Жара стояла просто неописуемая. Мы шли по узкому проходу, и с каждой стороны от нас по раскаленному узкому желобу тонкой желтой струйкой в большие открытые резервуары стекал китовый жир.

— В этих баках жир остывает, — рассказывал Килланд, — после чего его расфасовывают в бочки и рассылают по всему миру. Из него делают мыло, свечи, косметику, маргарин.

Я пытался делать заинтересованный вид, но на самом деле мне не терпелось вернуться к Санде и поговорить с ним раньше, чем это сделает Ловаас. Но в этой китовой базе была вся жизнь Килланда, и он твердо решил показать нам все без исключения. Он подвел нас к котлу, из которого слили весь жир и теперь старательно отчищали от пригоревших остатков. Двое раздетых по пояс мужчин железными скребками через дверцу в нижней части котла выгребали из него всю грязь. На полу громоздилась куча какого-то полуразложившегося мусора, напоминающего отходы из мусоросжигательной печи.

— Это тоже гуано, — кивнул Килланд. — Все части кита приносят деньги. Мы не выбрасываем ничего. Используются даже плавники. Их отправляют в Англию, где из них делают щетки. Пойдемте, я покажу вам, как мы разрезаем и упаковываем мясо.

Мы вышли на разделочную площадку, ярко освещенную жарким солнцем. Здесь громко гудели паровые пилы, и рабочие суетились, перетаскивая огромные куски костей. От огромного чудовища, которое сегодня утром у нас на глазах затащили на эту площадку, остался только длинный зазубренный кровоточащий хребет. Все мясо с него уже сняли, и теперь с площадки смывали кровь, поливая ее водой из шланга. Заметив наше удивление, Килланд кивнул:

— Мы не теряем времени даром. У меня здесь работает сорок человек, и, если надо, мы можем разделать за день и трех китов.

— Трех китов в день! — присвистнул Кертис. — Но такого наверняка никогда не бывает. У вас всего три китобоя.

— Разумеется, не в начале сезона, — ответил Килланд. — Но позже киты мигрируют на юг. В сентябре их можно ловить чуть ли не с островов. И тогда день за днем все три китобоя возвращаются на базу. Это тяжелый труд. Но мы не жалуемся, потому что это означает хороший заработок для всех без исключения.

Пройдя через площадку, мы вошли в упаковочный цех. Пока Килланд разговаривал со всеми остальными, я прошел к противоположной двери и оказался на пристани. И тут я замер как вкопанный. В бухте был пришвартован «Хвал То» капитана Нордахла, но «Хвал Ти» и след простыл. Я обернулся и громко крикнул:

— Килланд! Где судно Ловааса?

Килланд, который держал в руке большой кусок мяса, тоже обернулся в мою сторону.

— «Хвал Ти»? Должен быть в бухте.

— Его тут нет, — сообщил ему я. — Как вы думаете, Ловаас мог снова отправиться на промысел?

Но Килланд покачал головой.

— Нет. Ему нужны вода и горючее. Возможно, он ушел в Бовааген. — Он прищурился, и у него в глазах заплясали смешинки. — У него в Боваагене девушка. Жена помощника живет в Skjaergaardshotelet. Да и у большинства его людей там есть женщины. Я думаю, что вскоре вы убедитесь в том, что он отправился в Бовааген. Он привозит больше китов, чем другие. Ему некуда спешить. К тому же в Norskehavet делать сейчас нечего. «Хвал Фем» сообщает о густом тумане. А теперь взгляните на это, мистер Гансерт. Что вы скажете об этом мясе? — Он протянул мне кусок красного мяса. Оно выглядело как настоящая говядина. — Но не все мясо такое, знаете ли, — продолжал он. — Все мясо распределено по категориям. Это самое лучшее. Оно пойдет в Берген или Ньюкасл для ресторанов. Есть другое мясо, из которого делают колбасу. Самое дешевое мясо идет лисам. В Норвегии много лисьих ферм. — Он бросил мясо на одну из полок и посмотрел на часы. — Ну что, может, вернемся в дом? В четыре у нас сеанс радиосвязи, а потом чай. По чашечке чая, а? Это очень вкусно, потому что моя супруга всегда подает с ним напитки.

Он усмехнулся и похлопал меня по руке, после чего повел нас к выходу из цеха.

Мне не терпелось вернуться в дом, потому что я хотел увидеть Санде. В гостиной кроме миссис Килланд никого не было. При виде нас она отложила вязание и встала нам навстречу.

— Ну что, Альберт все вам показал? — Она взяла Джилл за руку. — Бедняжка моя. Я думаю, что вы очень смелая. К этому запаху надо привыкнуть. Но вы видели мясо? — Джилл кивнула. Я подумал, что эта китовая экскурсия ее окончательно вымотала. — Вам понравилось? Оно хорошее? Не правда ли, совсем как ваша говядина?

— Да, очень.

Джилл обессиленно опустилась в кресло.

— Где водолаз? — спросил я.

Миссис Килланд обернулась ко мне.

— Мистер Санде? Это очень странно. Я не видела его с самого обеда.

— Может быть, он поехал в Бовааген, чтобы помочь своему партнеру с этим оборудованием? — предположил мистер Килланд.

— Ах, ну да, — согласилась его жена. — Наверное, так и есть. Я уверена, что именно так он и поступил. А что? Вы хотели с ним поговорить?

— Да, — замялся я, — я… я хотел расспросить его о различных методах погружения. Если не возражаете, я прогуляюсь и поищу его, возможно, он где-то здесь.

Я кивнул Кертису, и он пошел за мной.

— В Бовааген он точно не поехал, — произнес Кертис, как только за нами закрылась дверь. — С учетом того, что там сейчас Ловаас.

— Он мог поехать первым, а Ловаас уже отправиться за ним, — заметил я. — Но возможно, он все еще на базе.

Кертис, который во время службы довольно неплохо освоил норвежский, расспрашивал всех, кого мы встречали. Но, похоже, единственным, кто видел Санде после полуденной трапезы, был стюард. Он видел, как водолаз спускался ко рву позади базы. Цепляясь за голые камни, мы спустились туда, куда указал стюард. Пробиваясь сквозь железные трубы фабрики, сюда падали косые лучи солнца, окрашивая валуны в теплый золотистый цвет. Мы подошли ко рву. Он был узким, и море стремительно вытекало из него наружу, поскольку стояло время отлива. Мы перешли его по мосту и пошли дальше по противоположному берегу. Мужские ботинки за многие годы так истерли эти камни, что на зазубренный каменный холм взбегала белая тропа. Сверху мы увидели белый шпиль Боваагенской церкви, который сверкал на фоне бледно-голубого неба, напоминая наконечник копья. А в маленькой заводи слева от нас была привязана к камню маленькая весельная лодка. Это была самая обычная и весьма характерная для Норвегии лодка — некий прототип коракла, — заостренная на носу и на корме, одним словом, судно викингов в миниатюре, пережившее века и сохранившее все особенности конструкции, вплоть до деревянных уключин. С соседней скалы в грязную воду, извиваясь, спускался трос.

— Возможно, тут была еще одна лодка, — предположил Кертис. — Он мог отплыть на ней в Бовааген.

— Не исключено, — кивнул я.

— Хотя он мог уйти туда и пешком, — добавил Кертис, глядя в сторону маленькой деревянной церквушки на далеком холме. — Ходят же туда люди каждый день, значит, это не так уж и далеко.

— Достаточно далеко, — покачал я головой. — И вообще, скорее всего, их дома на этом краю деревни. Пойдемте. Сходим туда на «Дивайнере».

Мы повернулись и зашагали обратно, туда, откуда светило солнце. На деревянном мостике через ров нам начали встречаться возвращающиеся домой рабочие. Почти все они были невысокими и темноволосыми людьми в грязной одежде. И почти у каждого в руках было по куску красного мяса, с которого все еще капала кровь. Они дружелюбно улыбались нам и по очереди говорили God dag. Кертис поговорил кое с кем и узнал, что дома большинства из них действительно располагались гораздо ближе, чем Бовааген. По словам местных жителей, от базы до Боваагена было больше часа ходьбы по сложным и скалистым тропам.

Мы успели вернуться в дом Килланда к чаю и напиткам, но сразу после чая мы извинились и заспешили на яхту. Когда мы шли по обезлюдевшей базе, Джилл негромко произнесла:

— Если мы не найдем мистера Санде в Боваагене, мы можем попытать счастья в Нордхангере.

— В доме Эйнара Сандвена? — уточнил я.

Она кивнула.