Изменить стиль страницы

— В левой вершине! С удовольствием покажу! — обрадовался Поликарпов.

— Вот и прекрасно! Там мы организуем второй разведрайон. Возможно, кто-нибудь и таинственные Борискины ямы покажет… И Гореловские жилы Розенфельда…

— Александров! — вдруг вспомнил Цареградский. — Михаил Петрович покажет Борискины ямы. Когда я обследовал Тальский минеральный источник, Александров в беседе со мной вскользь упомянул Бориску, и, если я его правильно понял, он похоронил этого Бориску там, где тот копал свои шурфы. Александров и другого старателя, некоего Кузнецова, похоронил на Талой…

Лежава-Мюрат даже привскочил:

— Надо немедленно потрясти этого Александрова, могильщика старателей, пока он не укатил в Олу! Да и Сафейка… Неужели не знает, где зарыт его друг Бориска?

— Софрон Иванович не знает, — твердо заявил Поликарпов. — Знал бы — давно привел на Борискины ямы. Мы с ним пуд соли съели, пока искали их.

— Э, Филипп Романыч, можно и десять пудов съесть а что у человека на душе, не узнать. Но сейчас речь не о Сафейке. С ним кому надо разберутся, не одна статья о нем скучает. Говорят, он с бочкаревцами или еще с какими-то бандами якшался. Милиционер Глущенко давно собирается приехать по его душу. Но это не нашего ума печаль. А вот что делать с нашими ста душами?

Поликарпов снова поник. Он ведь тоже имел дело с бочкаревцами в двадцать третьем году — когда отправлялся на Колыму искать золото, кредитовался у них. Хотя и через Александрова, но все-таки…

Смутился и Юрий Александрович. Хотел сказать что-то в защиту Гайфуллина, но воздержался. Каким-то извиняющимся тоном стал отвечать Лежаве-Мюрату:

— Прежде, Валериан Исаакович, я предлагал вашим старателям переходить к нам на разведку, и товарищ Оглобин меня поддерживал. Ради них даже расценки пересматривали, но никто не пошел. Теперь, если и согласятся, у нас для оплаты труда своих рабочих денег в обрез к тому же существующие расценки не устраивают ни ваших, ни наших, и мы будем их пересматривать…

— Это, пожалуй, выход! Давайте пересматривать вместе! Ведь в конце концов карман у нас один — Союззолото. Я, как только вернусь в Олу, свяжусь по радиотелеграфу с товарищем Серебровским. Он нас поддержит.

— Летом, повторяю, — снова с жаром заговорил Билибин, — мы развернем поиски от Бахапчи до Буюнды и золото найдем! Прииски будут обеспечены! Надо лишь своевременно и побольше завезти продовольствия, дабы в следующую зиму не повторилась голодовка, а вместе с нею и все прочие прелести таежной жизни.

— Не беспокоитесь. Все транспортируем до весны. Сейчас мы строим перевалбазу на Элекчане. Будем форсировать переброску грузов сначала туда, потом сюда.

— Перевалбаза на Элекчане — это хорошо, там рядом Малтан, но удастся ли до распутицы на оленях доставить грузы сюда? Весьма сомневаюсь. Нужно, Валериан Исаакович, налаживать сплав с Элекчанской перевалбазы по Малтану, по Бахапче и сюда — по Колыме. И, пока не построена к приискам дорога, каждое лето будем сплавлять грузы по этим рекам! Это — надежно и дешево!

— И сердито! — с усмешкой дополнил Лежава-Мюрат. — Опасно, Юрий Александрович, очень опасно. Я не могу рисковать грузами и людьми на каких-то неизведанных бешеных порогах…

— Ничего опасного. И пороги изведанные. Мы прошли их на плотах по малой воде. А если построить карбаса, да пустить весной, по большой воде?! Я выделю вам своих лучших лоцманов, Степана Степановича Дуракова отдам, а коли нужно — сам поведу первый карбас!

На этом экстренное совещание закрылось.

Билибин не остался ночевать на прииске и пошел с Цареградским на свою базу. Разгоряченный, Юрий Александрович широко шагал по скрипучему снегу, размахивал шапкой, и крепкий мороз был нипочем его огненно-рыжей голове.

Валентин Александрович недоумевал, зачем ему понадобилось настаивать на сплаве. Ради славы? Дело чести?

Осторожно спросил:

— Юра, может, я неправильно поступил, подписав с Лежавой договор на снабжение?

— Нет, ничего…

— Так пусть они и снабжают. Чего нам беспокоиться?

Билибин молчал.

— Нам до осени продуктов хватит, а на вторую зиму мы ведь не собираемся оставаться?

— Нет, не собираемся… — кратко ответил Юрий Александрович, словно отмахнулся.

«Дело чести», — решил про себя Цареградский.

И всю остальную дорогу они молчали.

Потрясти старика Александрова не удалось. Михаил Петрович строго держался правила — приезжать и выезжать рано утром. И на рассвете другого дня, ни с кем не попрощавшись, налегке выехал в родную Гадлю. Так и не вызнали на этот раз, где похоронил он Бориску.

Через неделю отбыл в Охотск и Лежава-Мюрат, прихватив с собой Оглобина, Кондратьева и Овсянникова, чтобы решить ряд неотложных вопросов в Оле и на Элекчане. За управляющего приисковой конторы оставили Матицева.

Вскоре после отъезда Лежавы, с третьим транспортом, на Среднекан действительно прикатил милиционер Глущенко. Щеголеватый, он сбросил доху и, в лихой кубанке с кокардой, в суконной черной шинели с нагрудным знаком, в маленьких юфтевых сапожках с подковами, звонко застучал по мерзлым половицам бараков.

Приискатели поговаривали, что Глущенко зацапает Волкова или Тюркина или кого-нибудь из артельщиков, ставивших на карту жизнь Билибина и Сафейки… А он нагрянул ночью в барак Сологуба, арестовал Сафи Гайфуллина, предъявив ему по всей форме ордер на арест из Николаевска-на-Амуре, и увез под конвоем.

Такие повороты судьбы-злодейки нуждаются в догадках, вызывают повышенный интерес, и пошли суды-пересуды. Ольчане Бовыкин, Якушков, Беляев и ямский житель Канов знали Гайфуллина давно. Михаил Канов, как известно, с Сафейкой и Бориской еще при царе служили конюхами у шустовского приказчика Розенфельда, тогда потихоньку и золотишко приискивали. Теперь же туземцы, ольчане и ямский житель вспоминали, что Гайфуллина, как стала на ноги Советская власть, не впервой берут под стражу. Но не за золото таскают, а за иные темные дела. Был он вроде в бочкаревской банде не только проводником…

Перетолкам не было конца. Судили, гадали и вожделенно посматривали на распадки, укрытые белым саваном. А чаще всего на тот, с мрачными каменными гольцами, меж которых прятался подо льдом неведомый ключик.

Пересуды о Бориске и его фартовых ямах так будоражили хищнические души, что отсутствие разведанных делян не особенно беспокоило. Когда же стали предлагать идти на разные поденные работы и на разведку — пошли. Согласились без особого ропота и с нормами, и с оплатой.

Из Олы в начале февраля прислали расценки. В них Лежава-Мюрат и Оглобин все расписали: сколько рублей и копеек платить за каждые двадцать сантиметров проходки и на какой глубине, и какого сечения; сколько рублей и копеек прибавлять за пожог, за крепление, за проморозку… В своем распоряжении Лежава-Мюрат и Оглобин еще раз предупреждали, что все разведочные работы производятся согласно указаний разведки, а дабы не было соблазна мыть пески украдкой, запрещалось иметь на месте работ и в разведочных зимовьях Лотки, гребки и ковши. «В случае обнаружения таковых виновные увольняются с работы». И с этим согласились старатели.

ВТОРАЯ КНИЖКА В ЧЕРНОМ ПЕРЕПЛЕТЕ

Новую линию, на девятнадцать шурфов, Билибин разметил ниже недостроенного барака Раковского. Она начиналась на горном берегу, у подножия мрачных гольцов, и спускалась к выносу безымянного ключика, падающего в Среднекан слева, в километрах десяти от его устья. Ее предстояло разведывать рабочим Дуракову, Лунеко, Чистякову, Луневу и Гарецу.

Вторая линия, на семнадцать шурфов, была положена выше того же барака и недалеко от приискового стана. Билибин назвал ее «эксплуатационной», поскольку предполагалось, что здесь шурфить будут сами старатели, а их Юрий Александрович теперь в шутку величал «нашими эксплуататорами».

Эрнеста Бертина начальник экспедиции назначил прорабом 2-го разведрайона (в шестидесяти километрах от устья Безымянного), отрядив в его распоряжение Алехина, Белугина, Павлюченко, Мосунова и промывальщика Майорова.