Окакис соглашается. Он вообще со всем согласен — этот господин такой от рождения.

— Еще как необходимо! — громко шепчет он. — Мой дорогой друг, я отдал бы жизнь, чтобы не было и в помине этого ужасного приема.

Я знаю, он не шутит. Чтобы такой уверенный в себе человек оказался в подобном состоянии, и правда должно произойти что-то очень неординарное! И это «что-то» уже произошло!

— Представляете, — говорит он, — три мои яхты покинули порт без моего разрешения. Я морщу лоб.

— Да, я видел, что их нет на месте, но, честно говоря, подумал, вы…

— Нет, я тут ни при чем! Происходят необъяснимые вещи! Но это еще не все!

Это напоминает анекдот из серии черного юмора. Один миллиардер истратил целое состояние на организацию шикарнейшего приема для сильных мира сего. Но его дорогостоящий дивертисмент обернулся натуральным побоищем. Гранаты взрываются на теннисном корте, при этом великому художнику отрывает половину его не менее великих усов. В одного из гостей стреляют из подводного ружья, а яхты расползаются по океану без разрешения… О, скажу честно, не позавидуешь — страшно тяжело быть миллиардером в наши дни! И как он жалостно сказал: «Но это еще не все!»

— Мои самолеты улетели!

— И опять без вашего разрешения?

— Да. Совершенно необъяснимым образом. И все произошло, пока мы стреляли по голубям.

Он очень красиво, чисто по-французски выговаривает слово «голубь» «пижон» , с очень хорошо поставленным назальным "о". Но скорее он сам пижон. Ах, бедный, несчастный человек! Иметь счет в банке выше Гималаев и быть рогоносцем! Более того, его не слушаются, ему не подчиняются и угрожают! Так ведь призадумаешься: а может, лучше не быть миллиардером, а работать слесарем-сантехником? По крайней мере, уходя из квартиры клиентов и забыв выключить газ, не умрешь от отравления и уж точно не будешь оплачивать счет за газ!

— Вы не пробовали связаться с вашими самолетами и кораблями по радио? Он опускает глаза.

— Радио не работает.

Вот это крепко! Если нам объявят, что на острове бубонная чума, то останется только ждать похоронной команды — а когда она еще сюда заявится!

— Как это — радио не работает?

— Какой-то саботажник испортил радиостанцию сегодня после обеда.

У меня легкое жжение в области желудка. Ух, как это все неприятно, мои дорогие, очень неприятно!

— То есть вы хотите сказать, господин Окакис, мы отрезаны от мира?

— Вот именно!

Я в задумчивости тру нос. У меня это символ высокой концентрации мыслительного процесса.

— Эквадорская полиция, полагаю, будет обеспокоена молчанием вашей радиостанции и поспешит нам на помощь?

Он опять опускает глаза и вздыхает, будто заглянул себе в трусы и обнаружил, что все по-прежнему — с ноготок.

— Никогда себе не прощу, дорогой друг, но я отдал распоряжение поддерживать постоянную связь с полицией только с завтрашнего дня!

Вот тут меня охватывает сильная ярость.

— Что за бредовая идея!

— Сегодня вечером намечаются увеселения с фейерверком, и я не хотел, чтобы полиция совала сюда нос.

— Простите, господин Окакис, но здесь вы поступили, мягко выражаясь, несколько легкомысленно…

— Я знаю.

Еще бы он теперь не знал! Я выпрыгиваю из кровати. Вполне возможно, у меня в настоящий момент отупевший вид, но второй стакан виски должен все расставить по своим местам.

— Как по-вашему, — спрашиваю я, — из-за чего все это происходит?

— Вот именно, я сам задаю себе тот же вопрос! Подобный поворот событий меня очень волнует. Я совершенно не понимаю…

Но нам не дано закончить обмен мнениями. Страшный вопль, похожий на тот, что я слышал утром, заставляет нас оцепенеть. Мы молча смотрим друг на друга.

— Что такое? — бормочет хозяин дома. Я выбегаю на балкон и через несколько балконов от себя вижу Берю.

— Ты слышал, Толстяк?

— Еще как! Это где-то совсем рядом! Может, даже из соседней комнаты. Подожди, пойду посмотрю.

Он перепрыгивает через перила с такой легкостью, что диву даешься, учитывая его габариты, залезает на соседний балкон, и в этот момент мы слышим новый душераздирающий крик, разрывающий вечернюю тишину.

— Кому-то перерезали глотку, — трясется всем телом Окакис.

— У меня такое же впечатление! Радостная физиономия Толстяка вновь появляется над перилами. Он смеется, и от смеха трясется половина дома.

— Ты не представляешь.., как это.., о ком, нет, скорее, о чем идет речь! — старается он литературно сформулировать созревшую в его чердаке немудрящую мысль.

— Говори давай!

— Там принц Салим Бен-Зини!

— Что с ним стряслось?

— Он бреется! Но из-за религиозных убеждений оперирует шикарной боевой саблей. Если б ты видел его старания! Когда-нибудь он обнаружит свою башку в рукомойнике, как пить дать!

Выяснив причину душераздирающего крика и успокоившись, мы с Окакисом возвращаемся к нашим баранам.

— Когда мы должны собраться за столом? — спрашиваю я.

— Примерно через час.

— Тогда возьмите мощный электрический фонарь и пошли вместе на пляж — я вам кое-что покажу. — Затем зову Берю:

— Эй, Толстяк, я тебе предлагаю сделать небольшой моцион в качестве аперитива перед едой.

Пошли на берег моря.

— Опять! — недовольно бурчит мой верный помощник.

— Вижу, ты в восторге от моего приглашения, дорогой друг!

— Только приглядел себе одну горничную… Ты же сам говорил, чтобы я ездил в путешествия без прислуги!

— Ладно, успеешь еще. Оденься, а то вечером прохладно!

По дороге я рассказываю Окакису о своей утренней находке.

— Мертвец в сетке! — захлебывается он. — О, какой кошмар!

— Заметьте, парень пролежал на дне довольно долго.

— Почему же вы мне не сказали об этом раньше?

— По той же причине, по которой вы не оповестили эквадорскую полицию, господин Окакис. Не хотелось омрачать такой прекрасный денек!

Спустившись на пляж, мы подходим к подножию скал, сложенных вручную из настоящих кораллов, где я припрятал свою драгоценную находку.

Освободить труп от камней и песка — дело одной минуты. Разворачиваю сетку и показываю завернутые в нее останки. Луна светит как прожектор.