Эта реформа была, несомненно, наиболее завершенной и имела наибольший резонанс в обществе. Но ее проведение в жизнь в крайне сжатые сроки — ибо любая реформа, чтобы стать успешной, должна быть введена в действие сразу после ее одобрения — столкнулось с неожиданной трудностью: в России не хватало юристов. Необходимо было срочно подготовить судебных следователей, судей, прокуроров, адвокатов, а также составлять суды присяжных, члены которых смогли бы дистанцироваться от своей социальной группы или общины. (Часто, например, наблюдалось стремление крестьян, ставших присяжными, судить исходя из собственных обычаев или убеждений.)

Примечательно, что в атмосфере свободы, царящей в эпоху оттепели, судебная реформа вызвала всеобщий интерес к тому, что имело отношение к праву. Учреждения — Министерство юстиции, юридические службы Государственного совета и Министерства внутренних дел, секретариат Сената — призвали новых сотрудников, в основном молодых, либерально настроенных, желающих поставить свои идеалы на службу великим переменам — переменам не только в юстиции, но и в умах. Замятин, оставаясь министром юстиции до 1866 г., мобилизовал всех людей доброй воли.

К тому же необходимость создания адвокатуры и института профессиональных судебных следователей способствовала расширению юридических факультетов университетов. Предоставленная адвокатам возможность участвовать свободно и абсолютно легально в политических процессах, способствовала «политизации» этой профессии, привлекая к ней студентов, воспитанных на либеральных идеях. Право, таким образом, стало дисциплиной, объединявшей представителей политической элиты; Керенский или некто Владимир Ульянов, который, будучи сосланным совсем молодым в Сибирь, прилежно готовился там к экзаменам по праву[84], яркие тому примеры.

Конечно, реформа не была лишена и некоторых недостатков. Во-первых, то, что она — и отсутствие квалифицированных судебных чиновников это объясняет — осуществлялась постепенно, сначала в губерниях обеих столиц, Санкт-Петербурга и Москвы, и лишь с 1866 г. распространилась на остальную часть России. Другой изъян был связан с сохранением старых стереотипов. Привыкшая вмешиваться во все администрация испытывала соблазн поступать так и впредь, некоторые суды присяжных спрашивали мнение властей. Хотя эти недостатки неоспоримы — как одним махом изменить судебную систему страны, которая не знала понятия «правовое государство», достойное судебной системы в отсутствие профессиональных юристов, в обществе, до сих пор не приспособленном к таким переменам?[85] — тем не менее следует подчеркнуть быстрый успех реформы. Россия трансформировалась с помощью этой новой судебной практики, несмотря на недостатки, потому, что Александр II считал реформу инструментом модернизации страны и менталитета ее жителей.

Именно в успехе реформы можно найти причины определенных проблем, проявившихся впоследствии: в период нарождающегося правового государства она способствовала неслыханной доселе свободе слова. Действительно, политические дела передавались в те же суды, что и другие, и пользовались теми же гарантиями гласности, включая опубликование протоколов в «Правительственном вестнике». Можно ли удивляться, что обвиняемые в политических преступлениях и их адвокаты захотели использовать эту систему и превратить суды в политические трибуны, чтобы донести свои идеи до всей страны? Такой поворот событий, которого не ожидали авторы реформы, совершенно естественно заставил консервативные силы — во властных структурах и в элите — вмешиваться в судебные решения, смешивая административную власть и суд, нарушая основные принципы документов 1864 г. В каком-то смысле в течение нескольких лет великая судебная реформа, давшая России современную систему правосудия и способствовавшая свободе слова, протекала так, что наиболее продвинутые элементы «передового» общества использовали эту свободу к своей выгоде, тем самым вызывая недовольство консервативного крыла элит, которым Александр II навязывал в 1860–1864 гг. свою реформаторскую волю.

Но до 1866 г. власть монарха и энергия министра юстиции защищали реформу от всех попыток ослабить ее или свести на нет.

Борьба с бюрократическими традициями. Земства

Реформа в области управления также задумывалась Александром II в связи с отменой крепостного права; она представляла собой серьезный вызов русской централизованной бюрократической традиции, противопоставив ей Положениями 1866 г.[86] местное самоуправление.

В середине века, когда Александр II взошел на трон, русская бюрократия была прекрасно организована, стабильна и, что немаловажно, убеждена в своей легитимности. Пирамиду власти венчал Государственный совет, разрабатывавший законы, и министерства, проводившие их в жизнь. Министерство внутренних дел со своей стороны занималось почти всем местным управлением. Созданные Екатериной II в 1776 г. губернии или провинции, во главе которых стоял губернатор, усилили централизацию государства[87]. Отмена крепостного права, трудности в управлении огромной страной с помощью только центральных институтов, тем более во время коренной трансформации определенная фронда дворянства против бюрократии, которой ставили в вину отставание России и неумелое проведение реформы крепостничества, требовали того, чтобы местное управление было также реорганизовано сверху донизу. Александр II был в этом убежден еще до того, как приступил к реформе крепостного права.

В 1859 г. на местах были созданы комиссии для изучения реального распределения властных полномочий в провинции. Одновременно специальной комиссии было поручено заняться глубокой разработкой вопроса реформы местного управления. По этому вопросу, как и по вопросу крестьянского статуса, реформаторы и представители бюрократической верхушки занимали диаметрально противоположные позиции.

Поначалу в комиссии председательствовал один из неугомонных братьев Милютиных — Николай. Действительно, среди наиболее активных членов либерального лагеря были два брата Милютины: Николай, один из адептов отмены крепостного права, и Дмитрий, прославившийся на Кавказе, а затем на посту военного министра. Когда в апреле 1861 г. Николай, впавший в немилость, был назначен сенатором, председательство в комиссии перешло к Валуеву, который довел осуществление проекта до конца. Милютин, а затем Валуев — примечательно, что одни и те же люди руководили осуществлением почти всех реформ — разделяли, если говорить об управлении, одно убеждение: необходимо было привлечь общество к участию в управлении, но одновременно сохранить авторитет государства. Реформа должна была в конечном счете усилить авторитет государства, сделав его доступным именно потому, что общество занимало свою нишу в вертикали власти на местном уровне, где до тех пор государство представляла бюрократия.

Перед реформаторами стояли две проблемы. Прежде всего проблема соотношения сословий в органах местного управления, а стало быть, и пропорционального общественного представительства. Дебаты по этому вопросу были напряженными: дворянство намеревалось сохранить свой особый статус в местных собраниях, в то время как демократы хотели, чтобы те не имели сословных различий и представляли собой учреждения, воплощающие в себе единство общества. Компромисс касался одновременно и определения представительства, и способа его осуществления. Собрания должны были стать «соединением сословий», а не их слиянием. Каждое сословие должно было избирать своих представителей по отдельным куриям. И Валуев нашел формулу, позволявшую дворянству располагать большинством. Но самый острый конфликт разгорелся вокруг полномочий земства: должно ли оно быть самостоятельным или зависеть от бюрократии. Для тех, кто хотел сохранить централизацию, центральные министерства должны были оставить за собой контроль над новыми учреждениями; их оппоненты-реформаторы, напротив, хотели, чтобы самостоятельность земств была насыщена реальным содержанием и чтобы право выборных на местах самим вести свои дела никогда не ставилась под сомнение. С этим пересекались споры по поводу компетенции и полномочий новых учреждений. Не было согласия и относительно распределения задач между этими учреждениями и органами центральной власти.