«Похоже на командный пункт полка», — мелькнула у него мысль.

Вандаме попытался завести безобидный разговор, но лейтенант даже не пошевелился. За спиной капитана на столе стоял полевой телефон, и Вандаме судорожно ломал себе голову над тем, под каким предлогом ему удалить Хахта из блиндажа.

Спустя некоторое время снаружи издалека послышались какие-то крики. Вандаме тотчас же послал лейтенанта наверх, чтобы узнать, кто кричит: русские или немцы.

Как только Хахт вышел из блиндажа, капитан ожесточенно закрутил ручку телефона. На другом конце провода ответили по-немецки. Капитан обрадовался и, сорвав с головы шапку, закричал в трубку:

— Немедленно соедините меня с командиром!

В трубке раздался щелчок переключения, потом чей-то голос спросил:

— Что там, черт возьми, случилось?!

Капитан торопливо описал офицеру ситуацию и попросил объяснить, как ему лучше добраться до КП дивизии.

— Да, чуть не забыл! В нескольких сотнях метров отсюда стоит русский самолет У-2… Господин полковник… Да, да!.. Совершил вынужденную посадку…

Тем временем лейтенант Хахт тщетно прислушивался, не раздадутся ли еще какие-нибудь крики, но так ничего и не услышал. Когда он спускался в блиндаж, до него донесся голос капитана. Вандаме с кем-то разговаривал. Хахт замедлил шаги и остановился у входа. «Так вот почему этот мерзавец выпроводил меня из блиндажа!»

— Значит, ждите двоих, господин полковник! — закончил свой разговор по телефону капитан.

— Не знаю, кто дал вам право распоряжаться и мной, — резко сказал Хахт, входя в блиндаж.

Вандаме повернулся:

— Будьте благоразумны, Хахт! Пойдемте со мной, здесь вам нечего терять… А о правах поговорим позднее! — Покрасневший капитан теснил Хахта к выходу.

— Вы мне должны кое-что объяснить, господин капитан! — Хахт стряхнул со своего плеча руку Вандаме. — Почему вы решили действовать вопреки указанию пилота?

— Неужели вы на самом деле надеетесь, что русские нас не обвинят в вынужденной посадке? — проговорил Вандаме и подумал: «Ах, если бы у меня был пистолет!» Тщедушный лейтенант, загородивший ему выход, злил его. — Ну, довольно играть! Иначе мы здесь подохнем!

— Имейте в виду, господин капитан, я в вашу игру не играю.

— Как я должен вас понимать? Вы, как и я, являетесь офицером вермахта.

— Офицером армии Гитлера я больше никогда не стану!

— Ну что ж… если так, то наши пути расходятся… Очень жаль! — Глазами капитан рыскал по блиндажу в поисках хоть какого-нибудь оружия. — Ого! Что там такое?! — воскликнул он, показывая в темный угол.

Хахт обернулся, и в тот же миг капитан несколько раз ударил его по голове поленом. Лейтенант упал, а капитан, дрожа от нервного напряжения, вышел из блиндажа. Посмотрел в сторону леса, названного ему по телефону полковником в качестве ориентира, и быстрыми шагами зашагал прочь от блиндажа.

Миновав лес, он должен был свернуть налево и идти вдоль ручья до разрушенного моста, а потом…

Тяжело дыша, Вандаме шел по смешанному лесу, проваливаясь иногда в засыпанные снегом окопы. Пот заливал ему глаза, одежда неприятно липла к телу. Однако за леском не оказалось ни ручья, ни моста. Вокруг простиралась ровная заснеженная местность.

Немного растерявшись, Вандаме остановился. Впереди он увидел снежный сугроб, вдруг зашевелившийся и принявший очертания танка, который, по всей вероятности, намеревался проехать мимо него.

— Камараден, сюда! — закричал Вандаме, энергично размахивая снятой с головы шапкой.

Когда он понял свою ошибку, было уже поздно. Прямо к нему ехал Т-34, из люка которого вылезли капитан Лавров и солдаты.

— Капитан Вандаме, вы арестованы!

— Арестован? Но почему, товарищ?

Лавров повернулся к сержанту и сказал:

— Уведите его и как можно скорее доставьте в штаб дивизии!

Тем временем подъехал второй танк. К нему-то и новели солдаты капитана Вандаме, все еще пытавшегося протестовать:

— Товарищ капитан, вы не имеете права так поступать со мной! Я подчиняюсь Москве, Главному политическому управлению!

Лавров презрительно улыбнулся. Именно из Москвы уже был получен приказ на арест Вандаме: там стало известно, что он во время своих радиопередач умудрялся передавать германскому командованию сведения шпионского характера.

В штаб дивизии этот приказ пришел вскоре после того, как самолет вылетел на задание. И тотчас же было приказано связать капитана Лаврова со штабом дивизии.

Из штаба начали звонить во все батальоны, расположенные в том районе, связались с кем-то по рации, разыскали пропавший У-2. А тем временем летчик, совершивший вынужденную посадку, натолкнулся на советскую танковую часть.

Так закончилась двойная игра капитана Адальберта Вандаме.

16

Над спящим селом раздался треск мотоцикла. Торстен Фехнер устало откинулся на сиденье автомобиля, в котором его везли на КП отца. Левая рука у него была перевязана. Самым досадным было то, что ранило его на последней сотне метров. Торстен поправил шинель, наброшенную на плечи. Рана сильно болела, и ему опять стало нехорошо. Только бы не потерять сознание именно сейчас!

Через несколько часов выяснится, стоило ли ему так рисковать: бежать от своих товарищей, потом от русских, которые так хорошо приняли его, ехать вдоль фронта, подвергаясь опасности, до места, которое он хорошо знал, ожидать, пока опустятся сумерки и переползать через ничейную полосу, где его могли подстрелить с обеих сторон, и, наконец, оказаться раненным немецкой пулей.

Фехнеру казалось, что он видит укоризненный взгляд генерала Зейдлица. Ведь он обещал генералу не подвести его! По пути на передовую Фехнер вдруг подумал вот о чем: он, военнопленный офицер, едет в советской машине в сопровождении русских на передний край для того, чтобы убеждать немецких солдат в необходимости переходить на сторону противника. Он вдруг почувствовал себя обязанным помочь спасти немецких солдат, попавших в котел. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он решил вернуться в котел и с помощью отца попасть к самому генералу Штеммерману.

Первый этап этого плана был осуществлен. Торстен не сводил глаз с двери длинного дома, в котором исчез водитель.

Дверь отворилась, и появился отец. Увидев Торстена живым, он прижал его к своей груди, стараясь при этом заглянуть ему в глаза, чтобы угадать, с чем пришел сын. Уже сам факт побега из вражеского плена доказывал, что Торстеп отнюдь не тряпка. Радость встречи помешала полковнику тщательно проанализировать все. Сначала у полковника возникло такое чувство, что волнение, с каким сын рассказывал ему о своих похождениях, вызвано теми опасностями, каким он там подвергался. Однако стоило Торстену начать рассказывать отцу о своей встрече с майором Левсрснцем и генералом Зейдлицем, как от хорошего настроения полковника не осталось и следа. «Он встречался с Зейдлицем?» Полковник был вне себя от негодования. И лишь решение сына вернуться к своим, вернуться вопреки данному генералу Зейдлицу честному слову, позволяло генералу надеяться, что Торстен еще не забыл о своем долге.

— Ты дал честное слово для того, чтобы открыть себе дорогу к бегству, не так ли?

— Нет, отец, данное мной слово я обязательно сдержу, — возразил сын твердым голосом. — И сдержу потому, что я должен выполнить одно поручение. Отвези меня немедленно к Штеммерману!

— Да ты в своем уме?

— Более ясного разума у меня никогда не было! Когда генерал Зейдлиц разговаривал со мной, я сразу же почувствовал: он честный человек. Все, что генерал делает, он делает в интересах Германии. Это необыкновенный человек!

— Он раб русских и делает то, что они ему диктуют.

— Это не так. Зейдлиц действует по собственному убеждению. Битва проиграна, более того, проиграна вся война. Именно поэтому, отец, — тут Торстен схватил отца за руку, — ради всего святого, что у тебя есть, умоляю тебя: положи и ты этому конец!

— Да ты хоть отдаешь себе отчет в том, что говоришь? — спросил сына полковник. — Ты требуешь от меня, чтобы я нарушил свое слово. И не кто-нибудь, а именно ты! А что будет с моей бригадой? Ты считаешь, что я должен бросить ее на произвол судьбы?