И все-же, несмотря на такие выводы практически всех имеющихся исследований в области «второй экономики», ее подлинные размеры и возможности на практике довольно трудно вычислить и изобразить с какой-либо степенью точности. Целый ряд экономистов самых разных идейных и методологических направлений как из СССР, так и из США, даже сходятся в мнениях о том, что вообще нельзя сколько-нибудь обоснованно определить относительный вес «второй экономики» в общем объеме экономики страны.

В какой-то мере причины подобного «интеллектуального пессимизма» могли быть вызваны чрезвычайно большим разнообразием дефиниций и толкований процессов и явлений данной области. «Неформальная», «теневая», «вторая», «частная», «подпольная», «спекулятивная» или «спекулянтская», относящаяся к «черному рынку» или «черной бирже» — вот далеко не полный перечень существующих определений.

Иные исследователи считают, например, что «разделительная линия» между явлениями официальной и теневой экономики проходит через их законность или незаконность. Другие воспринимают «вторую экономику» как синоним частнособственической деятельности. Третья группа особо выделяет подпольный, нелегальный характер данного сектора общества и хозяйства.

Есть даже предложение максимально точно вычислить границы и размеры «второй экономики» при помощи сложных математических моделей, похожих на те, что в свое время предоставили возможность физикам и астрономам открыть и вычислить орбиту Плутона путем изучения колебаний орбит соседних планет.

На базе имеющихся макроэкономических данных экономист Корягина делает вычисления, по которым годовая стоимость нелегальных товаров и услуг возросла в среднем приблизительно с пяти миллиардов рублей в начале 60-х годов до 90 миллиардов рублей к концу 80-х годов прошлого века.

По текущим ценам ВНП СССР составлял в 1960 году 195 млрд. рублей. В 1988 году он доходил уже до 422 млрд., а в 1990-м — до 701 млрд. рублей. (33)

Это означает, что удельный вес «второй экономики» составлял в среднем 3,4 % ВНП страны за 1960 год. В 1988 году он возрос до 20 %, а в 1990 году составлял 12,8 % всего объема ВНП. Сей весьма заметный спад стоимости теневой экономики в 1990 году, очевидно, является следствием изменений в законодательстве, объявлением легальными ряда видов деятельности, которые раньше считались незаконными.

По тем же вычислениям Корягиной, общий объем приобретенных незаконным способом личных сбережений и накоплений к концу исследуемого периода достиг стоимости в 200–240 млрд. рублей, что составляло в среднем около 20–25 % всех состояний в стране, являющихся личной собственностью. (34)

Данные Т. Корягиной дают представление, однако, лишь о доходах, приобретенных незаконными способами. Полный же объем размеров частной экономической деятельности получится только, если к этим данным прибавить также и стоимость ее легальных разновидностей. Это означает, что удельный вес всей частной экономической деятельности сразу возрастет примерно на 10 %, и в общей сложности будет составлять уже 30 % всех полученных доходов за 1988 год и примерно 30–35 % суммы всех личных сбережений за тот же год.

Весьма показательно, что если совершить вышеупомянутые добавления к данным Корягиной, получится стоимость, почти полностью подтверждающая выводы Грегори Гроссмана, сделанные им в его труде «Тайная приватизация и процесс расширения рыночных механизмов в СССР» (изданном в январе 1990 года). В США Гроссмана, кстати, считают наиболее авторитетным специалистом в данной области.

В своем исследовании Гроссман пользуется преимущественно данными микроэкономического характера, полученными в процессе интервьюирования более тысячи эмигрантов из Советского Союза. На их основании он приходит к выводу, что к концу 70-х годов около 30 % всех доходов городского населения СССР (или почти 62 % всех советских граждан) были получены за счет разных видов частной экономической деятельности, как незаконных, так и законных.

Эти заключения в значительной мере подтвердились также и конкретными социологическими данными о состоянии «второй экономики» в СССР, опубликованными после 1991 года. В упомянутом выше исследовании о неформальной экономической деятельности советских семей (изданном в январе 2000 года) экономист Бьюнг-Йон Ким из британского университета Варвика определяет границы и размеры «второй экономики» на базе официального «Статистического обозрения бюджета советской семьи». В нем содержатся данные о доходах и расходах за период с 1969 по 1990 год, которые советское правительство систематизировало на основе групп из 62 000 и 90 000 семей. В «Обозрении» есть данные как об официальных, так и о «неформальных» доходах и расходах. В них, естественно, входят доходы и расходы, связанные с частной деятельностью. Вовсе не обязательно, чтобы эта деятельность была незаконной. «Неофициальными» могут быть доходы, получаемые как в натуре, так и от продажи отдельными людьми сельскохозяйственных продуктов и животных. «Нефициальные» расходы включают также стоимость пищевых продуктов и товаров собственного производства, равно как и средства, израсходованные на покупку товаров у других лиц.

Ким отдает себе отчет в том, что люди, обследованные официальным «Обозрением», намного неохотнее давали данные о своих нерегламентированных доходах и расходах по сравнению с эмигрантами, у которых брал интервью Гроссман. С другой стороны, «люди Гроссмана» были, конечно, в гораздо большей степени отдалены от жизни в СССР и от социализма, чем те, которые были охвачены статистическим «Обозрением» советского государства. В этой связи можно предположить, что те, которые впоследствии сделались эмигрантами, в свое время могли быть в гораздо большей степени связаны с разными видами частной экономической деятельности, чем люди, которые так и продолжают проживать в стране. Так что, в конечном итоге, не так уж удивительно, что у Кима измерения «второй экономики» оказались гораздо ниже по сравнению с Гроссманом.

Вот почему по вычислениям Кима доходы «второй экономики» составляют 16 %, а у Гроссмана 28–30 % всех доходов в стране. Так что, учитывая все многообразие, а подчас и внутреннюю противоречивость групп, охваченных двумя исследованиями, наиболее приемлемым все-таки окажется, скорее всего, предположение о том, что истина находится где-то посредине.

Интересно также и другое заключение Гроссмана, к которому он приходит в исследовании, опубликованном в изданном в 1989 году в Лондоне сборнике под редакцией Станислава Гомулки «Экономические реформы в мире социализма». В ходе своей работы Гроссман делает вывод, что в действительности «вторая экономика» получила гораздо большее распространение на периферии Советского Союза, чем в самой России. Вот его вычисления об ее удельном весе в хозяйственной жизни некоторых из союзных республик СССР в годы правления Брежнева:

Россия__________________________________________________29,6%

Белоруссия, Молдова и Украина__________________________40,2%

Армения (только этнические армяне)_____________________64,7%

«Европейские» поселенцы в Закавказье и Средней Азии____49,7%

По Гроссману, к концу 70-х годов прошлого столетия на долю источников, имеющих отношение к «второй экономике», в среднем приходилось до 30 % доходов городского населения по всему Советскому Союзу. В южных частях страны (Северный Кавказ, Грузия, Армения, Азербайджан и Средняя Азия) ее удельный вес был намного выше, чем в северных районах (в центральной России, Прибалтике и Сибири). В некоторых регионах «вторая экономика» чуть ли не приближалась вплотную к влиянию и возможностям первой, а иной раз даже кое в чем превосходила ее.

Присутствие ее чувствовалось с особой силой в ряде пограничных областей или в портовых городах, таких, как Одесса, а также в частях страны, исторически позже присоединившихся к СССР. В силу особенностей местного или этнического характера в некоторых районах общая сумма доходов от частных и/или нерегламентированных видов деятельности равнялась доходам от официальных рабочих мест. А в ряде случаев, по данным Симиса и Гроссмана, объем нелегальных доходов даже превышал легальные.