— Лодка не слушает рулей, — через несколько секунд громко и взволнованно доложил Хвалов.

«Вот и началось», — подумал я, еще не отдавая отчета в том, что случилось. В первую секунду я, кажется, растерялся, так как не мог сразу понять причину столь странного поведения лодки. К счастью, замешательство продолжалось только один момент. Острое сознание ответственности за корабль и людей быстро заставило меня овладеть собой. Самым правильным в этой неожиданно сложившейся ситуации было решение — дать самый полный ход назад и разобраться в обстановке. Так и сделали.

До выхода из фьорда еще далеко, а препятствие впереди может задержать нас, противник обнаружит лодку и забросает глубинными бомбами.

Не зная точно места, где находится наш корабль, противник имеет мало шансов уничтожить его глубинными бомбами. Но мы сейчас были в худшем положении: враг знал наше местонахождение. Дело в том, что продувая цистерну и снова ее заполняя, мы были вынуждены каждый раз выпускать наружу воздух. Воздушный пузырь под давлением с шумом вырывался из-под открытого клапана вентиляции и, разрывая поверхность воды, образовывал огромную пенистую шапку площадью в несколько квадратных метров, это давало противнику прекрасный ориентир для бомбометания.

Наше положение осложняется: впереди препятствие, характер которого установить пока еще трудно. Наверху уже слышны разрывы ныряющих снарядов береговых батарей, сзади приближаются катера-охотники; шумы их винтов становятся все яснее.

Полный ход назад вернул лодку в нормальное положение. Она снова стала управляема. Но уже появились корабли противолодочной обороны противника. Каждая минута промедления становилась смертельно опасной. Даем самый полный ход вперед в надежде прорвать препятствие и вырваться из фьорда. Через несколько секунд лодка снова перестает слушать управление, но на этот раз она стремительно идет на глубину, быстро увеличивая дифферент на нос.

Становится ясно: препятствие, выросшее впереди, — противолодочная сеть.

Положение более чем серьезно. Впереди сеть, может быть, с подрывными патронами, сзади — замкнутый контур берега гавани противника. Всплывать нельзя — явишься жертвой сосредоточенного артиллерийского огня.

Резкое изменение обстановки, сознание смертельной опасности требовало немедленных и решительных действий. Фашистские подводные лодки, попадая в подобное положение, всплывали с белым флагом. У советского офицера не может быть такого выхода: если все возможности спасти экипаж исчерпаны, он предпочитает смерть позору.

Предпринимаем еще несколько попыток прорваться через полотнище сети, но тщетно. При последней попытке лодка запуталась горизонтальными рулями в ячейке сети. Ни сильный передний ход, ни самый полный назад, ни раскачивание кормовой части по глубине и по горизонту, ни продувания кормовой группы цистерн — ничто не может вырвать лодку из цепких объятий сети. Дифференты на нос и на корму доходят до предела. Трудно стоять на палубе, не ухватившись крепко за какой-нибудь предмет. Мы уподобились рыбе, застрявшей жабрами в искусно расставленной рыбацкой сети.

«Недоставало еще, чтобы нас вместе с сетью вытащили наверх», — с горечью думаю я.

В таком состоянии мы находимся более часа.

До наступления темноты еще далеко. Сжатый воздух и электроэнергия иссякают так быстро, что их хватит часа на полтора. Где-то рядом рвутся бомбы, причем взрывы совпадают с моментом, когда мы стравливаем наружу воздух из средней цистерны. Отдельные взрывы совсем близки от борта, но мы вовремя смещаемся в сторону от места, где всплывает пузырь, и лодка уклоняется от прямых попаданий. Сторожевые суда противника подошли к сети и стоят без хода, слышна только работа моторов на холостом ходу. Создается впечатление, что и бомбить-то как следует они нас не собираются. Стоят и ждут.

— Ждут, когда мы всплывем, но плохо они знают советских подводников, — говорю я помощнику.

Мы могли всплыть, но только для того, чтобы сделать последнюю, отчаянную попытку прорваться над сетью или, не колеблясь, принять смерть, дорого заплатив за свои жизни. Но этот момент еще не наступил.

Снова отдаю приказ дать самый полный назад. Все свое внимание сосредоточиваю на контрольных приборах управления. Почти одновременно слышу доклад старшины группы электриков Мартынова, того самого Мартынова, с которым я беседовал по душам накануне прорыва в гавань. В его голосе не слышно ни одной нотки страха или подавленности, голос бодрый, молодцеватый.

Лодка сильно задрожала, и винт за кормой загудел от бы-грого вращения. Сначала очень медленно, потом все быстрее, быстрее растет дифферент на нос. Пузырек дифферентометра подходит все ближе к границе шкалы прибора. Наконец он скрылся за металлической обоймой. Трудно судить о величине дифферента — прибор уже ничего не показывает, но каждый из нас, затаив дыхание, чувствует, как дифферент продолжает расти. По палубе покатились какие-то тяжелые предметы, это показывает, что дифферент слишком велик...

Инженер-механик Смычков хватает меня за руку и с тревогой напоминает, что дифферент увеличивать больше нельзя — может разлиться электролит аккумуляторов, и тогда все кончено. Батарея замкнется... Пожар, взрыв...

Напоминание излишне. Я отлично помню об этом и сам, но надеюсь, что прежде чем все это произойдет, мы сумеем вырваться из цепких объятий сети.

Дифферент все увеличивается. Нервы напряжены до предела. Командиры аккумуляторных отсеков Зубков и Облицов, низко склонившись над открытыми лючками аккумуляторных ям, застыли, направив электрические фонарики на крышки контрольных элементов. Наблюдающему со стороны показалось бы, что они вот-вот крикнут то, что всех приведет в ужас. У меня такое ощущение, будто я тоже не выдержу и прикажу остановить ход. Холодный пот выступил на лбу. Не видя стоящего рядом боцмана, я слышу его хриплое дыхание. Сзади меня тоже кто-то тяжело дышит. Сильная сухость во рту вызывает какое-то неприятное колючее ощущение в горле. Вдруг легкий рывок — и быстрое изменение дифферента. Пузырек дифферентометра снова показался из-за «железки» и побежал к нулевому делению шкалы, стрелка глубиномера вздрогнула, пошла влево...

— Вырвались! — почти одновременно не воскликнули, а скорее, прохрипели несколько человек, стоящих возле меня.

— Держите глубину тридцать метров, — приказываю я боцману, который уже перекладывает рули.

Но мы не вырвались. Мы только оторвались от сети. Теперь мы пробуем обойти сеть, но это тоже не удалось. На двадцатой минуте после тщетных поисков прохода, скользнув бортом вдоль сети, мы снова за что-то зацепились. Лодка потеряла ход и стала тонуть кормой. Видимо, течение прижало ее бортом к сети. Но на этот раз нам удалось развернуться перпендикулярно к сети для того, чтобы не намотать ее части на винт.

Не зная конструкции сети, перед которой мы оказались, трудно решиться на вторую попытку обойти сеть.

Решаем предпринять еще одну попытку вырваться в море, поднырнув под сеть. Отдаю приказание идти на предельную глубину погружения. Медленно пошли на глубину, с небольшим дифферентом на нос. Внимание всех стоящих в центральном посту снова приковано к контрольным приборам управления лодкой. Наверху, где-то в глубине фьорда, опять послышались взрывы. Каждый взрыв сопровождается миганием электрических лампочек, над нашей головой осыпается пробка с теплоизолирующего покрытия. Но никто уже на это не обращает внимания. Так бывает всегда, когда человек оказывается в большой опасности, — все его внимание сосредоточивается на главном, что решает успех борьбы.. Сейчас у нас только одна неотступная мысль: во что бы то ни стало прорваться через сеть.

Еще одно неприятное обстоятельство дает себя знать — недостаток кислорода в воздухе. По себе чувствую, как трудно двигаться, каких усилий стоит сосредоточиться. Сердце учащенно бьется. Началась одышка. Так дальше нельзя. Люди, находящиеся в трюмах, обливаются потом; они совершенно обессилели, дышать там еще труднее.