Однако прогресс, похоже, достаточно недавно стал проникать в монастырь: вместо нормальных столов в трапезной стояли Х-образные козлы, наподобие тех, на которых в российских деревнях дрова пилят. Столешницы же, сколоченные из грубого горбыля, штабелем возвышались на самых ближних к печи козлах. Добро, что хоть полторы дюжины длинных скамей без спинок здесь наличествовали. У стены стояли большие глиняные горшки, пара деревянных вёдер - прямо как те, что на картинке в сказке про Емелю - и накрытый массивной крышкой бронзовый котёл вёдер эдак на восемь. Стена у печи была украшена двумя висячими полками со стопками глиняных мисок и кружками. Кроме того, там висели два солидных черпака 'а-ля Красная Армия' литра на два каждый, мясницкий тесак и пара железных вертелов, на каждый из которых спокойно можно было нанизать среднего телёнка.
Хозяйновал на кухне коренастый толстый монах, из тех, о которых принято говорить 'поперек себя шире'. Несмотря на молодость - здешнему шеф-повару вряд ли стукнуло тридцать пять - он уже не нуждался в выбривании на темени тонзуры, ибо голова его в отблесках факелов блестела не хуже, чем у геройского красного командира Григория Котовского. Монах был занят просеиванием муки над здоровым деревянным корытом, зачерпывая её прямо из ополовиненного мешка. Рядом штабелировал рассыпанную по полу охапку полешек и сучьев горбатый парень в чёрной рясе послушника.
- Брат Теодор! - бородатый монах явно был настроен побыстрее передать меня с рук на руки и проследовать по другим делам. - Тут отец аббат прислал к тебе мастера. Велел, чтобы он сегодня приготовил трапезу, а ты бы ни в чём не препятствовал - пусть куховарит по-иноземному, на то дано благословение. По-человечески мирянин не понимает, разговаривай с ним по-германски!
- Что это отцу Гржегошу взбрело в голову? Откуда ещё взялся этот парень?
- Издалека, а откуда - про то отец аббат знает, а нам с тобой не положено. Наше дело - службу нести, да молиться смиренно. Так что сполняй распоряжение, да не задавай ненужных вопросов. А я пошёл - мне ещё к брату келарю нужно наведаться.
С этими словами бородач одобряюще ухмыльнулся мне, дескать, 'не тушуйся, парень!' и, протопав через всю трапезную, скрылся за дверью, противоположной той, через которую мы вошли. Оглянувшись, я увидел, что и давешний послушник уже успел как-то неприметно удалиться. Ну что ж, будем потихоньку новые контакты налаживать...
- Ну и кого в мою трапезную Господь принёс? - не слишком-то благодушным голосом поинтересовался монах. - Откуда ты взялся и чего это ради нашему Лешеку занадобилось подпускать тебя к харчеванию? Он, конечно, понимает толк в еде, но его место - за столом, а наше с убогим Янеком - при котлах.
- Послали меня сюда, чтобы проверить, вправду ли я мастер, или врагами для шпионских дел подослан. Зовут меня Максом Беловым, а родом я из Штальбурга, что далеко на востоке.
- Ну, а меня можешь называть братом Теодором, я монастырский трапезный, а кроме того - ещё и помощник брата эконома. Значит, хозяин всей этой трапезной и главный по харчеванию братии. А вот этот хлопец - наш Янек. Помогает мне по хозяйству, да перенимает потихоньку премудрости. В обители-то подмастерьев не бывает, а я хоть и не стар, но всё же тело бренно...
Но вот я одного не пойму, штальбуржец: как это наш аббат решился допустить к ремонту очага иноземца? - брат Теодор явно 'включил дурака', так как прекрасно слышал, для чего именно я прислан в трапезную. - Ведь когда об этом станет известно - а известно станет обязательно! - то весь жатецкий цех каменщиков возмутится: строительство и ремонт печей в городе - это ведь их исключительная привилегия.
- Нет, брат Теодор, печь я чинить не стану. Не умею. Я - кулинар, моё искусство - в создании прекрасной пищи для знатных людей. Вот меня и прислали, чтобы я на деле доказал, что не хвалюсь попусту, а действительно являюсь мастером своего цеха, несмотря на молодые года.
- Это что же получается? Это кто угодно может припереться к моей печке и сказать: мне 'пшёл вон, отныне я здесь готовлю!'? Так, что ли? Столько лет на своём месте был - а теперь непригоден стал? Да с чего это Лешек решил, что какого-то пришлого можно в монахи постригать?
- А кто тебе сказал, уважаемый брат Теодор, что я собираюсь постригаться? И кто такой этот Лешек, которого ты всё время поминаешь?
- А как это ты собираешься становиться монастырским трапезным, коли не примешь пострига, хотел бы я знать? Никто тебя не допустит ежеденно харчевать братию!
- Брат Теодор! Видно, ты чего-то не понял. Я и не собираюсь становиться здесь кухарем. Я послан на испытание умений, и послал меня не какой-то Лешек, а его преосвященство. Так что не лезь в бутылку...
- 'Какой-то Лешек'! Нет, вот же нахал! Его преосвященство - не 'какой-то', а отец Гржегош, в миру Лешко, сын самого Казимержа Пяста! Некогда - один из лучших рыцарей славянских земель! - брат трапезный был не на шутку возмущён.
- Прости, брат! Я родом издалека и в ваших землях впервые. Не желал никого обидеть - это я по незнанию своему...
- У, невежды... Понаехали тут... Ну, да ладно, забыли. Я наушником никогда не был, а Янек по-германски ни слова не понимает, так что отцу аббату ничего не станет известно. Но в других местах - остерегайся, чужак! Ибо криводушный язык запросто может познакомиться с палаческими щипцами!
Да, кстати: а что такое 'бутылка' и почему туда не надо лезть?
- У вас неизвестна бутылка? Странно. Даже басурманы используют бутылки из тыквы... - Тут я не лукавил: в своё время такие бутылки собирала моя подруга: ей привозили разного рода калебасы из Средней Азии, Африки и даже Аргентины. - Это сосуд для хранения жидкостей с высоким узким горлышком, которое закрывается пробкой и широкой основной частью, в которой можно хранить что угодно - от простой воды до самых изысканных вин. Ну, а залазить в бутылку не стоит, ибо даже если представить себе такой сосуд достаточных размеров, чтобы в нём разместился человек, то и влезть в узкое горлышко и уж, тем более, выбраться обратно было бы весьма затруднительно...
- Так ведь из такого сосуда неудобно черпать ковшом!
- И не нужно черпать. Достаточно руками вынуть затычку и наклонить бутылку - и жидкость польётся сама. А заткнутую бутыль с хорошо притёртой пробкой можно возить с собой в дорожном мешке или в специально сшитом чехле - и не страдать от жажды в пути! Да вот посмотри: у меня с собой такой сосуд есть, только эта разновидность называется 'фляга'. - С этими словами я снял висевшую сзади на ремне алюминиевую фляжку с остатками воды и взболтнул ею перед носом у монастырского кухаря, а потом перевернул, чтобы показать, что жидкость сквозь пробку не вытекает.
Судя по внешнему виду обоих работников ножа и поварёшки, новый предмет их весьма заинтриговал. Брат Теодор тут же потянулся к моей фляге.
- Ты разрешишь взглянуть, брат Макс?
'Во как... То 'чужак', 'понаехали', а чуть интерес завёлся - так сразу 'братом' заделался! Эх, Европа - она Европа и есть, что у нас, что в Средневековье... Впрочем, пусть смотрит - не жалко. Алюминия тут ещё лет триста-четыреста даже алхимики производить не смогут'.
- Да смотри, пожалуйста...
Протягиваю флягу. Сообразительный монах тут же догадался о назначении пуговки на чехле, развязал тесёмочку и довольно ловко вытянул фляжку - кстати, что-то я тут пуговиц не видел... Вот застёжки в виде палочек встречаются, это да, и завязок на одежде у народа богато... - А вот дальше у служителя божьего произошла заминка: ни выдернуть, ни вдавить пальцем пробку ему никак не удалось. Когда же брат Теодор всерьёз вознамерился вцепиться в неё зубами, пришлось вмешаться.
- А ну-ка, позволь...
Мягко отбираю флягу, отвинчиваю пробку и отливаю на ладонь немного воды.
- Понятно?
- Понятно... Хитро придумано! Но что это за вещество, из которого сделана твоя 'бутылка', брат Макс?