Та, узнав об идее брата, замахала руками.

— Да ты что! — заверещала она. — А что, если лодка опрокинется? А как я вернусь потом на берег? А что со мной будет?

Как ни уговаривал ее брат, она не соглашалась ни в какую.

— А если я не тем отдам деньги? А что, если другие меня вниз головой в воду спустят? — возмущалась она.

«И то верно, сестра ведь», — вздохнул Рувим и тяжело задумался.

На кухне забитая работница равномерно шваркала тряпкой по глиняному полу. Туда-сюда, туда-сюда…

— А пусть она поедет! — Старая Ханума указала на девушку.

Рувим изучающе уставился на свою рабыню. И то верно, проку от нее никакого. Деньги, заплаченные за нее, выброшены на ветер. Если убьют ее, никто не пожалеет… Вряд ли она осмелится сбежать. После карцера она такая затурканная, только кликнешь, вся задрожит, как побитая собака. Не осмелится ослушаться хозяина!

— Эй! — Суровым оценивающим взглядом Рувим окинул свою рабыню. — Иди сюда!

Девушка испуганно вздрогнула и, сутулясь, приблизилась к нему.

— Поедешь вечером на лодке, — строго приказал хозяин. — Отвезешь кое-что моим знакомым контрабандистам! Ясно?

Невольница еле заметно кивнула.

«Дело сделано!» — облегчением выдохнул Рувим и немного повеселел. Скоро этому кошмару придет конец! Конечно, теперь у него нет заведения, но зато его обожаемый внук скоро вернется к своей матери и к деду. Как-нибудь они проживут. Старый Рувим опять возьмется за свое прежнее ремесло. Наймет баркас, отчаянных головорезов и выйдет в открытое море вспахивать морскую гладь. Из дальних странствий привезет он себе самых красивых, самых покорных девушек. Снимет небольшой домик поближе к порту и начнет все сначала! Не такой уж он и старый!

Рувим небрежно бросил Хануме на горном наречии, чтобы не поняла рабыня:

— Хорошую одежду ей не давай, пусть наденет тряпье похуже. Ей больше не нужно… — и вышел с кухни.

Если бы, уходя, он оглянулся, то заметил бы торжествующий взгляд угольно-черных, пылающих ненавистью глаз. Взгляд, совсем не характерный для рабыни…

Ночь мягко и незаметно спустилась на землю. Темные волны бились о борт утлой лодчонки, арендованной старым Рувимом у самого бедного рыбака в порту. Пакет с деньгами, аккуратно завернутый в старую грязную мешковину, был засунут под сиденье лодки, старый мотор, натужно чихая, взвыл. Разрезая носом спокойную гладь залива, лодка направилась в открытое море, неумело маневрируя между стоящими на якоре судами.

На берегу остались стоять старый Рувим и его ворчливая сестра. Дочка капитана сидела дома, ожидая, что в любой момент явятся похитители и вернут ей сына. Ханума беззвучно молилась Аллаху, сложив на груди под черной накидкой морщинистые руки, а отставной капитан обеспокоенно поглядывал на ртутные пятна фонарей, рассыпанные вдоль побережья, — не мелькнет ли где черная тень, не увяжется ли кто в погоню за утлой скорлупкой, чтобы спутать карты старому морскому волку?

Но все было тихо. Урчащий звук мотора становился все глуше и тише, превращаясь в тоненькую ниточку, пока не оборвался совсем в безмолвной дали. Две темные фигуры на берегу вздохнули и побрели домой…

Взойдя на порог дома, который еще недавно был его собственностью, Рувим наткнулся на бумажный комок, придавленный камнем, чтобы не унес ветер. С замиранием сердца он поднес листок к глазам. Странно, букв нет, только какой-то нелепый рисунок, напоминающий план.

Тут же был созван домашний консилиум.

— Да это же наш двор! — наконец воскликнул Фазиль, самый сообразительный из четырех племянников. — Вот ворота, вот вход на кухню, вот подвал!

И точно! Рисунок представлял собой довольно неискусный план двора. Жирная стрелка прямиком указывала на вход в подвал.

Депутация, состоявшая из хозяина и его испуганных родственников, трепеща от дурных предчувствий, спустилась по каменным ступеням в подвальное помещение, обычно служившее карцером для провинившихся работниц. В руке хозяина вздрагивал фонарик, отважно прорубая темноту ярко-желтым лучом. Сердце болезненно сжалось, готовясь к худшему.

Далее стрелка на рисунке упиралась прямо в стену подвала. Луч фонаря скользнул по осклизлым камням, с пронзительным писком из-под ног метнулись крысы. Через несколько минут, натужно кряхтя и действуя ножами, как рычагом, охранники открыли обозначенную на плане дверь, которая вела в подземные комнаты дома, не используемые уже много лет. Там, в дальней каморке, и был обнаружен хозяйский внук.

Мальчик сидел на большом холодном камне и играл с огромной крысой, подбрасывая ей ломоть мяса на веревке и резко оттаскивая его назад, когда крыса уже раскрывала жадную пасть, чтобы схватить ароматный кусок. На столе тускло чадила свечка, а остатки еды показывали, что мальчик в заточении не страдал от голода. Он даже не обрадовался, когда за ним явилась толпа взволнованных родственников, — они отвлекли его от интересного занятия.

Мать, взвизгнув, страстно сжала сына в объятиях. Старая Ханума разразилась счастливыми слезами. Охранники ничего не понимали, тупо переводя взгляды с мальчика на рисунок и обратно. Только старый Рувим все понял в одно мгновение!

Его потерявшийся внук ни на минуту не покидал дома! Сколько бы ни искала его полиция, все равно не нашла бы, даже если бы перевернула весь город вверх дном! Внук находился рядом с ним, в каких-нибудь трех метрах, под землей. Толстые стены не пропускали ни звука, и, даже если бы маленький Рувим и вздумал бы звать на помощь, выдувая полную мощь из своих щенячьих легких, то никто бы его не услышал. Похищение было задумано и осуществлено с дьявольским остроумием.

Кто же этот хитроумный обманщик, разоривший старого пройдоху Рувима, оставивший его без гроша на старости лет? Кто же он? Этот вопрос был из разряда тех, которые называют риторическими. Отставной капитан теперь знал ответ на него!

Жанна полной грудью вдыхала свежий ночной воздух. Мотор мирно рычал, увлекая лодку в туманную даль.

Нужно еще немного отойти от берега, пока блестящая цепочка огней не потускнеет, скрытая вечерней дымкой, а затем вновь вернуться в порт. План действий ее был прост: вечерним автобусом она уедет из Трабзона в Сондулак, закутавшись в черную чадру, — случайные попутчики примут ее за женщину из далекой горной провинции, приезжавшую за покупками на побережье. Конечно, в Турции уже давно не ходят в таком виде, но как иначе ей спрятать свое лицо со шрамами, которые отныне являются ее особой приметой?

Из Сондулака каждые три часа ходят рейсовые автобусы на Стамбул. Затем, в Стамбуле, она накупит себе одежды, свяжется с русскими челночниками, приобретет у них русский паспорт или, на худой конец, какую-нибудь турецкую справку о том, что ее паспорт утерян, — и вперед, на родину! Она вернется домой с деньгами, откроет свое дело и заживет припеваючи. Залечит свои раны, и телесные, и душевные. Отныне она будет жесткой и безжалостной со всеми. Она отплатит им сторицей за то, что они сделали из нее сломанную куклу для своих грязных забав… У нее есть на этот счет кое-какие планы!

Разворачивая моторку, Жанна улыбнулась, представив себе обескураженное лицо хозяина, когда тот поймет, что его обвели вокруг пальца. Уголок рта дрогнул — ей вспомнилось, как она в своей каморке строчила записки, а потом по ночам подкладывала на порог перед кухней, чтобы утром их, потея от ужаса, читал весь дом. Улыбаясь, она вспомнила, как, достав из холодильника свежего поросенка (свинину держали там специально для европейцев), она вырезала из его шкуры тот самый полумесяц, который произвел такое ужасное впечатление на чувствительного Рувима.

«Чувства людей — это те клавиши, на которые нужно нажимать, чтобы сыграть нужную мелодию», — подумала Жанна, когда вдали показалась черная громада берега.

И решила, что отныне никому не позволит играть своими чувствами. Она сама будет играть нужную мелодию!