После похорон Жеф пил два дня; ходил из трактира в трактир и уверял всех: жить ему больше нельзя; по правде говоря, что ему делать дома, когда все заглядывают в глаза, просят хлеба, ботинок, одежды, а у него ничего нет. Вот продаст лошадей да телегу, соберет деньжат и уедет во Францию. За два года, если работать как следует, рассчитается с долгами, выплатит ссуду, и дела пойдут на лад. Должно же ему когда-нибудь повезти. Он пил стакан за стаканом и с увлечением говорил, сколько еще надо сделать в хозяйстве, только вот река помеха, в паводок она съедает столько земли. Нужна дамба, а как ее сделаешь, если нет денег. Года через два вернется, первым делом насыплет дамбу.

Жеф продал лошадей, телегу, обойдя кредиторов, пообещал вскоре вернуть деньги. Однажды утром, собрав документы, вошел в кухню и объявил:

— Сегодня ухожу!

— Куда? — удивились все.

— Во Францию.

— Господи, твоя воля, — застонал Якоб. — Из нашего дома еще никто не уходил.

Жеф вскипел, потом, взяв себя в руки, отмахнулся:

— А я вот ухожу.

— Тебе и на дорогу-то ничего нет, — сморкаясь в фартук, всхлипывала Нанца.

— Ничего мне не надо.

— Погоди, провожу на станцию.

— Тоже не надо. Деньги вышлю. А ты смотри отдай долги. Ну, с богом. — И он всем пожал руки.

Через два месяца пришло коротенькое письмо и деньги. Еще через месяц — только деньги, а еще через месяц — сообщение о смерти.

Умер Жеф Обрекар — жалкая песчинка в мире божьем, как сказал о нем господин священник. Умер за свои мечты, за то, что не сумел рассчитать силы. Он и еще двадцать рабочих погибли во время обвала на свинцовом руднике. Похоронили его за казенный счет, и над его могилой снял свой блестящий цилиндр сам президент Французской республики.