— На курсовом сто десять градусов правого борта слышу шум винтов многих транспортов!

Идет конвой! И большой конвой! Так вот почему фашисты провели такое сильное профилактическое бомбометание 6 марта, вот почему сторожевые корабли старались вытеснить нас из этого района.

Сейчас бы только и атаковать врага. Но, к величайшей нашей досаде, в торпедных аппаратах не осталось ни одной торпеды. В таком случае, раз уж мы сами не имели возможности уничтожить вражеские транспорты, надо было немедленно сообщить об их движении командованию.

Мы знали, что в феврале советские торпедные катера и авиация, перебазировавшиеся в район южнее Либавы, развернули активные действия на морских сообщениях противника в Балтийском море. Они-то и перехватят этот конвой.

Проведя разведку и установив, что идет шесть тяжелогруженых транспортов, мы дали об этом радио командующему флотом, а сами тут же ушли в сторону с вероятных курсов дозорных кораблей противника. Нам требовалось перезарядить торпедные аппараты и определить точно свое место.

В подводном положении прошли около трех часов, затем всплыли на поверхность и взяли курс на север. Определили свое место по маяку Хоборг и легли на грунт.

Торпедисты перезарядили торпедные аппараты, и на следующую ночь лодка вновь вернулась в свой район.

Ярко светила луна, видимость была хорошая, море около трех баллов — самые благоприятные условия для атаки.

На мостике верхнюю вахту вместе со мной несли вахтенный офицер лейтенант Бузин, сигнальщики старший матрос Шведенко и матрос Климов.

Шведенко долго молча наблюдал за горизонтом, а потом повернулся ко мне:

— Товарищ командир, вы не забыли, что сегодня восьмое марта? Хорошо бы преподнести боевой подарок нашим женщинам. Торпедисты уже написали на торпедах: «За славных советских женщин».

— Помню, Шведенко, о празднике, помню. Если найдем противника, то уж подарок нашим труженицам обязательно преподнесем. Зорче наблюдайте — от вас ведь очень многое зависит.

Рулевой Шведенко, высокий, статный парень, был у нас одним из лучших вахтенных сигнальщиков. Обычно он замечал силуэты вражеских кораблей раньше других. Товарищи подшучивали над ним:

— У тебя, Шведенко, не глаза, а локаторы.

Около полуночи мимо нас прошел на восток небольшой корабль. Мы уклонились от него, а минут через пятнадцать сигнальщик Шведенко доложил:

— Товарищ командир, на курсовом сорок градусов правого борта вижу силуэты кораблей.

Это новый конвой. Мы подкрались к нему поближе, оставили его на лунной дорожке, а сами зашли в темную часть горизонта.

В составе конвоя шли три тяжелогруженых транспорта в охранении четырех сторожевых кораблей. Я выбрал цель — головной транспорт водоизмещением четыре-пять тысяч тонн.

Чтобы произвести верный выстрел, нужно определить скорость и курс конвоя как можно точнее. Поэтому мы некоторое время двигались параллельно конвою на предельной видимости и с такой же скоростью, как противник.

Помощник командира занял свое место в запасном командном пункте. Я приказал приготовить трехторпедный носовой залп. Еще раз проверил все расчеты и установки на ночном прицеле. Приказал дать средний ход. К-52 стремительно шла в ночной темноте, временами чуть зарываясь во встречную волну.

Знаю: лейтенант Бузин в носовом торпедном отсеке приник сейчас к переговорной трубе, его подчиненные замерли у торпедных аппаратов.

Огромное судно приближалось к залповому пеленгу. Я отчетливо видел высокий бурун у его форштевня.

— Носовые аппараты, товсь!

Нить ночного прицела прошла через нос транспорта и поравнялась с фок-мачтой...

— Носовые аппараты, пли!

Через одну минуту и семнадцать секунд раздался грохот взрыва, и в ночной тьме полыхнуло огненное зарево. Яркое пламя взметнулось к небу.

— Лево на борт, ложиться на курс ноль градусов!

Это значит строго на север.

На полной скорости в надводном положении мы пытались оторваться от кораблей охранения, и это нам удалось.

— Товарищ командир, — радостно крикнул мне Шведенко, — транспорт тонет!

Теперь можно было погружаться. Глубинные бомбы, сбрасываемые сторожевиками, рвались на большом удалении от нас. Но нужно было все-таки быстрее уходить из зоны действия гидролокаторов, этих зловещих щупальцев, пытающихся схватить лодку. Мы увеличили скорость. Однако скоро взрывы загрохотали недалеко от нас. Очередная серия глубинных бомб сильно встряхнула лодку.

И в этот момент начал быстро расти дифферент — пять, десять, пятнадцать градусов. Все предметы, оказавшиеся плохо закрепленными, покатились по палубе. Больше всего я боялся, что две торпеды, подготовленные для зарядки в аппараты, ударят всей своей тяжестью в переборку дифферентной цистерны и пробьют ее. Это была бы тяжелая авария. Но старшина торпедистов Крестин и Тарасенко успели закрепить торпеды, и это спасло нас от катастрофы.

А дифферент нарастал, В голове мелькнуло: «Ударимся о грунт, и сорвутся дизели с фундамента».

— Пузырь в нос! Оба полный назад!

Мичман Перевозчиков открыл клапан.

Дифферент начал убывать. А потом нос лодки потянуло вверх.

— Снять пузырь с носовой группы цистерн!

Причина катастрофического дифферента на нос заключаюсь в том, что носовые горизонтальные рули заклинило на погружение. Рулевой-горизонталыцик Морозов теперь перевел рули на ручное управление и с большим усилием установил их в нулевое положение, а кормовыми рулями мастерски удержал лодку в горизонтальном положении на глубине сорока пяти метров.

Сторожевики долго не успокаивались. Они то быстро приближались к лодке, то удалялись. Но нащупать нас враг так и не смог.

Вскоре взрывы бомб затихли. Корабли противолодочной обороны противника покинули этот район.

По переговорным трубам я сообщил экипажу о потоплении транспорта водоизмещением четыре тысячи тонн, поздравил всех с новой победой. Позже, проходя по отсекам, задержался возле Гусарова.

— Помните, Гусаров, как после первого похода вы сокрушались, что мы идем в базу ни с чем? Ну а теперь как настроение?

— Отличное, товарищ командир! Крепко мы дали фашистам. Надолго нас запомнят, — ответил подводник, улыбаясь.

Через четыре часа после атаки лодка всплыла. Я послал командованию бригады радиограмму: «Потоплено пять транспортов противника. Торпедирован миноносец. Боеприпас израсходован. Прошу указаний».

Вскоре мы получили ответ с поздравлением и разрешением возвратиться в базу.

Определив свое место по маяку Хоборг, взяли курс на север. В темное время суток шли в надводном положении, заряжая аккумуляторную батарею.

По нашим расчетам, к финским шхерам, где нас ждали тральщики, лодка должна была подойти с рассветом.

Наступило утро 11 марта, чудесное утро, когда уже чувствуется приближение весны. Только что взошло солнце, и лучи его заискрились на гребнях волн.

Мы уже приближались к маяку Чекарсэрн, как вдруг вахтенный сигнальщик Гусаров обнаружил на курсовом углу 30 градусов правого борта рубку подводной лодки. Это мог быть только вражеский корабль.

Увеличив скорость, резко развернулись на противника.

И тут Гусаров, а потом и все, кто находились на мостике, заметили, как от фашистской лодки протянулись в нашу сторону две пенистые нити — враг выпустил торпеды. Мгновенно оценив обстановку, я приказал переложить руль вправо. Торпеды проскользнули вдоль нашего борта.

Все обошлось благополучно. Мы вошли в финские шхеры. На корабле полным ходом шла приборка. До блеска вычистили все механизмы, матросы брились, приводили в порядок одежду, словно готовились к празднику. Да это так и было. День возвращения в базу после успешных боевых действий — для моряков настоящий праздник.

Солнце стояло уже высоко, когда мы приблизились к Хельсинки.

После торжественной встречи и двухдневного отдыха меня вызвали в Кронштадт на доклад к командующему флотом. Владимир Филиппович Трибуц выслушал мой рассказ о походе и поздравил с большой победой. Засчитав нам потопление четырех транспортов и одного сторожевого корабля, приказал вывести на рубке нашего корабля цифру «5».