Макар Захарович, под стать Кылланаху, такой же высокий и плечистый, но совсем безбородый; обветренное оливковое лицо все в оспинах и морщинах, а в карих узеньких глазах еще искрится огонек. Встретил он гостей не только этим приветливым огоньком, но и любопытством не по годам: кто такие, откуда, зачем…

Ему, «сопсем молодому Макарке», как говорил о нем столетний Кылланах, было без малого семьдесят зим. Перебрался на Олу из Бутурского улуса Хоролуского наслега в 1893 году в одно время с Михаилом Александровым и Кылланахом. Они стали здесь первыми насельниками из якутов. У Калинкина ходили в конюхах и каюрах двадцать лет. Шибко шустрый Александров с помощниками-сыновьями обзавелся достатком, а Макар, как и Кылланах, ничего не нажил, кроме юрты-землянки, потому что ему, как и Кылланаху, на помощников не везло. У Александрова их — ватага, у Кылланаха — сначала девчонки, а потом уж сыновья, а у бедного Макара не было детей. И лишь когда женился на Марфе Кудриной, подвалило ему счастье. Марфа привела в юрту Макара трех своих сыновей, уже готовых стать помощниками, а за десять лет жизни с Макаром подарила одного за другим еще четырех.

На сыновей Макара у геологов подарков едва хватило. Билибин и опустевший рюкзак торжественно вручил Макару Захаровичу:

— Ходи, Макар Захарович! Носи мой мешок и нас веди!

Макар Захарович за свою долгую жизнь много ходил. Из Якутска в Охотск ходил. Из Охотска — в Якутск. Всю Колыму исходил. Во всех колымских городах бывал: в Верхнеколымске, Среднеколымске… Но такого заплечного мешка, такой торбы, с кармашками и ремешками, отродясь не видел и не носил.

— А теперь носи! И веди нас на Колыму! Не сегодня, так завтра! Шибко на Колыму надо!

— Зачем завтра? — удивился Макар Захарович. — Лето — Колыма далеко. Зима будет — Колыма сопсем близко будет.

— Надо, Макар Захарович, вот как надо! — Билибин ребром ладони резанул по горлу. — На собачках нельзя, на олешках нельзя, а на лошадях можно?

— На конях можно. Однако коней мало-мало. Кони из тайги пришли, на камнях копыта сбили, сопсем слабые.

— Найти надо сильных, а слабых подкормить, подлечить. Но надо найти, Макар Захарович! За платой не постоим, и подарки еще будут.

— Как найти? Где найти? Зима скоро. Снег скоро. Уйдут кони. Не вернутся кони. Подохнут кони.

— Не подохнут. До снега успеют вернуться.

— Как успеют? Два месяца туда, два месяца сюда…

Макар Захарович был прав. Так говорили и в тугрике: один рейс до Колымы займет не меньше полутора месяцев, а в первых числах сентября на Колыме иногда выпадает снег.

И вдруг Юрия Александровича озарило: до Яблонового хребта, говорят, километров двести пятьдесят, до снега; лошади успеют дойти и вернуться, а от Яблонового экспедиция до Колымы сплавом. И, видимо, такой же мыслью загорелся в этот же миг Сергей Раковский. Они оба в голос:

— По рекам можно?!

— Хорошо можно! Зима будет — река хорошая дорога будет.

— По рекам плыть можно? На лодках, на плотах?

Макар Захарович до этого уважительно улыбался, а тут усмехнулся и наставительно, как несмышленышам, сказал:

— Плоты вниз плыть можно, вверх плыть плоты не можно.

— Сначала мы на лошадях пойдем. До хребта, до перевала, и ты нас поведешь, а как перевалим, ты с лошадьми назад, а мы поплывем на плотах до Колымы, — пояснил по-якутски Раковский.

— Понятно, Макар Захарович? — с надеждой спросил Билибин, хотя сам и не понял, что говорил Раковский.

— Понятно. Сопсем понятно, — заулыбался и закивал Макар Захарович.

— Улахан начальник! — похлопал Билибина по плечу и Кылланах. — Улахан начальник…

Но тут и Митя Казанли, решив, что теперь наступил момент его, картографа и геодезиста, закричал:

— Тихо, догоры! Говорить буду я! Отвечать будете вы, Макар Захарович, и вы, товарищ Кылланах! Остальные будут молчать. Река Ола течет так, — Митя, вихляя из стороны в сторону, прошел от камелька до порога юрты. — Ола течет от хребта Яблонового до Охотского моря. Понятно? Отсюда вверх по Оле плоты, конечно, не пойдут. Это — аксиома. А мы, завьючив лошадей, пойдем. Так, Юрий Александрович? Молчать, Юрий Александрович, говорить буду я! Идем вверх. От устья Олы идем. По берегу идем. Километр идем. Два идем. Три идем… — Митя передвигал ноги медленно, отяжеленно, и с каждым шагом считал: — Семь идем…

— Кёс, — сказал Макар Захарович.

— Что — кёс? — не понял Митя.

— Кёс — это семь верст! Якутская мера длины! Один переход! — враз стали объяснять и Седалищев, и Раковский, и Петр Каллистратович, и сам Макар Захарович.

Все поняли, что задумал этот щуплый парнишка.

— Хорошо! — обрадовался Митя. — Кёс — это хорошо! — Он отбежал к двери юрты. — Начнем сначала. Масштаб: каждый шаг — кёс! — Но тут он предположил, что в маленькой юрте на земляном полу не расшагаешься и масштаб этот слишком крупный. Митя подбежал к Степану Степановичу, раскуривавшему свою трубку, выхватил у него коробку спичек и объявил: — Каждая спичка будет кёс! Один кёс прошли, — Митя положил спичку на земляной пол у самого порога, — другой кёс. Понятно?

Всем все было понятно, и Макар Захарович, и Кылланах, словно дети, увлеченные игрой, подсказывали и спорили между собой, как положить одну спичку, другую… И очень скоро на земляном полу юрты из спичек была выложена вся река Ола от устья до истока со всеми ее притоками. Из спичек, положенных крест-накрест, был составлен Яблоновый хребет, а по другую сторону этого перевала побежала вниз река Буюнда, что в переводе на русский — «дикий олень», и пала в реку Колыму.

— А где река Хиринникан? — спросил Билибин. — Нам нужна Хиринникан!

— Долина Рябчиков, — перевел Петр Каллистратович.

— Рябчики нам нужны!

Хиринникан, или, как его выговаривали, Середникан, — Долина Рябчиков, оказалась намного кёс выше Буюнды, Долины Диких Оленей, а подняться по Колыме на плотах немыслимо…

— Какая улахан река впадает в Колыму выше Середникана? — спросил Юрий Александрович.

— Бахапча, — ответили Кылланах и Макар Захарович.

— Даешь, Митя, Бахапчу!

И Митя стал выкладывать из спичек Бахапчу с ее притоками. Один из притоков, самый крупный, Малтан, оказался рядом с верховьями реки Олы — только лишь перевалить Яблоновый хребет.

— Улахан Малтан? — спросил Билибин. — По Малтану на плотах плыть можно?

— Малтан можно. Однако, Бахапча не можно.

— Почему?

— Бешеная река Бахапча. Почему бешеная? Как бешеная?

Макар Захарович нагнулся над спичечной картой и разбросал спички там, где текла Бахапча:

— Тут — тас, тут — тас, много — тас.

— Камней много. Пороги, значит, — перевели Раковский и Петр Каллистратович.

— Понятно, начальник? Улахан начальник, большой начальник, однако, покойник будешь…

— Какой покойник? Чего ты шаманишь, Макар Захарович?

— Моя не шаман. Моя правду знает. Кылланах знает. Плохая река Бахапча. Бешеная Бахапча. Наши люди не ходят. Давно казаки плыли — все покойники были.

— Ваши люди не ходили. Казаки не проплыли. А мы проплывем! Проплывем, Макар Захарович! Вон у меня, — Билибин показал на Степана Степановича, — лоцманы какие! По всем сибирским рекам ходили! И по Бахапче пройдем! Пройдем, Степан Степанович?

Степан Степанович лишь головой кивнул и выпустил изо рта густой клуб дыма. За него, как всегда, ответил Сергей Раковский:

— Пройдем!

— Но что же получается, догоры? — раздумчиво спросил Билибин, внимательно рассматривая спичечную карту и что-то подсчитывая в уме. — По карте, составленной Геологическим комитетом Академии наук, верховья реки Колымы, как известно, находятся от побережья Охотского моря, от Олы, точнее говоря, в шестистах километрах. А по нашей спичечной карте и четыреста километров не набирается. Кому же верить — почтенным академикам или нашим догорам?..

— А вот пойдем и узнаем! — заявил Раковский. — Почтенные академики-то своими ножками здесь не ходили, а Макар Захарович и Кылланах все исходили, все кёсы своими ногами измерили. Эта спичечная карта точнее ученой!