Мэссон и Тунберг подкрались к лошадям и схватили их под уздцы, а потом сами опустились на колени и принялись жадно пить прохладную родниковую воду.
Мэссон сначала так сконцентрировался на том, чтобы утолить жажду, что даже не сразу заметил отражение на поверхности воды, слегка покрытой рябью. Только когда поднял голову и смыл пыль с глаз, он обнаружил то, что находилось прямо перед ним. Фрэнсис засомневался, не мираж ли это, и хотел спросить Тунберга, но так и не проронил ни слова. Мэссон уже даже не был уверен, дышит ли еще.
Из страха, что картинка перед его глазами может раствориться, как только он моргнет, Фрэнсис попытался привлечь внимание Тунберга и брызнул на него водой.
— Вы с ума сошли, дружище? Вы пугаете лошадей! — Но Тунберг тут же прикусил язык, когда заметил, на что так смотрит Мэссон на противоположном берегу пруда.
На залитом солнцем пятачке лучи, словно прожекторы сцену, подсвечивали зеленую стену кустов. Там из земли торчала группка зеленых стеблей, которые напоминали громадные зеленые копья, заканчивающиеся широкими мясистыми листьями. Некоторые из стеблей вытянулись так высоко, будто хотели коснуться солнца, взрываясь на концах ярко-оранжевыми роскошными цветками. Они были красивее всех, которые когда-либо видел Мэссон.
Цветы обладали неким магическим притяжением, и Мэссону уже казалось, что они парят в воздухе, потом над расщелиной подует бриз — и они дрогнут, упорхнут и не вернутся. Ему не нужен был рисунок Бэнкса, чтобы убедиться: это именно то, что они искали. Иначе и быть не могло. Он нашел цветок для королевы.
Это открытие так поразило Фрэнсиса, что он молча вытащил из седельной сумки записную книжку и стал зарисовывать цветок. На этот раз он хотел добиться большего, чем просто четкое изображение или двухмерная копия форм и деталей, которые радовали бы глаз любого ученого. Нет, он стремился отразить переживания, перенести их на бумагу — те неуловимые чувства облегчения, надежды и радости, которые в один момент изгнали из сердца страх и досаду, ставшие постоянными спутниками Мэссона. Он хотел что-нибудь привезти домой, чем мог бы выразить все, чего нельзя передать словами. Он хотел воплотить то, что чувствовал, когда, полумертвый от жажды, страха и отчаяния, наконец обрел спасение.
Но когда он пытался избавить свою руку от тирании перспективы и закрыть глаза, чтобы заглянуть в самую суть, то почувствовал, как знакомые сомнения и страхи безнадзорно шныряют по переулками его подсознания. В конечном счете его рука забуксовала. С каждой аккуратной линией, с каждым тщательно обдуманным мазком кисти росло и разочарование. Мэссон был подавлен и вырывал все новые и новые страницы из записной книжки, выбрасывал их прочь. Легкий бриз сдувал листки на гладь пруда, откуда их сносило течением к гранитному барьеру, а потом увлекало дальше вместе с потоком ручья.
Усилия, которые пришлось затратить на то, чтобы найти цветок, оказались ничем в сравнении с борьбой, которую он теперь вел с собой. Когда у Фрэнсиса наконец кончились чернила, он внимательно осмотрел эскиз, который только что нарисовал. Понимая: хоть он и нашел цветок, но не может уловить волшебство мгновения этого открытия.
— Цветок у вас вышел на славу, — прокомментировал Тунберг. Его голос нарушил тишину, которая разлилась над прудом. — Хотя я первую, вторую и третью попытки тоже посчитал бы удачными. Теперь-то я понимаю, почему Бэнкс хотел заполучить этот цветок. Интересно, насколько королева будет признательна, когда увидит, какую красоту назвали в ее честь? Или как будет благодарен король, если он окажется тем, кто действительно воплотил эту мечту?
Мэссон сжимал перо и молчал.
— Теперь мы должны доставить его в Кейптаун живым и невредимым.
— Тунберг! — воскликнул Мэссон, подойдя к лошадям. — Я даже не знаю, как вас благодарить…
Вдруг Тунберг резко остановился, обернулся и приложил палец к губам. Потом он знаком велел Мэссону подойти к нему.
— Нет, на самом деле, если бы не вы и Эулеус… — хотел было возразить Фрэнсис, но Тунберг энергичным жестом заставил его замолчать. Он указал на заросли, которые прикрывали пруд со стороны ущелья. Но Мэссон не слышал ничего подозрительного.
Когда он уже хотел вернуться обратно к цветку, Тунберг схватил его за рукав и подтащил к себе. На четвереньках они ползли по лесной подстилке и замирали от треска любой ветки. Наконец Мэссон услышал то, что так взволновало Тунберга. Там были люди. К тому же очень много людей.
Глава 35
Мэссон и Тунберг крались на звук голосов, ползли дальше сквозь чащу, пока не достигли отвесного утеса, который задержал их падение.
Ручей вытекал из пруда слева, переливаясь через глыбу песчаника, и впадал в следующий водоем, который виднелся между скал. Там, где вода впадала в бóльший пруд, на утесах остались водоросли и следы влаги.
Все еще скрытые зарослями, мужчины осматривали сторону, куда убегал ручей, который вытекал из пруда в расщелине под ними. Мелкий и узкий ручей петлял по поросшей травой равнине, а потом впадал в большой поток, протекавший вдоль подножия горы напротив, глубоко вгрызаясь в землю и скалы.
Вблизи озерца у подножия утеса, на самом краю расщелины, стояла деревня примерно в двенадцать хижин, похожих на пчелиные ульи. Они были повернуты к восходу и располагались почти на гребне хребта — достаточно высоко, чтобы их не подтапливала вода, но достаточно низко, чтобы защититься от ветра. Стены хижин были построены из вкопанных веток, обмазанных глиной и коровьим навозом, крыши же покрыты длинными стеблями травы. Дома выстроились полукругом, с противоположной стороны колючие кусты мимозы образовывали изгородь с единственными решетчатыми воротами. Внутри этой изгороди люди племени хоса охраняли пятнистых коров с удивительно изогнутыми рогами. Скот как раз прогоняли через ворота, чтобы коровы отправились пастись на луг.
Вниз по склону, ближе к воде, виднелись обширные сады, окруженные такими же колючими изгородями, какие защищали домашних животных. Там высаживали кукурузу, змеиные бобы, сахарный тростник, а также тыквы, арбузы и просо. Впрочем, ничего еще не поспело. Дети, охранявшие ворота в сад, болтали друг с другом и швыряли камни в птиц, которые пытались приземлиться на грядках.
Но больше всего Мэссону бросились в глаза цветы. Сотни и сотни экземпляров цветка для королевы росли на дне ущелья и на берегу реки. Десяток женщин, которые обычно работали на грядках, теперь собирали цветы вдоль ручья. Они осторожно выкапывали их и помещали в мокрые мешки, наполненные землей.
Тунберг подтолкнул Мэссона и указал на совершенно голый участок земли у места, где ручей впадал в реку примерно в трехстах метрах от них. Там был разбит небольшой лагерь, перед тремя фургонами стояло несколько двухместных палаток. В две повозки уже запрягли по четыре тягловых лошади.
Один фургон уже, очевидно, полностью загрузили решетчатыми ящиками, в которых были упакованы растения. Скорее всего, проводились последние приготовления для обратного путешествия в Кейптаун, потому что рабы Схеллинга крепили большие, наполненные свежей речной водой бочки.
Мэссон прищурил глаза от слепящих солнечных лучей и наклонился чуть дальше вперед, чтобы лучше рассмотреть лагерь. Он увидел, как Схеллинг, стоя под зонтиком от солнца, пыхтел трубкой и наблюдал за сбором цветов. Вокруг него собрались какие-то люди, среди них и вождь в леопардовой накидке и с ожерельем из розового жемчуга на шее, а также другие представители племени. Схеллинг поставил ногу на один из открытых ящиков, из которого достал обернутое в вощеную бумагу ружье. Он развернул оружие и показал его вождю, приложившись и делая вид, будто целится в одного из рабов, грузивших фургоны, что немало повеселило главу туземцев и его свиту.
— Что, ради всего святого, все это значит? — в ужасе прошептал Тунберг.
— Великолепно. Мы собирались предложить немного табаку, а Тунберг привез им ружья. Я не думаю, что нам следует тешить себя надеждами на праздничную трапезу с жарким и пивом!