Можно ли выразить в одном-двух понятиях, в какой-то формуле суть изменений, происходивших в ту эпоху? В советское время было принято обозначать их (хотя и с оговорками) как переход от феодализма к капитализму, «генезис капитализма». На сегодня никаких альтернативных, более внятных или исчерпывающих формулировок не предложено, если не считать использовавшихся ранее и довольно расплывчатых терминов «Средние века» и «Новое время». Историки всего мира, не только российские, нередко прибегают к понятиям «капитализм», «капиталистическое производство», «буржуазный», но далеко не всегда утруждают себя их уточнением, хотя, если разобраться, подразумеваемых оговорок стало еще больше.
Видимо, объективное наличие некоторого ряда феноменов, скрывающихся за словом «капитализм», представляется очевидным, а копание в теоретических нюансах, некогда обязательное для советских историков (был ли тот или иной процесс уже капиталистическим или еще докапиталистическим, когда именно установился новый строй в той или иной стране — причем всегда со ссылкой на verba magistri), теперь выглядит схоластическим или в лучшем случае считается уделом философов и социологов.
Однако вопрос о том, насколько жизнь общества укладывается в схемы и как эти схемы конструируются, важен и для истории, и для понимания сегодняшнего дня. «Феодализм», занимающий одно из главных мест в марксистской схеме, никто специально не строил, этот термин стал применяться для обозначения определенного общественного уклада лишь в XVIII в., когда сам этот уклад уже изжил себя в Европе, т. е. люди, жившие еще раньше при феодализме, об этом не догадывались. Социализм, напротив, сразу возник как некий «проект», как долженствование и предполагаемая цель человечества. Капитализм находится где-то посредине: никто его специально также не возводил, но усилия людей, боровшихся за свободу торговли, за развитие промышленности, за равенство, наконец, были куда более осознанными, чем в Средние века — в смысле общественных перспектив. На этой стадии «научное», т. е. систематизированное, являющееся плодом специальных изысканий, знание об обществе постепенно стало обязательным компонентом идеологий. «Капитализм» поэтому не есть ярлычок, приклеиваемый произвольно к совокупности множества разнородных и мало связанных между собой явлений; термин появился тогда, когда экономисты и историки заметили феномен и ощутили потребность его назвать. Капитализм — это общественный строй или уклад (в последнем смысле слово употреблял Маркс), основанный на рыночных отношениях и свободе предпринимательства, который утверждался в той или иной форме в том или ином месте и в то или иное время, как правило, непростым способом — в борьбе с другими укладами. (Некоторые историки находили его и в глубокой древности.) Не чистый конструкт (примышленное к реальности обозначение), и в то же время не объективная данность, а коллективное изобретение — продукт ума (ментальности) и деятельности многих поколений. Капитал (иначе говоря, получение прибыли) стал источником развития. Сначала это было товарное производство, затем производство виртуальных ценностей (денег). Произошла капитализация мира, превращение его в источник доходов — такая ментальная установка в конечном счете возобладала в экономике.
Для «феодализма» характерно специфически нераздельное соединение власти (права) и собственности — сочетание этих параметров определяет место человека, а точнее его рода, в социальной иерархии, имеющей форму пирамиды. При «капитализме» собственность обезличена: не власть наделяет богатством, а богатство властью. В XVI–XVII вв. исход соревнования этих принципов был далеко не ясен, в том числе и в Европе. Возникновение мануфактур, развитие рыночных отношений и товарного производства, ориентация на спрос и возрастание роли кредита, который благодаря торгующим финансовыми услугами банкам становится самостоятельной отраслью экономики, стимулировали экспансию Европы. Однако за ее пределами европейские новации не встретили понимания, они были отвергнуты странами, имеющими собственные тысячелетние традиции — Китаем, Японией, Индией. Выбор в пользу закрытости сделали политические «элиты», хотя предпосылки для развития рыночных отношений существовали и в этих странах. Но до поры до времени они могли развиваться в рамках отдельных «миров-экономик», как называл такие конгломераты, формировавшиеся вокруг крупнейших цивилизационных центров, Ф. Бродель. Только образование мирового рынка и развернувшееся на нем соперничество побудили отставшие страны к «модернизации» в капиталистическом духе.
СОЦИАЛЬНОЕ
Картина социальной жизни раннего Нового времени (или очень позднего Средневековья, что примерно то же), если рассматривать ее в контексте «прогресса», выглядит очень неоднородной, если не сказать противоречивой. Наряду с другими рынками формируются рынки рабочей силы, при этом квалифицированный наемный труд и физический труд постепенно перестают быть презираемыми, о чем красноречиво свидетельствуют новые установки в воспитании, касающиеся даже семей просвещенных деспотов.
В то же время новое дыхание и новые формы обретают торговля людьми и рабский или подневольный труд, которые парадоксальным образом сочетаются с рыночными способами хозяйствования и именно от них получают новый импульс. Прежде всего имеется в виду вывоз рабов на американские плантации, главным образом из Африки, и запоздалый подъем барщинного хозяйства на Востоке Европы, который приводит к новому закрепощению крестьян на землях помещиков, поставляющих сельскохозяйственные продукты на рынок, в том числе международный.
Подневольное состояние значительной, иногда большей части общества — феномен, вполне характерный для Средних веков, которым было знакомо и рабство, как оно знакомо и нашему времени. В Средние века работорговля являлась одной из форм международной торговли, в частности между Востоком и Западом. Кочевники поставляли тысячи рабов из Восточной Европы на невольничьи рынки Малой Азии и Причерноморья, откуда они иногда снова попадали в Европу, на этот раз в Западную. Но здесь рабство не получило широкого распространения, возможно, вступая в противоречие с христианской идеологией. Как бы то ни было, идея о том, что можно владеть людьми как любым другим имуществом, что такая власть вытекает из законов природы, вполне соответствовала патриархальному политическому укладу Средних веков, в котором право на власть ассоциировалось с особым статусом, с прирожденными, священными правами государей. Все подданные стояли ниже их (если не считать магнатов, которые также были в своем роде государями и равными государям). Но подневольное состояние очень часто было выгоднее, а может быть, и почетнее свободного. Слово «министр» происходит от латинского понятия «слуга», потому что министрами государева двора становились дослужившиеся до высших постов слуги. В России XVI в. высшим почетным титулом был «слуга государев». Главенствующее в Средние века военное сословие в значительной мере рекрутировалось из таких слуг, они участвовали в первоначальном формировании слоя рыцарства. На Востоке привилегированные военные части комплектовались по специальной системе из отпрысков покоренных народов; янычары в Турции со временем стали влиять на выбор султана, в Египте мамлюки превратились в правящее сословие. В Китае чрезвычайную силу набрали евнухи, насчитывавшиеся десятками тысяч и часто руководившие всей государственной политикой. В общем, быть зависимым не обязательно означало быть лишенным власти, зависимость от правителя приближала к нему. Это один из элементов социальной мобильности, существовавшей и в средневековом сословном обществе.
Повсеместно люди делились на податных и неподатных, простолюдинов и белую кость, принадлежность к которой, как правило, сочеталась с занятиями военным делом. На закате Средних веков в Европе привилегии получают и ученые люди, доктора (ранее ими пользовалось духовенство, из которого они вышли). Их значимость связана с их знаниями, с должностями, которые они занимают, и эти должности, в соответствии с тогдашними представлениями о месте человека в обществе, рассматриваются как его личная, часто семейственная принадлежность: должность не только можно купить, но и передать по наследству. На Востоке это часто было узаконенной практикой, на Западе (во Франции, в Англии, в Риме) ее не одобряли, но порой тоже пытались узаконить. Административная должность обеспечивала особое место в обществе, давала права на благородство, как титул, который состоятельный человек в это время мог купить, а иногда владельцев должностей даже принуждали покупать титулы.