В таком настроении заканчивалась первая симфония, а затем Дворжак принялся сочинять вокальный цикл «Кипарисы», положив в его основу стихи моравского поэта Густава Пфлегер-Моравского, незадолго перед тем вышедшие из печати. Омузыкаленное слово полнее могло отразить терзавшие его чувства, а стихотворения Пфлегер-Моравского как нельзя лучше подходили для этого. «От дивных чар твоих очей…», «О светлый друг души моей…», «Близ дома часто я брожу…», «Нам никогда не суждены восторги упоенья…», — вот начальные строки некоторых из них. Все восемнадцать стихотворений первой части книги Дворжак без изменений положил на музыку. Он испытывал такой подъем творческих сил, что писал иногда по два романса в день. Весь цикл был сочинен за семнадцать дней с 10 по 27 июля 1865 года.
С точки зрения композиторского мастерства в «Кипарисах» заметно было отсутствие у автора навыков в работе над вокальными произведениями. Проявилось это, например, в далеко не безупречной декламации текста, в перегрузке партии фортепиано, на что сразу же обратил внимание Дворжака Карел Бендль, которому тот проигрывал романсы. Однако, несмотря на эти недостатки, «Кипарисы» — единственное произведение Дворжака, где столь открыто и выразительно запечатлено возвышенное романтическое чувство первой любви. Больше никогда и нигде композитор так откровенно не выражал свои личные переживания. Очевидно, тем и дороги были ему «Кипарисы». Безжалостно уничтожая впоследствии рукописи своих ранних произведений, Дворжак, в полной мере отдавая себе отчет в недостатках своего первого вокального цикла, все же сохранил его. Больше того: мелодии «Кипарисов», как отголоски блаженных дней, появились затем в первой его комической опере «Король и угольщик», в опере «Ванда», в большом фортепианном цикле «Силуэты». В 1882 году, переработав четыре романса из цикла, Дворжак издал их отдельной тетрадью как op. 2. В 1887 году появилось двенадцать инструментальных миниатюр Дворжака, названных им «Вечерние песни». Это те же дорогие его сердцу, писавшиеся по вечерам «Кипарисы», только переложенные для струнного квартета. В 1888 году Дворжак опять пересмотрел весь цикл и, сделав новую редакцию восьми романсов, издал их как op. 83. «Представьте себе влюбленного юношу — вот их содержание», — писал Дворжак издателю Зимроку. Эти восемь романсов Дворжака мы знаем теперь как «Песни любви». Наряду с его «Цыганскими мелодиями», они стали популярнейшими вокальными произведениями.
Совсем иначе сложилась судьба первой симфонии Дворжака. Уже будучи профессором консерватории, Дворжак однажды рассказал своим ученикам, что в юности как-то написал симфонию, послал партитуру на какой-то немецкий конкурс и обратно ее не получил. На вопрос учеников, что же он тогда сделал, Дворжак ответил: «Ничего. Сел и написал новую симфонию».
Действительно, после «Кипарисов», дав себе передышку только в четыре дня, Дворжак с 1 августа по 9 октября трудился сперва над клавиром, а потом и над партитурой своей второй по порядку, си-бемоль-мажорной симфонии. А партитура первой, до-минорной, симфонии, отосланная, по словам Дворжака, куда-то на конкурс, найдена была только через двадцать лет после смерти ее автора в архиве однофамильца Дворжака — востоковеда, профессора Карлова университета, купившего ее у букиниста в Лейпциге еще в свои студенческие годы. Лишь через тринадцать лет после находки симфония была исполнена. Таким образом, путь ее от создания к исполнению длился семьдесят один год и Дворжак свою первую симфонию так никогда и не услышал.
Вторую симфонию от первой отделяют неполных четыре месяца. Отсюда их общность и одни и те же недостатки. Ощущается увлечение Бетховеном, Вагнером, Листом. Если первая симфония напоминает Пятую Бетховена, то вторая, подобно «Пасторальной» Бетховена, имеет теплый, ясный деревенский колорит. Обе симфонии четырехчастные, построены в традиционной сонатной форме, но крайние части очень перегружены музыкальными мыслями, с которыми молодой автор еще не смог в должной мере справиться, и это вредно сказалось на стройности всего произведения. Средние части более удачны. Они больше всего предвещают будущего Дворжака, с характерным для него развитием тематического материала и кульминациями. Но и здесь перегружена инструментовка и неоправданно сложна контрапунктическая ткань. Очень скоро Дворжак сам разочаровался в этой симфонии и обрек ее на сожжение.
В разгар экзекуции, когда недовольный собой композитор рвал и уничтожал свои рукописи, появился Ангер. Спасти юношескую мессу, написанную Дворжаком еще в Органной школе, три увертюры, квинтет и многое другое ему уже не удалось. Но увидев в куче бумаг, предназначенных к сожжению, переплетенную рукопись симфонии, он схватил ее и, напомнив Дворжаку, как из своих денег он платил за нее переплетчику, заявил, что забирает ноты в уплату долга. Так чудом была спасена от огня вторая симфония. Ангер вернул ее Дворжаку много лет спустя, когда признанный мастер уже более терпимо относился к своим ранним опытам. Тогда Дворжак основательно отретушировал ее, особенно крайние части, и обозначил как op. 4. В 1888 году она была впервые исполнена Адольфом Чехом.
Кроме упомянутых двух симфоний и «Кипарисов» 1865 год принес еще ряд небольших произведений. Среди них концерт для виолончели и фортепиано, написанный Дворжаком по просьбе виолончелиста Людевита Пээра, игравшего один сезон в оркестре Временного театра, два романса для баритона на слова Адольфа Гейдыка и другие. А затем, то ли утомившись, то ли испытав разочарование, молодой музыкант на целых пять лет почти совсем прекращает свои творческие занятия. Он даже покидает квартиру, где стоял спинет, и снова возвращается под кров Душковых.
Подружившись с Карлом Шеборем — вторым дирижером оркестра театра, Дворжак помогает ему кое-что инструментовать. По просьбе Майра изредка пишет для небольшого состава оркестра маленькие пьесы, которые, чтобы публика не скучала, исполняются в перерывах между одноактными драматическими постановками, разумеется, без упоминания имени автора. И всё.
Окружающие знают его как скромного, старательного альтиста оркестра, работающего за очень небольшую плату и для приработка дающего частные уроки музыки в музыкальной школе Яна Старого. Немногие были в курсе его творческих опытов, и только Карел Бендль и Адольф Чех относились к ним достаточно серьезно. Так, Адольф Чех считал, что инструментальные пьесы Дворжака к драматическим постановкам существенно отличались от обычной музыки этого плана и были скорее симфоническими произведениями, в которых уже проявлялась гениальность их автора, хотя и писались они для очень малого состава оркестра.
Его появление в «Венском кафе», располагавшемся на месте нынешней «Коруны» на углу Пшикопа и Вацлавской площади, или в других излюбленных местах встреч артистов и музыкантов, куда вводил его Карел Бендль, проходило незамеченным. Если затевались споры — Дворжак не участвовал в них, как Сметана или Неруда: в музыкальном мире он не имел еще веса, его суждения никого не интересовали, а творческих возможностей его не знали.
Таков итог первых десяти лет музыкальной деятельности Дворжака.
Взлет и падение
Еще задолго до открытия Временного театра общественность Праги стала прилагать усилия к созданию национальной оперы. Первые чешские романтические оперы появились в 20—30-х годах XIX века. Их автором был Франтишек Шкроуп, завоевавший особенную популярность оперой «Дротарь», поставленной в 1825 году и долго не сходившей со сцены. В музыке его опер различимы были народнопесенные истоки, но в целом произведения не отличались большой самобытностью и обнаруживали сильные влияния французской и немецкой романтической оперы. Поэтому чешские деятели культуры продолжали заботиться о создании истинно национальной оперы.
Открытие Временного театра было хорошим стимулом, а учреждение меценатом Гаррахом соответствующей премии побудило многих композиторов испробовать свои силы в этом жанре.
За сравнительно короткий отрезок времени появилось больше десятка опер на чешские сюжеты. Одни, прозвучав со сцены раз-другой, быстро исчезали, никого не взволновав. Другие — вызывали живой отклик в сердцах слушателей, подобно «Бранденбуржцам в Чехии» Сметаны и его «Проданной невесте» — первенцам чешской оперной классики.