— Авиационный двигатель, — раздалось в ответ.

— Здесь что, все говорят по-английски? — спросил я у Дахлера, который расположился в рубке, когда мы вошли в «Бовааген Хвал», и до сих пор ее не покинул.

— Преимущественно да, — отозвался он. — Видите ли, во время войны почти все, у кого были моторки, перебрались в Англию. Люди пытались бежать даже в весельных лодках. — Он пожал плечами. — Кое-кому удалось добраться до Шетландских островов. Другим повезло меньше. Кроме того, многие служили на английских или американских торговых судах. Английского не знают только старики и фермеры. — Он встал и поднялся в кокпит. — Так вы решили увидеться с Ловаасом? — Он прислонился спиной к стене рубки, глядя куда-то вдаль. — Я с ним однажды встречался. Он хотел быть капитаном на одном из моих каботажных пароходов. Я побуду внизу, — добавил он. — Мне не хочется с ним пересекаться.

— Что он из себя представляет? — спросил я.

— Ловаас? — Он повернул голову и несколько мгновений смотрел на меня. — Скользкий, как угорь. — Его губы растянулись в кривоватую улыбку. — Но внешне он совсем не похож на угря. О нет. Он маленького роста, и у него большой живот. Он много смеется, но его глаза не смеются, и люди его боятся. У него нет ни жены, ни детей. Он живет только для себя. Сколько денег вы готовы предложить ему за то, что он вам расскажет о Шрейдере?

— Не знаю, — ответил я. — Я еще об этом не думал.

— Если Ловаас располагает информацией, которая нужна вам и Йоргенсену, он запросит много.

— Возможно, он не знает цену этой информации? — предположил я.

Дахлер засмеялся.

— Ловаас всегда знает, что сколько стоит.

После этого я долго молчал, размышляя, как мне быть с этим китобоем. По мере того как мы продолжали скользить по гладкой поверхности моря, дымка постепенно сгущалась, пока наконец солнце не превратилось в радужное пятно в белом небе, после чего заметно похолодало. Видимость продолжала ухудшаться, дымка сгустилась в туман, и я начал опасаться, что мы можем разминуться с Ловаасом.

Но десять минут спустя с носа донесся крик Кертиса:

— Корабль по левому борту, шкипер.

— Я всмотрелся в мутную бездну, объединившую море и небо в единое целое, и с трудом разглядел смутные очертания корабля. Я повернул штурвал, развернув нос в сторону этих очертаний, которые вскоре превратились в настоящее судно с высоким носом, низкой палубой и единственной отклоненной назад трубой. Корабль шел с весьма приличной скоростью, вспарывая поверхность моря и оставляя позади себя черную линию дыма из трубы. На самом носу виднелась платформа, на которой была установлена пушка — гарпунная пушка. Я еще сильнее развернул «Дивайнер» влево и пошел наперерез китобою. Когда наш нос оказался почти на его пути, я развернул яхту и лег на параллельный курс.

Как только китобой поравнялся со мной, я громко крикнул:

— Капитан Ловаас! Разрешите мне подняться на борт?

Я услышал звон колокола машинного отделения, и на узком мостике перед рубкой появился человек. Он был низким и толстым. Форменная фуражка была сдвинута на затылок, а серебряные пуговицы зеленой куртки тускло блестели в странном, но ярком освещении.

— Представьтесь, — проревел он. — Кто вы?

— Я тот, кто описывал вам внешность Джорджа Фарнелла, — ответил я.

Он обернулся и отдал какое-то приказание. Снова прозвенел колокол, и двигатели китобоя стихли.

— Пожалуйста, встаньте рядом, — крикнул он. — Вот здесь.

Он показал, где именно я должен встать.

— Я разберусь с этим сам, — сказал я Кертису, приближаясь к пароходу. — Придержи всех остальных на борту.

Китобойное судно было таким низким — судя по всему, ради высокой скорости, — что, когда наши фашины коснулись его железного борта, я сумел без труда взобраться на его палубу. Ловаас спустился с мостика, чтобы поздороваться со мной. Как и говорил Дахлер, он был невысоким человечком с большим животом. Полы его темно-зеленой куртки развевались на ходу, а шерстяные брюки из той же ткани едва не лопались на ляжках. Казалось, его огромное пузо удерживается на весу только благодаря широкому кожаному ремню с серебряной пряжкой.

— Меня зовут Гансерт, — представился я.

Он протянул мне широкую ладонь с рыжими волосами на тыльной стороне.

— А я Ловаас, — отозвался он. — Мы уже встречаться. Во всяком случае, голосами. — Он расхохотался. Казалось, этот низкий рокочущий смех доносится из самых глубин его живота. — Голосами, — с необъяснимо довольным видом повторил он. — Вы ведь не отказаться немного выпить? Пойдемте. — Он завладел моим локтем. — Никто не подниматься ко мне на борт просто так. Вы обязаны со мной выпить. — Он покосился на яхту. — Ваше судно мы пришвартовать. А потом безотлагательно заниматься нашим делом. Hei! Jan! Henrik! Fortoy denne baten! — Двое мужчин поспешили исполнить его распоряжение, а он потащил меня дальше. — Хорошее у вас суденышко, — сообщил мне он. — Отличное морское суденышко. А вот это мое. — Он обвел рукой свой корабль. — Все мое, и достаться мне очень дешево. Я мог бы продать его втрое дороже. — Он усмехнулся и сжал мой локоть. — Неплохой доход, как вам кажется? Отличный доход. Я два раза ходить на судах фабрики в Антарктику. Но с меня хватит. Это намного лучше. Теперь я могу делать все, что пожелать. И ни на какую чертову китобойную компанию я больше спину не гнуть. Я работать на себя, а они платить мне за то, что я им привозить. Так лучше, верно? Ведь лучше? — У него была странная привычка повторять собственные слова, как будто наслаждаясь их звучанием. — Сюда, пожалуйста, — произнес он, когда мы поднялись на верхнюю ступеньку лестницы, которая вела в небольшое помещение под мостиком. — Halvorsen! — позвал он. — Full fart forover sa snart den andre baten er fortoyet.

— Ja, — раздалось в ответ.

— Сюда, пожалуйста, — повторил Ловаас, толкнув какую-то дверь. — Моя каюта, — пояснил он. — Тут всегда чудовищный беспорядок. Никаких женщин, знаете ли. Никаких женщин на борту. На берегу у меня их полно, но на борту — ни за что. Вот они. — Он кивнул на фотографии, приколотые к стене над его койкой. — Хильда, Марта, Солвейг. — Он хлопнул ладонью по столу. — У меня их тут полный ящик. Кто бы мог подумать, что у такого большого мужчины, как я, может быть так много женщин, а? — И он похлопал себя по животу. — Ну да ладно. Как вам нравиться аквавит? Или вы предпочитать бренди? У меня есть отличный французский бренди.

— Что такое аквавит? — поинтересовался я.

Я слышал об этом норвежском напитке, но никогда его не пробовал.

— Вы никогда не пили аквавит, а? — Он захохотал и хлопнул меня по плечу. — Тогда я угостить вас аквавитом.

Он, закряхтев, наклонился и извлек из шкафчика под столом бутылку и два стакана. Над нашими головами прозвенел гонг и снова застучали двигатели.

— Вот он, — произнес Ловаас, поднимая бутылку вверх. — Настоящий аквавит. Взгляните на этикетку изнутри. Тут название корабля, на котором он пересек экватор, когда его везти на юг, и название корабля, который доставить его обратно. Настоящий аквавит обязательно должен дважды пересечь экватор.

— Зачем? — спросил я.

— Зачем? Бог мой, откуда мне знать? Это забота тех, кто делать этот чертов напиток. Все, что я знаю, это то, что это ему на пользу. Да ладно — skaal. — Он поднял стакан и осушил его одним глотком. — А-ах! — выдохнул он. — Неплохо, а? Отличная штука, если ешь много жира.

Он снова похлопал себя по животу и разразился хохотом. Я вспомнил, что говорил мне Дахлер, и заметил, что его маленькие налившиеся кровью глазки не смеются. Жир, которым они заплыли, пронизывали морщинки смеха, но его ярко-голубые глаза пристально наблюдали за мной, и в этом стальном взгляде не было и следа веселья.

— А теперь присаживайтесь, — произнес он, ногой подвигая ко мне стул. — Вас ведь Шрейдер интересовать, а?

— Да, — ответил я.

Он уселся на койку.

— Herr direktor Йоргенсен тоже им интересоваться.