. 84.
1350
О Ф. Н. Берге см. в примеч. к п. 173.
1351
"Содом" — роман Морского.
1352
Речь идет о романе Морского "Купленное счастье", печатавшемся в это время в "Ниве". Отзыв Достоевского о нем неизвестен.
Но несколько ранее, 27 августа 1878 г., писатель осведомлялся у В. Ф. Пуцыковича:
"Кто такой Н. Морской, печатающий в "Новом времени" роман: "Аристократия Гостиного двора"? Не Буренин ли? Прелестная вещица, хоть и с шаржем" (Письма. — IV. — С. 36; Ср. 365).
Отметим, что книга: Морской Н. Аристократия Гостиного двора. — СПб., 1879, находилась в личной библиотеке Достоевского (см. Гроссман Л. Библиотека Достоевского. — Одесса, 1919. — С. 132). Титульный лист этой книги (как и нескольких других книг Морского) с дарственными надписями автора) сохранились среди бумаг Достоевского (вероятно, они были вырезаны из книг А. Г. Достоевской).
1353
Приводим текст неизданного письма Лебедева-Морского к Достоевскому, датированного 29 августа 1880 г.:
"Я долго колебался беспокоить вас просьбою о содействии мне в одном для меня чрезвычайно важном деле. Быть может, сами не зная того, вы однажды лестным отзывом своим о моем романе "Аристократия Гостиного двора", сделанным вами А. С. Суворину, обеспечили мне целый год существования — и вот это-то и заставляет меня беспокоить вас просьбою. Дело в том, что после "Аристократии" мною написано два романа: "Содом", из которого появилась самая незначительная часть, но напечатание которого в "Новом времени" продолжение было запрещено, и "Купленное счастье" — роман, в настоящее время печатающийся в "Ниве". Роман "Содом", обманувший меня в получении гонорара, на который я рассчитывал, навлек на меня чрезвычайно многочисленные нападки в газетах и сатирических листках, на которые бы я не обратил внимания, если бы эти нападки не повлияли даже на мои интересы… "Купленное счастье" стало урезываться, и, кроме <того>, приобретение этого романа для отдельного издания г. Марксом, мне почти обещанное, что-то заглохло. Все это уничтожило многие мои денежные надежды и ввело меня в чрезвычайные затруднения.
А между тем я живу на романы, и печь их, как блины, не могу; не могу, следовательно, немедленно начать четвертый роман, написав три. Мне хочется продать теперь "Купленное счастье", что бы поддержало возможность моего дальнейшего существования, которое с каждым днем становится затруднительнее. Вот здесь-то я и обращаюсь к вам с просьбою, заключающеюся не в том, чтобы вы соблаговолили кому-либо рекомендовать для издания названный роман, а чтобы несколькими словами, сказанными кому-либо из людей, знающих Маркса, издателя "Нивы", словами, которые ему, конечно, передадутся, показали, что отдельное издание романа было бы не излишне. Как автору, мне совестно просить вас за самое несовершенное, самое скороспелое из моих произведений, но ведь что же делать, если то, что я считаю лучше, над чем я долее работал, не может быть издано? А жить надо на что-нибудь.
Простите, что я беспокою вас, но, право, мне не к кому обратиться, а вы, как я уже сказал, раз помогли мне немало, за что и примите позднюю, но искреннюю благодарность готового к услугам вашим
Н. Лебедева" (Авт. // ЛБ. — Ф. 93.II.6.7).
1354
Миллер находился в это время в Петербурге, где также торжественно отмечался пушкинский праздник.
1355
заискиваниями (лат.).
1356
В отчете о чествовании памяти Пушкина в Москве выступление Аксакова изложено следующим образом:
"Я. С. Аксаков сказал, что едва ли кто-нибудь из присутствовавших испытывает такой восторг от речи Достоевского, как сам г. Аксаков. Последний собирался говорить именно на эту тему, так художественно, так гениально обработанную Достоевским. Отныне вопрос о том, народный ли Пушкин поэт, — решен окончательно, и толковать больше нечего…" (Венок на памятник Пушкину. — СПб., 1880. — С. 62).
1357
Максим Максимович Ковалевский (1851-1916) — историк н этнограф, профессор Московского университета. Достоевский относил его во время пушкинских торжеств к "враждебной партии" вместе с Тургеневым и "всем университетом" (Письма. — IV. — С. 157).
1358
Отчет Г. И. Успенского о пушкинских торжествах был напечатан в "Отеч. записках". — 1880. — № 6. См. о нем в "Лит. наследстве". — Т. 83. — С. 75.
1359
См. примеч. к п. 211.
1360
Профессор Петербургского университета Александр Дмитриевич Градовский (1841-1889) напечатал 25 июня 1880 г., в № 174 "Голоса", статью "Мечта и действительность", полемически направленную против речи Достоевского. "Нам представляется прежде всего недоказанным, — писал он, — что "скитальцы" отрешались от самого существа русского народа, что они переставали быть русскими людьми. До настоящего времени нисколько не определены пределы их отрицания, не указан его объект, так сказать. А пока не определено это, мы не вправе произнести о них окончательное суждение".
Приведя цитату из речи Достоевского о необходимости искать правду внутри себя, "подчинить себя себе", Градовский заявлял: "В этих строках г. Достоевский выразил "святая святых" своих убеждений, то, что составляет одновременно и силу, и слабость автора "Братьев Карамазовых". В этих словах — великий религиозный идеал, мощная проповедь личной нравственности, но нет намека на идеалы общественные". Ср. Письма. — IV. — С. 182-183. Ответ Достоевского — в "Дневнике писателя". — 1881. См. также "Лит. наследство". — Т. 83. — С. 705.
1361
Аксаков являлся автором поэмы "Бродяга" (1852), пользовавшейся некоторым успехом в 1850-х годах.
1362
Пересылая публикуемое письмо Достоевскому для передачи его жене, коллекционировавшей автографы, Миллер писал 1 сентября 1880 г.:
"Вот письмо Аксакова — в вечное и потомственное владение Анне Григорьевне. Передайте ей при этом мой глубокий, глубокий поклон. Я со своей стороны рассчитываю на то, что вы по возвращении на брега Невы позволите мне когда-нибудь прочесть письмо Аксакова к вам. Итак — вы постоянно священнодействуете — творите! Берегите только себя, дорогой Федор Михайлович, давайте себе отдыхать по временам, дышите свежим воздухом, который к тому же так упорно дышит летом и до сих пор…" (Авт. // ЛБ. — Ф. 93.II.6.85).
1363
Эти письма Достоевского, И. С. Аксакова и О. Ф. Миллера к Юрьеву неизвестны. Речь Юрьева, произнесенная на заседании Общества любителей российской словесности 7 июня 1880 г., напечатана (в неполном виде) в сб. Венок на памятник Пушкину. — СПб., 1880. Здесь же воспроизведен провозглашенный им тост (с. 39-43, 53-54).
1364
Письмо Тургенева к Юрьеву неизвестно.
1365
Письмо П. В. Анненкова к Юрьеву до нас не дошло.
1366
Вероятно, сборник "Венок на памятник Пушкину", вышедший в том же 1880 г.