И наверняка в историю Отечественной войны на Севере, рядом со многими боевыми событиями, войдет и тот самый день, когда шумел-гудел переполненный зал мурманского Дома культуры. Это собрался партийный актив города. Говорили коротко, с душой, о самом главном - как выиграть битву. В этом зале не было безразличных и равнодушных. И тот, кто выступал, и те, кто слушали, - все чувствовали себя бойцами. Решение, принятое на этом активе, звучало как боевой приказ о наступлении, которое развернулось в тот же день в цехах предприятий, у причалов торгового порта, в жактах, госпиталях - везде и всюду, на всех участках, связанных с фронтом и обеспечивающих фронт.

Коммунисты были вожаками армии, которая под бомбежками разгружала суда, тушила пожары, строила укрепления, делала мины и гранаты.

Воля партии чувствовалась в большом и малом; в спешной эвакуации ценного оборудования и людей, без которых можно было обойтись. В пору самых жестоких воздушных налетов на Мурманск, в отблеске пожаров уходили переполненные эшелоны и пароходы. Поезда шли в Вологду, пароходы в Архангельск. В невиданно короткий срок - пятнадцать - двадцать дней - эвакуация закончилась, и в Мурманске остались люди, самые необходимые, готовые в любой миг взять в руки оружие и сражаться. Так оно и было. В самые критические дни немецкого наступления была сформирована «полярная дивизия», сумевшая остановить врага. Едва обком партии бросил клич - идти в партизаны, как объявилось пятьсот человек добровольцев. В несколько дней бойцы прошли подготовку и небольшими группами пробирались в тыл противника, взрывали там склады с боеприпасами, нападали на маленькие гарнизоны, мстили за муки и страдания своего родного города.

* * *

…Утром выхожу из гостиницы.

Знакомые улицы и дома. Теперь я вижу - город остался таким же шумным, перекликающимся на разные голоса гудками и сиренами. И вместе с тем он уже совсем другой - израненный, насторожившийся, готовый в любую минуту принять бой…

В воздухе пахнет гарью. В центре образовались пустыри. Старожилы рассказывают, что 18 июня 1942 года немецкие летчики засыпали город зажигалками и дотла сожгли несколько районов с деревянными постройками.

Выгоревшие дома снесены до самого основания, остались площадки, на которых летом разбиты грядки, растет картофель, капуста, морковь.

Подходишь к пятиэтажному зданию, покрытому копотью, и кажется, будто нет в нем ни единой живой души, но прислушаешься - работают машины. Под разрушенной лестницей - тяжелая, окованная железом дверь, а за ней живет большой цех производственного комбината, где делают мины и прямо с конвейера отправляют на фронт.

Кое- где бомбы угодили в самый центр зданий и изуродовали весь фасад. Люди устроились в подвалах и живут под развалинами. Они мне напоминают жителей Севастополя в самые трудные дни осады. Бодрые, неунывающие мурманчане работают на производстве, прокладывают в скалах тоннели и устраивают убежища, на своих утлых рыболовных суденышках уходят далеко в море, рискуя всякий раз получить «гостинец» в виде торпеды, выпущенной с немецкой подводной лодки…

В районе гостиницы «Арктика» и во многих других местах города встречаются высокие сухопарые моряки в желтых непромокаемых плащах на меху, резиновых сапогах, кожаных шапках, отороченных мехом. Это наши союзники - англичане и американцы. Их видишь на каждом шагу - и в парикмахерской, и в ресторане, и на почте, куда они ходят приобретать марки для коллекции.

Среди них бывалые капитаны с традиционными баками и с длинными трубками во рту и совсем юнцы, мальчишки, похожие на школьников. Некоторые пароходы целый год были в плавании и только теперь добрались до Мурманска.

У пяти углов собралась толпа. Рабочие, солдаты, англичане… Улыбаясь, рассматривают остроумные плакаты-карикатуры советских художников на Гитлера и его банду.

- О'кэй! - восторженно обращается к толпе сухопарый англичанин.

Из толпы слышится ответ:

- Вы второй фронт откройте, тогда будет о'кэй!

- Мы вам огромное мерси скажем и еще почище картинки нарисуем, - добавляет какой-то рабочий в синем ватнике и меховой ушанке.

- О'кэй! - повторяет англичанин, даже не пытаясь разобраться в том, что ему говорят.

…По винтовой лестнице, выложенной из мелких гранитных плиток, спускаюсь в убежище, устроенное на глубине двадцати пяти метров. Здесь днем работают местные организации, а по вечерам собирается население ближайших улиц, особенно много женщин с детьми. Они в тревоге коротают ночи, прислушиваясь к глухим взрывам бомб и нетерпеливо ожидая шести утра, когда обычно по радио раздается сигнал отбоя.

В убежище находится и Мурманский областной комитет партии.

Секретарь обкома, Максим Иванович Старостин, сибиряк, в прошлом комсомольский работник. Небольшого роста, коренастый, с упрямым подбородком и пристальным, изучающим взглядом маленьких серых глаз. В его невозмутимо спокойной наружности, внешней подтянутости ощущается «военная косточка». И не случайно. Старостин окончил Военно-инженерную академию, работал в Центральном Комитете партии, а затем попал сюда, в Мурманск. В войну, кроме секретарских обязанностей, он еще член Военного совета 14-й армии и Северного флота. Как и в военных штабах, у него в кабинете висит карта с обозначением линии фронта. Часто раздаются телефонные звонки. Разговаривая с военными, он то и дело обращается к карте.

День на исходе. Максим Иванович принял всех посетителей. Ночью он уедет на фронт. А пока мы сидим в его кабинете с низким, нависающим над головой фанерным потолком и беседуем.

Старостин только что вернулся из поездки по области, рассказывает, что делается в Кировске, Мончегорске и других промышленных городах. Он побывал также на строительстве завода.

- Стройка большой срочности! - говорит он. - Вы понимаете, что такое кобальтовая сталь? Самое необходимое сырье для военной промышленности. Мы приняли решение - через две недели пустить завод. Так оно и будет.

Потом он рассказывал, как Мурманск по-прежнему снабжает страну рыбой. Многие траулеры уже выполнили квартальный план. Рыбу ловят у немцев под носом, под обстрелом фашистских береговых батарей. И повсюду на Севере люди занимаются огородничеством.

- Мы решили полностью обеспечить область своими овощами. Ведь преступление в такое тяжелое время просить, чтобы нам отгружали картошку, - говорит Старостин. - В Мончегорске летом буквально нет клочка земли без огорода. В Кировске еще лежит глубокий снег. Так что делают люди? Насыпают золу, всячески ускоряют таянье снега. И как только земля подсохнет, сажают редиску и лук. Солидное подспорье для трудового народа. А вы о наших витаминах что-нибудь слышали?

- Нет, не слышал, - сознался я.

Тогда Старостин открыл шкаф, достал оттуда бутылку с хвойным экстрактом и стеклянную банку, наполненную серыми кристалликами, и начал объяснять:

- Ну, вы, конечно, знаете, что в полярную ночь свирепствует авитаминоз, люди болеют цингой. Так вот мы наладили собственное производство витамина. Только беда: разливать экстракт да развозить его по всей Мурманской области оказалось и сложно, и дорого. Мы пригласили ученых и говорим: «Нельзя ли что-нибудь придумать такое, чтобы полегче стал наш витамин?» И нашли выход из положения. Выпаривают экстракт, получаются кристаллы. Два кристаллика - дневная норма на человека…

- И еще одна новинка, - Старостин протянул руку к тому же заветному шкафчику, извлек банку с зеленовато-желтоватыми листьями и объяснил: - А это морская капуста. В Японии - любимое блюдо, непременный гарнир в каждом ресторане. Недавно и мы пустили в ход морскую капусту, составили несколько рецептов, опубликовали в газете, и теперь, куда ни приди, везде вас потчуют морской капустой.

С меню наш разговор перешел на… международные темы. Старостин так же, как люди, стоявшие там, в центре города, у плакатов с карикатурами, возмущался недопустимой проволочкой союзников с открытием второго фронта.