— Что с Джорджем? — спросила она, напряженно вглядываясь в дым, затянувший дальний край снежного коридора, где на снегу бесформенной кучей темнело тело Фарнелла.

— Пойдем посмотрим, — ответил я, стремясь увести ее подальше от этого ужасного места.

«Все, что угодно, — думал я, — лишь бы не стоять здесь в ожидании того момента, когда поезд окончательно скроется под навесом, оставив на рельсах искромсанное тело Дахлера».

Мы покинули крышу навеса и побежали вдоль снежного коридора. Внизу, слева от нас, все медленнее и медленнее проезжали последние вагоны.

Последний вагон лениво прополз мимо меня и замер, лишь наполовину заехав в тоннель. Почти весь поезд был скрыт от наших взглядов, и лишь его хвост выглядывал наружу. Я мельком взглянул на дальнюю стену коридора. Вся стена напротив меня была испещрена алыми царапинами и кляксами. Казалось, какой-то политический агитатор, возмещающий недостаток образования рвением, безуспешно пытался написать там какой-то лозунг. Самого Дахлера не было видно. Я подумал, что, скорее всего, его останки найдут где-то в середине состава, зажатые между двумя вагонами. Мне не хотелось думать о том, на что будет похоже его тело.

Я отвернулся и со всей скоростью, на которую только был способен, заспешил на помощь к Фарнеллу. Я нужен был именно Фарнеллу и только ему мог помочь, если он, конечно, все еще был жив. Но мысли о Дахлере не шли у меня из головы. Мне нравился этот человек. Было в нем что-то зловещее и непредсказуемое. И все же, памятуя о его прошлом, это было вполне объяснимо. Я сожалел о его смерти. Но, возможно, это было и к лучшему.

— Билл! Мне кажется, он пошевелился! — срывающимся голосом произнесла Джилл.

Казалось, она пытается держать себя в руках, что удавалось ей лишь огромным напряжением всех сил.

Я присмотрелся, но передо мной все плыло. Сверкающий на солнце снег слепил мои и без того уставшие глаза.

— Возможно, он жив, — произнес я и еще сильнее оттолкнулся палками, хрустя лыжами по прихваченному морозом снегу.

Когда мы подъехали к Фарнеллу, он лежал совершенно неподвижно, скрутившись в тугой комок. Снег вдоль развороченного края коридора был измазан кровью. Джилл приподняла его голову. Она вся тоже была в крови. Я развязал крепления и снял с него лыжи. Одна его нога была ужасно изломана. Я повернул изуродованную конечность, чтобы придать ей менее противоестественное положение, и Фарнелл едва слышно застонал. Я поднял голову и посмотрел на него. В то же мгновение он открыл глаза. Джилл вытирала кровь с его лица. Под черной щетиной его бледное лицо пожелтело, обретя оттенок слоновой кости, что особенно бросалось в глаза на фоне яркой белизны снега.

— Воды, — прошептал он.

Голос клокотал у него в горле. Наши рюкзаки остались в хижине. Джилл провела ладонью по его лбу. Он пошевелился и попытался сесть. Тут же его лицо исказила гримаса боли, и он снова откинулся назад, уронив голову на колени Джилл. Он заскрежетал зубами, но, взглянув в лицо девушки и узнав ее, казалось, немного расслабился.

— У меня почти получилось, — прошептал он. — Там не оказалось снега. У меня вышло бы, если бы…

Он замолчал и закашлялся кровью.

— Тебе нельзя разговаривать, — произнесла Джилл, продолжая вытирать его лицо. Она обернулась ко мне. — Узнай, нет ли в этом поезде врача.

Я хотел было встать, но Фарнелл меня остановил.

— Бесполезно, — произнес он.

— Ты будешь в порядке, — ответил я.

Но я знал, что это не так. Я видел это по его глазам. Он тоже это знал. Он взглянул в глаза Джилл.

— Прости, — еле слышно прошептал он. — Я был плохим мужем, верно?

Мужем? Я перевел взгляд с него на Джилл. И внезапно я все понял. Все, что меня так озадачивало, внезапно прояснилось.

Он закрыл глаза, и на мгновение я подумал, что он умер. Но он крепко сжимал руку Джилл и вдруг посмотрел на меня. Затем он взглянул на Джилл. Не говоря ни слова, он вложил ее руку в мою ладонь. Затем он произнес:

— Билл, ты должен начать с того места, где я закончил. Месторождения торита… — Он стиснул зубы и приподнялся. Джилл поддерживала его спину. Он, прищурившись от яркого света, смотрел на дальний край долины. — Блаайсен, — прошептал он.

Я обернулся и проследил за направлением его взгляда. Он в упор смотрел на Йокулен, на тот склон горы, где ледник сверкал ярко-синим цветом. Когда я снова посмотрел на него, он уже расслабился и закрыл глаза. Джилл наклонилась и поцеловала его в губы. Он попытался что-то сказать, но силы его уже покинули. Мгновение спустя его голова откинулась набок и из открытого рта тонкой струйкой потекла кровь.

Джилл уложила его на спину в то же самое мгновение, когда на нас упала чья-то тень. Я поднял голову. Над нами стоял Йоргенсен. Я осознал, что со стороны навеса доносится гул голосов. Из тоннеля по-прежнему торчал задний вагон, а коридор, в котором уже находились полицейские и железнодорожные чиновники, быстро наполнялся возбужденными пассажирами.

Я посмотрел на Джилл. Ее сухие глаза смотрели в пространство.

— Умер? — спросил Йоргенсен.

Я кивнул.

— Но перед смертью он вам сказал?

— Да, — ответил я.

Я встал, не обращая внимания на острую боль в ногах, повернулся и посмотрел на Йокулен. У моих ног лежали останки Джорджа Фарнелла. Но там, под Синим Льдом, лежало все, ради чего он жил и работал, все самое лучшее в этом человеке. Это была суть его жизни, ее итог. Ничего такого, что можно было бы пощупать или хотя бы увидеть. Все, чего он достиг, было скрыто от взглядов с тех пор, как ледниковый период решил раскрасить лед на обрывистом склоне Йокулена в синий цвет. Он оставил нам всего лишь идею, рожденную из опыта и упорного труда целой человеческой жизни и подкрепленную мощным присутствием минерального богатства под этими скалами и льдом. И в этот момент я поклялся себе, что останусь в Финсе и возведу промышленный памятник Джорджу Фарнеллу, который умер в этих снегах. Памятник беглому заключенному, мошеннику, дезертиру и убийце, но при всем при этом великому человеку, подчинившему все свои поступки одной-единственной идее.

И теперь этот памятник наполовину готов. Когда я приступил к этой истории, дни становились короче и Финсе был скован льдом. Этот лед так до сих пор и не выпустил его из цепких объятий. Но дни становятся все длиннее. Приближается весна. Все эти долгие зимние месяцы мы с Джилл жили здесь и работа постепенно продвигалась вперед. Мы довели до конца все предварительные исследования. Мы доказали, что смерть Джорджа Фарнелла была не напрасной. Вскоре мы добудем первую руду. Скоро вокруг этих приземистых бревенчатых строений закипит жизнь. Финсе превратится в небольшой город, источник жизненной силы этих мест, потому что именно здесь будет находиться одно из самых крупных промышленных предприятий земного шара.

Я открываю окно и смотрю вдаль. Отсюда я вижу место, где умер Фарнелл. А правее — ухмыляющийся своими ледяными челюстями Синий Лед и все, ради чего он жил.