РЕВОЛЮЦИИ

Рубеж Средних веков и Нового времени ознаменован явлением, которое сегодня мы называем «революциями». Восстания, перевороты и мятежи сопровождали всю историю властных отношений в человеческом обществе. Но о революциях заговорили тогда, когда стало заметно, что в результате социальных конфликтов меняются не только люди или группы людей, стоящие у власти, но весь строй общества, начиная от экономических структур и заканчивая господствующими идеями.

Понятие социальной революции было глубоко разработано в марксизме, который считал революции проявлением законов истории, способом смены отсталого общественного строя более «прогрессивным», прежде всего феодального буржуазным (процессы, разворачивавшиеся на глазах Маркса и Энгельса). Это представление имеет право на существование в той мере, в какой можно провести аналогию между техническим прогрессом (совершенствованием орудий, механизмов и приспособлений) и социальной «технологией». И если техника в производстве и повседневной жизни рано или поздно «модернизируется» повсеместно, в силу связей и соревнования между разными обществами, то социальное обновление, судя по всему, слишком приблизительно описывается стадиальной схемой, потому что мотивация человеческого поведения противоречива и разнообразна, репертуар ролей несводим к сословной и классовой принадлежности. Конфликты, вызванные экономическими интересами, в том числе вечное противостояние бедных и богатых, накладывались на этнические и религиозные, которые все же очень трудно свести к неосознанному выражению классовой борьбы, объективно ведущей к прогрессу.

XVI и XVII века в Европе и во всем мире заполнены смутами, крестьянскими войнами и восстаниями и другими вспышками недовольства. Большинство из них сочеталось с конфликтами международного характера, т. е. с войнами, и с религиозной конфронтацией. Это относится и к Смутному времени в России, и к Тридцатилетней войне, которая с «европоцентристской» точки зрения была прообразом будущих мировых войн, ибо затронула весь тогдашний европейский мир. Среди мотивов и обоснований войн и переворотов по-прежнему на первом месте династические интересы, национальные и патриотические чувства уже пробудились, но их роль для этого времени не стоит преувеличивать.

Национально-гражданское самосознание быстрее развивается в тех странах, где формируются абсолютные монархии (Франция, Испания) и где революции пробуждают политическую и экономическую активность (Нидерланды, Англия). Все эти страны в XVI–XVIII вв. поочередно претендуют на гегемонию в Европе и связанном с ней мире, в том числе в колониях, которые уже начинают подвергаться переделу.

Главенствующие на пике Средневековья в политическом и духовном отношениях части Европы (Германия как центр империи и Италия — резиденция пап) остаются раздробленными, становятся ареной кровопролитных общеевропейских войн и на время превращаются в захолустье Европы.

ЦЕРКВИ И РЕЛИГИИ

XVI–XVII столетия — время религиозных схизм и реформ не только на Западе, но и в России (никонианский раскол), и в иудейской диаспоре (саббатианство). Впрочем, межконфессиональная и внутриконфессиональная борьба постоянно сопровождает всю историю религий. В геополитическом плане западное христианство наверстывает потери раскола благодаря колониальным захватам и миссионерской деятельности, распространяющейся на весь мир и приносящей богатые плоды, в том числе в Китае и Японии. Но в указанных странах эти плоды сводит на нет местная политическая конъюнктура, как и в других регионах, в частности в Африке, где католическое влияние слабеет под напором ислама или местных традиций (Эфиопия, Конго). Вообще знамением времени становится подчинение религии политике и ослабление политической и экономической самостоятельности церквей. Монастырское землевладение ограничивают не только в Англии и Скандинавии, но и в России, духовенство лишается налоговых и сословных привилегий (представительства) не только в протестантских странах, но и в Венеции.

Важнейшим косвенным результатом Реформации в конечном счете стало утверждение идеи веротерпимости, имеющей общие корни с ренессансным свободомыслием и для средневековой Европы чуждой. Благодаря религиозным коллоквиумам и соглашениям выработалось, пока в зачаточном виде, понимание необходимости считаться с чужим мнением. Правда, зачастую внешняя веротерпимость на деле сводилась к ограниченному допущению других культов в силу тех или иных причин (сосуществования разных этносов, пограничного положения) при господстве главной конфессии. Такая ситуация имела место в Польше, Венгрии, Османской империи. На Востоке относительно мирное сосуществование разных вер, например буддизма, конфуцианства и даосизма в Китае, имело более древние традиции. Но и здесь проявления государственной веротерпимости и поисков синтеза, такие как в Индии в правление султана Акбара, встречались чересчур редко, чтобы можно было увидеть в них общую закономерность.

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ

Для понимания собственно экономических процессов, как это ни парадоксально, нужно отталкиваться от тех изменений, которые происходили в ментальности.

На рубеже Средних веков и Нового времени наметилось доминирование парадигмы постоянного роста и постоянного обновления. Чтобы началось развитие производства, необходимо утверждение в умах этих парадигм. Можно сослаться на заложенную в природе человека тягу к накоплению или его инстинктивную любознательность, но для того, чтобы эти потребности привели к появлению современной экономики, они должны оформиться в некие коллективные ментальные тренды. В то же время для этого нужны, разумеется, и особое стечение обстоятельств, и определенные предпосылки, в том числе и чисто материальные.

В нашем случае это было наличие в Европе некоторого количества независимых государств, конкурирующих между собой, но и объединенных общим культурным, или цивилизационным багажом, не в последнюю очередь христианским, т. е. средневековым и античным. Христианское общество с подозрением относилось к богатству, которое считалось терпимым в силу несовершенства земной жизни. Перенос интереса на земной мир способствовал легитимации идеала накопления, но одновременно и революций ради «справедливого» передела собственности.

Схему дальнейшего развития экономики можно также строить на противопоставлении различных путей и взглядов, определявших ее состояние. Все они так или иначе связаны между собой: противостояние натурального хозяйства и рыночного клонится в рассматриваемый период к явному перевесу последнего, альтернатива свободы торговли и стремления управлять процессом выливается в последующие столетия в борьбу экономического либерализма и протекционизма (в рассматриваемый период — меркантилизма), баланс вещных и виртуальных средств обмена изменяется в сторону торжества кредитной экономики. Она обеспечивает рост производства, финансовые инвестиции, диверсификацию отраслей, преобладание предложения над спросом. Вместе с тем она несет с собой инфляцию как условие развития, финансовые спекуляции, банкротства и периодические кризисы. Зарождение новых кредитных отношений имело для Нового времени не меньшее значение, чем открытие Америки (эта параллель сходится в одну линию, если вспомнить о будущей роли доллара как мировой валюты и об участии генуэзского банка Сан-Джорджо в финансировании экспедиции Колумба).

Уже упомянутый меркантилизм был не столько теоретическим оправданием, сколько первой реакцией на этот процесс, стремлением общества в лице государственной власти придать ему управляемость. Желание накапливать деньги (внутри государства) отражает одну сторону рыночной экономики, традиционную, и для того периода оправдывается еще и тем, что деньги не стали в полной мере условной ценностью, они (драгоценные металлы) сохраняли характер реальной ценности, гарантируемой одинаково для всех природой. Другая сторона, выражаемая тем, что деньги должны работать, продаваться, крутиться, чтобы приносить доход, связана больше с их виртуальной спецификой и противоречит наличию всевозможных границ и барьеров, в перспективе она ведет к «глобализации».