Но помощь помощью, а основные заботы все равно ложились на Власенко, Винокурова и, конечно, Малышева. Им-то и ставились жесткие сроки на всякие доделки и исправления.

В итоге получилось то самое, что называют: поднять людей. А Павлов знал, что дают такие подъемы!

Уже поздно вечером, когда подходили к городку, он спросил Рыбчевского:

— Вениамин Ефимович, все же почему тянулась такая резина?

— Вы имеете в виду эту кочерыжку? — Рыбчевский прибег к одному из излюбленных своих сравнений. — Если честно, мешает она заниматься приготовлением. Ох как мешает! Потому, наверное, и довольны были, когда нам за хранение ставили тройки и не очень беспокоили.

— Понятно ваше кредо, — с явным сожалением произнес Павлов. — Худо, что и вы, мой старпом, так смотрите на «кочерыжку». Надо же — название придумали! — Он устало повернулся к Ветрову: — Валентин Петрович, а как партийный актив, как все коммунисты к «кочерыжке» относятся?

— Чего уж там! — взволновался Ветров и резанул ладонью воздух. — Многие понимали, что хранение у нас действительно с «кочерыжкой». И даже на бюро говорили, да, видно, плохо с людей спрашивали.

— Вениамин Ефимович, — не успокаивался Павлов, — а как вам тройки-то ставили?

— Очень просто, — отозвался Рыбчевский. — Во-первых, подавляющее большинство нашего оружия хранится вполне нормально, вы тоже сегодня в этом, по-моему, убедились. А во-вторых, наши темные места мы старались не показывать…

— Хитрецы… — покачал головой Павлов. — А если в переводе на русский язык, пожалуй, ленивые дяденьки!

— Сказать по правде, последняя комиссия тройку нам поставила авансом. Мы с Николаенко поклялись, что в этом году все закончим, — откровенничал Рыбчевский.

— Бот как! Даже клятву дали? Молодцы! Только все с тем же переводом. — Павлов помолчал, всматриваясь в бухту, и добавил: — Значит, старпом, вам первому и слово держать. Ну а мы с Ветровым, если надо, подсобим.

Неожиданно приехали Панкратов, Терехов и Жилин.

Выслушав рапорт, Панкратов сразу устремился к сопке — «по малому кругу», как любил он говорить. Узкая дорога, опоясывающая лаборатории, цехи и площадки, то взбиралась на самую вершину сопки, то ныряла в рощу из низкорослых кривых берез, еле угадываемых в снежной толще, то вела к обрывам, что зависли над бухтой. Панкратову такая дорога нравилась, после вынужденного сидения в машине этот моцион он принимал как благо.

Сегодня адмирал, сцепив руки за спиной, особенно споро и уверенно семенил короткими ногами и совсем не скользил. Даже длинноногим Терехову и Павлову поспевать за ним было затруднительно, а грузный Жилин, со своей приседающей походкой, вскоре начал отставать, и его хриплое дыхание постепенно отдалялось.

«Чего он так спешит? — недоумевал Павлов, пытаясь унять одышку. — Уж лучше бы перейти на бег!»

Но вот дорога выровнялась, замелькали кривые деревца.

— Пробежка закончена, — одними глазами улыбнулся Панкратов, должно быть догадываясь, как чувствовали себя его спутники, и, поджидая Жилина, остановился. — Скажите спасибо за физминутку, а то сидите по кабинетам да по машинам!

— Ну ты и живчик, Евгений Власович! — посетовал Терехов, сбивая с ботинок снег. — Если по ранжиру, тебе положено на левом фланге бегать. Иначе всех уморишь.

— Дого́ните! — усмехнулся Панкратов, переключаясь на деловую волну. — Пурга понравилась?

— Не скажу, что в восторге, — не зная, куда гнет адмирал, ответил Павлов, — но терпеть можно.

— Не торопитесь с выводами. Бывают страсти-мордасти и похлеще… О цунами слышали?

Павлов о цунами, конечно, слышал, даже знал, в какую сторону бежать от этой страшной волны.

— Предупрежден, — ответил он, — но еще не видел.

— И дай бог, чтобы дольше не увидели! — Панкратов сразу посуровел, но тут же стряхнул какое-то неприятное воспоминание, снова улыбнувшись одними глазами в смешливых желтых крапинках. — Мы заехали, собственно, кое в чем вас сориентировать. — Он привычно завел руки за спину, придерживая шаг. — Только что вернулись из штаба флота… Ближе к осени вам придется осваивать новое противолодочное оружие, о чем подробнее потом расскажет Жилин.

Жилин наклонил голову, на лице его изобразилась значительность.

— Многое предстоит в этом году, — продолжал Панкратов. — Очень многое. Но я бы выделил два пика: первый — учение, на котором будете подавать кораблям оружие прямо с голого берега, и второй — новая техника.

— Это как два горба у верблюда, — пояснил Терехов, рисуя пальцем по воздуху. — Только у верблюда между горбами ложбина, даже соснуть недурно: покачивает и покачивает. Сам пробовал. А у вас ложбины не предвидится.

— Очень важно, — Панкратов покосился на Терехова, — чтобы эти пики не получились горбатыми, как у того верблюда, на котором катался Иван Васильевич.

Терехов рассмеялся, одобряя неожиданное истолкование адмиралом его сравнения, но Панкратов оставался серьезным:

— Я слышал, у вас работают над какими-то санями и плотиками для оружия. Неплохо бы испытать их на учении. Правда, — он на мгновение замолчал, словно подошел к неудобному месту, — Петр Савельевич меня отговаривает, дескать, рискованно… — Он вскинул голову и приподнял козырек: — А мне думается, стоит! Без риска в серьезном деле не обойдешься.

Жилин кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание.

— Вы что-то хотите сказать?

— Да, раз уж вы, товарищ адмирал, вспомнили об их санях… — осторожно начал Жилин. — Все же нет смысла тратить усилия на эти, так сказать, новинки. У нас и так всего напланировано — только успевай раскручиваться! Выгоднее внедрять то, что проверено, а прожектами пусть занимаются ученые, институты. На то они и есть. А Павлову надо еще крепче взяться за службу. И впредь ведь, что ни пурга — будут сплошные вводные.

— Согласен с Петром Савельевичем, — как-то трудно произнес Терехов, — и не согласен. Да, организацию нужно поднимать и поднимать. Как пурга, так пропал Иванов, у Петрова лопнули швартовы, Сидорову труба на голову упала! Так дальше нельзя. А не согласен с тем, что вы, Петр Савельевич, не поддерживаете своих подчиненных.

— Ну, может быть, не совсем так, Иван Васильевич, — попытался сманеврировать Жилин. — На всякое новшество требуется разрешение.

— Разрешение не забор, — бросил Панкратов, — за него не спрячешься!

Березки заканчивались, дальше намечался спуск, а что за спуском — пока не видно: то ли обрыв к океану, то ли новые сугробы… Панкратов опять пошел скорее, будто его очень интересовало, что там, впереди. Прибавили шагу и другие.

— Думаю, — Павлов докладывал, стараясь не отставать от адмирала, — на учениях сможем доставлять оружие не только в любую погоду, не только при любых заносах, но и с любого, самого пустынного, берега.

— Это уже мужской разговор. Только чтобы за думами последовало дело. Обещаю все, что в моих силах. А вы, — обернулся адмирал к отставшему Жилину, — вникните получше и через неделю доложите, в чем мы сможем помочь.

Павлов, ободренный поддержкой адмирала, тоже посмотрел на Жилина, но наткнулся на его недобрый взгляд исподлобья. Невольно шевельнулась мысль: разве могут помогать те, которых заставляют помогать?..

— Да, отвечу на ваше старое предложение, товарищ Павлов, — перешел к другому Панкратов. — Хотите расширяться — расширяйтесь сами. Опоздали. Командующий отказал. Так что, — он сожалеюще развел руками, — строить вам придется самим.

— Что ж, и на том спасибо, — невесело промолвил Павлов, не отрываясь от своих размышлений о помощниках поневоле.

— Вообще, почаще вспоминайте наш первый разговор. — Панкратов остановился, прислушался: где-то вдали выла корабельная сирена. — К концу года все ваше хозяйство должно быть уже другим, более сколоченным, приспособленным к выполнению задач сегодняшнего дня. Поняли меня?

— Так точно! Понял и прежнего разговора не забыл, — твердо доложил Павлов.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Настал день, когда Павловы перебрались к себе. На переброску двух чемоданов, сумки и прочей мелочи хватило одного вечера. Без вещей только что отремонтированная квартира казалась просторной, высокой. Нежно-палевые обои, не зря выбранные Велтой, как бы раздвигали стены.