5
ПРЕДАНИЕ
Здесь Нил Столбенский сел на камень
и — вниз ли, вверх ли по Десне —
взял и уплыл. Как в светлом сне.
Притихший берег ивняками
склонился вслед. И мы руками
помашем облаку, волне,
сверканью дня на быстрине
над промерцавшими веками.
Потом по лестнице крутой,
по свежеструганым ступеням
сойдём к неуследимым теням
в листве сомкнувшейся, густой,
куда к молитвенным коленям
когда‑то брызнул ключ святой.
6
На все крыши тучи нахлобучены.
Так давай направимся туда,
где в просветах небо и вода
и Неруссы узкие излучины
в зарослях никем не взбаламучены,
где сквозь тени с листьями звезда
падала без всплеска, без следа
в птичий свист под ржавый всхлип уключины…
Где колючек звездных плавники
озаряют илистую тьму,
лодка носом встряла в ивняки,
занесло течение корму,
словно ветер тучу у реки
над холмами «Слова о полку».
7
Там, за Десной, внизу туман.
В нём Игорь — не с полком, так с ротой.
Див смолк, и давится зевотой
Тмутараканский истукан.
Угрюмый идол северян,
или веселый, косоротый,
где внук Велеса пел, Боян,
сменился храмом с позолотой.
Сменилось всё. И облик слов.
За тьмой прибрежных ивняков
не слышно кликов лебединых.
Не встретишь калики седого,
что о Бояновых былинах
бормочет, памятуя Слово.
ВОСЕМЬ СТИХОТВОРЕНИЙ
…Шли мы — не охотники, не разведчики, не искатели полезных ископаемых, просто — друзья, которым захотелось поночевать у костра на знаменитых плёсах Неруссы.
1
Куда дорога выводила?
Нерусса узкая несла?
Босой тропою Даниила,
за всплеском старого весла.
Следя стези его земные
над всё смывающей водой,
мы тоже жгли костры ночные
и в лодке плавали худой.
Нас тоже звёзды ослепляли
на тёмном взгорке у Десны,
не заводя в иные дали
и трансфизические сны…
Одна звезда не цедит света —
осела в жгучих каплях рос,
где одинокий след поэта
травой забывчивой порос,
где в синей гуще чернотала,
сквозь тусклых сосен забытьё
горел огонь, река мерцала,
жизнь озаряло житиё.
2
Над Удольем встали кручи,
крутобокие холмы.
Над Удольем встали тучи,
а под ними встали мы.
Встали. В старице кувшинки
нежно дрогнут под дождём.
Дождь без промаха дробинки
кучно садит в каждый дом,
в каждый узкий чёлн долблёный,
в почерневшие мостки,
в куст серебряно — зелёный,
но без злости и тоски;
не нарушив уток негу,
не пробив гусей пера,
в одинокую телегу,
в кадку посреди двора.
Ненадолго хлябь развёрста.
Вышел на берег народ
любопытствующий просто —
кто их заводью плывёт?
Бабки вышли попрощаться,
разглядеть нездешних нас.
Нам недолго собираться,
но одна заводит сказ.
Смотрит мутно, полудико,
чудотворца житиё
забубнив косноязыко,
как поэт, — пойми её!
Но сквозь наши разговоры
жизни грустной не постичь…
Дождь притих. — Прощай, Егорыч!
— Заводи мотор, Кузьмич!
3
Спугнули цапель наши катера.
Они, растаяв в зарослях весёлых,
опустятся с небес, как вечера,
в гнездовия на ветках полуголых,
и попритихнут в нежной тишине,
и вновь слетят к воде своих видений.
А мы парим на вспененной волне
и размываем ясность отражений.
Мы искривляем зеркала небес.
Но лишь пристанем к берегу — и снова
в них распрямляется растущий в глуби лес,
и облака ясны, как Божье слово.
4
На Новгород — Северский, вниз по Десне
летим в древнерусском запальчивом сне,
где смотрит бойницами ласточкин брег
и цапли взмывают с реки на ночлег,
где слева кубышки, а справа ивняк,
где жовто — блакитный полощется флаг,
где белый собор над зелёной рекой,
и с берега машет мальчонка рукой.
Ну что ж, веселее маши и глазей,
мы вместе помянем удельных князей,
и Слово опять перечтём о полку,
и вверх проплывём ещё в этом веку.
5
Мир обречён, поскольку тишина лишь
передышка в бешеной работе
бессчетных механизмов, псевдоплоти,
что страсти обезумевшей верна.
Мир гибнет. И певучая Десна
светло грустит на каждом повороте,
и цапли в перепуганном полёте
так шеи выгнули, что эта кривизна
и ивняков, к воде прижатых, купы
каких‑то выпрямлений жутких ждут…
Понтонный мост. Стальной провисший жгут.
И мужики затихли у перил.
А рядом рыб серебряные трупы
грядущий день уныло выносил.