- Что, испугался? - Глядя мне прямо в глаза, спросил Аба.

- Жлякався, Рыжий! - Повторил за ним Панта.

«Неужели я действительно боюсь? - Мелькнула у меня мысль. - Вот тебе и подвиг! Засмеют теперь ребята! "

- Да вы легонько, так только, чтобы узнать, кто сильнее! - Подзуживал Витька.

И вдруг внутри у меня что-то оборвалось - я решился.

Будь что будет! Нельзя допустить, чтобы все думали, что я трус.

Я подскочил к Губы и с размаху ткнул его кулаком в лицо. Не попал - он вовремя подставил локоть. Я снова ткнул и снова промахнулся. Не умел я все же драться.

- Да, еще, еще смелее! Эх, Губа, слабак. Вот тебе сейчас Рыжий даст! - Слышалось вокруг. - Молодец, Рыжий! В ухо его, в ухо! Не бойся!

Губа отмахивался от меня, как от назойливой мухи. А мне все не везло стукнуть его как следует. Наконец я разгорячился, подскочил и, закрыв глаза, ударил его головой в грудь. Он обхватил меня руками, и мы покатились по земле.

И тут произошло то, чего я никак не мог предусмотреть, начиная драку.

Губа преспокойно подмял меня под себя, сел сверху и, схватив рукой мой рыжий чуб, начал толочь носом в асфальт, приговаривая:

- А будешь лезть? Будешь лезть? Я тебя занимал? Я тебя занимал?

Он так крепко держал меня, что я не мог пошевелиться и только беспомощно болтая ногами. А он все твердил мне носом в тротуар и приговаривал. Наконец я не выдержал и попросил пощады. И только тогда Губа отпустил меня. Когда я стал на ноги, все расплывалось перед глазами, словно в тумане. Я готов был провалиться сквозь землю, умереть на месте от стыда, обиды, унижения и лютой бессильной злобы, которая клещами душила меня за горло и выдавливала из моих глаз неудержимые слезы. Ребята молчали обескуражены таким неожиданным поворотом дела. И только Костик пробормотал:

- Неправильно ты, Губа ... Не по правилам ... Ты ножку подставил ...

Но никто не поддержал Костика. Что говорить! Все было верно. Васька Губа, с которого все смеялись, слабак Васька Губа у всех на глазах бил меня и толок носом в землю, как самое последнее, найпакоснише щенок, - меня, Витьку Рыжего, который издевался над ним и хотел показать свою силу! Большего бесчестья и унижения нельзя было себе представить!

Я отвернулся и, размазывая слезы по чумазых щеках, сказал дрогнувшим голосом:

- Дым ... проклят ... в глаза лезет ...

Зачем я это сказал - сам не знаю. Наверное, я хотел как-нибудь оправдать перед ребятами свои слезы. Кому это было нужно?

Сказал я эти бессмысленные слова, повернулся и медленно-медленно пошел по улице к своему дому. Никто не произнес ни слова, не остановил меня.

... Целую неделю после этого я не выходил из дома. Это был самый тяжелый неделю в моей жизни.

Я болезненно, до судороги в горле ненавидел Васька Губу. Никогда я еще не испытывал такого сильного чувства. Я плакал по ночам. И каждую ночь мне снилось, что я жестоко бью Губу, а он валяется у моих ног и просит пощады. Я придумывал для него все новые и новые формы мести. И я знал, что ничего ему не сделаю.

Иногда я говорил себе: «Дурак! Ведь ты сам во всем виноват. Ты же первый полез драться. Для чего? »Но тут же я вспоминал, как у всех на глазах Васька толк меня носом в землю и сказал;« А будешь? Будешь? "

И ненависть вспыхнула с новой силой. Если бы он просто поразил меня, тогда еще другое дело. А так ... Нет! Ненавижу! ..

Прошла неделя. Не мог же я год не выходить из дома! Никто этого не смог бы и я вышел. Мне было очень страшно первый раз после всего этого появиться на глаза ребятам. А вдруг засмеют. Но - нет. Ни один из них, даже болтун Панта, словом не обмолвился. Вроде ничего и не было. Я осторожно глянул на Губу. Но и у него был вид, который не вызывал никаких подозрений, - обычный сонный и безразличный вид. И все пошло по-старому. По-прежнему мы вместе играли в прятки, в пятнашки, в чурки-палки, запускали змея, гоняли Абиних голубей (в Чтобы был целый голубятню), и, как раньше, когда было скучно, ребята смеялись над Губы.

И - странное дело. Казалось, я должен был чувствовать удовлетворение от тех общих насмешек из Губы, с моего врага. Но я наоборот - переживал какое-то неприятное чувство, будто, смеясь Губы, ребята в то же время смеялись и с меня, будто подчеркивая мое прошлое унижение.

Ребята, конечно, ничего не подозревали, они думали, что я давно уже забыл о том случае. А я не забыл. Судорога в горле прошла, а ненависть осталась.

... Пролетела золота киевская осень, отшумели ноябрьские дожди, и наступила зима - не самая веселая пора года. Мы живем на Годовой. Есть в Киеве такая улица - недалеко от площади Победы и, как ни странно, далеко от Днепра. Эта улица проходит через овраг - сначала спускается вниз, затем круто поднимается вверх. А внизу течет бывшая река Лыбидь, которая давно уже стала обычной канавой. Ее все так и зовут - канава. Через канаву - деревянный мост. Но по этому мосту, да и вообще по нашей Годовой почти никто никогда не ездит, особенно зимой. По ней просто невозможно ездить - очень крутые склоны: ни одна машина не выберется. А потому зимой Годовая превращается в каток. Не только мы, но и ребята из улиц Менжинского, Володарского, Воздухофлотского шоссе приходят сюда кататься на санках. Дворники давно примирились с этим и посыпают песком только тротуары, а мостовую не затрагивают. И в зимние вечера, когда зажигаются фонари и, раскачиваясь на ветру, рассыпают вокруг ослепительные искры снега, на нашей улице народу - как на Крещатике.

По мостовой бесконечной лавиной мчатся санки, перегоняют друг друга, сталкиваются, переворачиваются и снова летят вниз. Смех, визг, крики ... И каких только санок здесь нет! И деревянные, фабричные, и железные, и самодельные самокаты из старых коньков-Снегурочек, а также настоящие северные нарты.

Но лучшие санки - в Чтобы. Большие, тяжелые, крепкие. Салазки из чугунных труб, настил из толстых дубовых досок. Настоящий танк. Знаменитые, непобедимы санки в Чтобы!

До прошлого года у нас был обычай - устраивать санки бои. С одной и с другой горы мчались отряды и встречались на мосту. Но после того, как «танк» Чтобы наголову разбил деревянные санки сына аптекаря с улицы Володарского, бои были запрещены. Да и без боев сколько радости на катке!

Лежа на боку или на животе и крепко вцепившись в санки, вихрем летишь вниз. Дух захватывает порывистый морозный ветер, свистит в ушах, снежинки бьют в лицо. И кажется, будто ты уже оторвался от земли и несешься раза в снежной небесной мгле и не огни окон и фонарей мелькают мимо, а планеты и звезды. И то ли от страха, то ли от восторга - холодно и щекотно в груди. И хочется, чтобы этому полету не было конца.

В этот вечер было как-то особенно хорошее и весело на Годовой. Не хотелось уходить из нее. Было поздно, и уже то тут, то там слышались сердитые голоса матерей.

- Клава, я кому сказала, уже двенадцатый час!