— Старик совершил ошибку! — заметив недоумение на лице Хука, рассмеялся Юл.— Ему следовало запретить привоз в клинику личных вещей. Он же ограничился лишь перечнем нежелательных предметов.— Включай, Тимоти. Сейчас начнется итоговый обзор…

Небольшой голошар приемника замерцал голубоватым инеем, и Аксель с удовлетворением отметил, что этих четверых, как и его, интересуют не шоу-программы и театральные постановки, а, в первую очередь, канал Мировых Новостей.

Затаив дыхание, Аксель слушал о панике на бирже, вызванной мощной волной банкротств частных компаний, занимающихся выпуском высокотехнологичной продукции. Покончив с сенсацией дня, диктор сообщил, что общественность требует от Лиги воссоздания Биржи Труда и выплаты оставшимся без работы специалистам пособий. Он долго смаковал тему, после чего пошли интервью. Функционеры Лиги выглядели явно растерянными, объясняли причины кризиса явно неубедительно, неуверенно заверяли, что правительство не допустит полного краха… что оставшиеся без работы граждане получат компенсацию и будут трудоустроены. Вновь заговорил обозреватель, задавая резонный вопрос: если происходящее не является крахом, то что же нас еще ожидает? И где Лига возьмет средства на компенсации? И каким, наконец, образом надеются трудоустроить сотни миллионов потерявших работу законопослушных граждан, жизненные планы которых в один день полетели под откос?!

Обозреватели, ответственные лица, эксперты сменяли друг друга, давая порой прямо противоположные объяснения происходящему, оценивая перспективы категориями от «грядущего в ближайшие дни полного краха» до «скорой реорганизации и последующего взлета» мировой промышленности.

— Ну и как тебе, дружище? — поинтересовался Тревор, когда шарик голополя погас, а сам приборчик упокоился в кармане пиджака Тима Мэтисона.

— Думаю, никто из них ни черта не понимает в происходящем,— осторожно заметил Аксель. Он прекрасно сознавал, что высказывание достаточно смелое, ибо демонстрирует здравомыслие, которым, как оказалось, не могут похвастаться ни чиновники Лиги, ни эксперты, ни журналисты… По крайней мере, не те, что выступали в информационном блоке, хотя среди них Аксель узнал немало весьма известных и уважаемых мастеров своего дела.

— Я знал, что ты разберешься…— Годдард одобрительно похлопал Акселя по плечу кончиками пальцев, в то время как остальные молча прислушивались к их разговору.— Я спрашиваю о другом: где кроются истоки происходящего?

Вот оно как? Ему подай полный анализ причин, приведших к непонятным пока последствиям. Вполне достойный психа вопрос.

— Я пока не понимаю, к чему вообще движется дело,— тщательно подбирая слова, заговорил Аксель.— Среди банкротов я услышал лишь названия фирм, специализирующихся на выпуске высокотехнологичной продукции, а это означает, что в скором времени наступит дефицит потребительских товаров названной категории…— Он кивнул на карман Мэтисона.— Тех же средств связи, транспортных средств, синтезаторов пищи и так далее. Неизбежна волна недовольства. Наверняка посыпятся требования к Лиге запустить остановленные производства. Наступит небольшая паника, и все вернется на круги своя. Наверняка кто-то сумеет здорово погреть на происходящем руки, но меня это мало трогает. Ясно как день, что через полгода все забудут о происшедшем, и только экономисты будут продолжать ломать головы над причинами случившегося.

Пока он говорил, остальные слушали, и только Годдард продолжал удовлетворенно кивать, словно каждое слово Акселя соответствовало его собственным выводам.

— То, о чем и я говорил, друзья. Ну? — Он обвел присутствующих победным взглядом.— Кто из вас скажет, что я скверно разбираюсь в людях и событиях?!

— Прости, Тревор,— как мог мягко, возразил Сол,— но, в отличие от тебя, я совсем не уверен в своем объяснении.

— Не понимаю.— Лицо черноволосого гиганта омрачилось, как у ребенка, у которого отняли любимую игрушку.— Ведь ты же сам только что сказал…

— Сказал,— не стал спорить Аксель.— Просто на сегодняшний день иного объяснения происходящему не вижу, но это не значит, что завтрашние события не изменят картину кардинальным образом.

— Какие события? — внезапно насторожился Годдард.

— Откуда мне знать? — демонстративно спокойно пожал плечами Соломон.— Я и о сегодняшних банкротствах вчера еще не догадывался,— простодушно признался он.

— А-а… ты вот о чем…— неуверенно протянул верзила.

— О чем же еще? — Аксель безразлично пожал плечами и лениво зевнул, прикрыв ладонью рот. Похоже, его пытаются прощупать на предмет сообразительности, а он не готов демонстрировать собственное невежество.— Прошу меня простить, друзья, но я, пожалуй, пойду. Что-то устал,— пояснил он, взглядом попросив извинения у каждого.

К удивлению Соломона, Годдард увязался следом. Хук с неудовольствием подумал о том, что, быть может, несчастный псих решил документально оформить его, Акселя, членство в «братстве андромедян». Однако черноволосый решил просто проводить новичка до его комнаты. Соломон открыл дверь, и мягкая волна ночного воздуха обдала его лицо, как случается порой, когда летучая мышь, оставаясь невидимой, пролетает мимо. Здесь летучих мышей быть не могло, значит, это сквозняк. Они распрощались. Аксель вошел к себе, а Годдард отправился дальше — оказалось, его покои находятся здесь же, почти напротив комнаты Акселя. Он посмотрел на табличку двери, рядом с которой остановился его опекун. Номер девятнадцать.

Несмотря на странный разговор в библиотеке, Тревор Годдард произвел на Соломона приятное впечатление. «Симпатичный парень, — размышлял Аксель.— И ведет себя совершенно нормально… если, конечно, выкинуть из головы дурацких андромедян…» Хук скептически фыркнул в густую бороду. Любой из четверки нормален между приступами. Как знать, быть может, и Цезарь Оптимус Плиний не всегда мается своими фантазиями, ведь они виделись всего раз — совместный просмотр новостей в счет не идет. И все-таки… И все-таки что-то неуловимое отличало Годдарда от остальных. Аксель не мог пока четко сформулировать возникшего ощущения. Словно Тревор негласно оберегал новичка, а может быть, присматривал за ним, или следил… Соломон сокрушенно покачал головой. Похоже, от постоянного напряжения последних дней, осознания важности происходящего и принятой на себя ответственности за исход дела он сделался чересчур мнительным. И тем не менее, Сол хорошо знал это ощущение. Дважды за свою карьеру он находился на грани провала. Его сумели вычислить, взяли под наблюдение, но он вывернулся. Зато теперь Хук сходу узнал это чувство, уведомлявшее, что он находится под неусыпным контролем. Значит, придется вести себя предельно осмотрительно — слов на ветер не бросать, да и вообще, поменьше общаться с остальными.

После ужина Аксель лег, но сон упорно не приходил, и тогда он попытался вторично подытожить события дня. Итак, он познакомился со всеми обитателями клиники. В расследовании, правда, не продвинулся ни на шаг, да к тому же непонятно каким образом дал себя обнаружить. Это означает, что пора возвращаться. Как говорится, лучше вернуться ни с чем, чем не вернуться вовсе. Излишне говорить, что такое решение самому Соломону пришлось не по душе. Пожалуй, стоит пойти на компромисс: он останется в клинике еще на сутки, и если не почувствует, что ситуация изменилась к худшему, проведет здесь следующую ночь. А там… А там видно будет. В конце концов задача стоит перед ним не настолько сложная, чтобы суток не хватило. Дважды находился он на грани провала, но оба раза дело свое сделал. Не подведет и сейчас.

С этой оптимистической мыслью Аксель заснул. Ему снились местные психи. Они неумно шутили и периодически впадали в неспровоцированную истерику, причем во время приступа одного остальные выглядели подчеркнуто нормальными, но взгляды их светились лукавством, словно намекая, что все происходящее — лишь фарс, игра, в которой он не более чем пешка, возомнившая себя ферзем! Выставленный на всеобщее обозрение лазутчик! Братья-санитары подчеркнуто дистанцировались от кучки идиотов с их идиотскими играми, но присутствием своим словно напоминали, что находятся рядом и в любую минуту готовы вмешаться. Доктор Фуджи с отеческой улыбкой на круглом лице наблюдал за остальными, и только кивал, показывая, что все видит, а пенсне в золотой оправе в такт кивкам постоянно меняло дислокацию на курносом докторском носу, порой опасно кренясь, но всякий раз каким-то чудом удерживаясь «в седле».