Ему не приходилось бросать вызов, с чем сталкивались Вашингтон, Линкольн или Франклин Рузвельт. Как он реагировал бы на Гражданскую войну, или Депрессию, или на мировую войну*, мы можем лишь предполагать. Но мы точно знаем, что он вел свою страну через опасное десятилетие, заботясь о ее благополучии и безопасности.
[* Имеется в виду первая мировая война.]
После того как Эйзенхауэр оставил пост президента, судя по опросу, проведенному среди профессоров истории различных американских университетов, в президентском списке он занимал место, близкое к последнему. Но в начале 80-х годов, по данным нового опроса, он уже переместился на девятое место. Вполне вероятно, что его репутация будет повышаться и вскоре он может занять место рядом с Вильсоном и Рузвельтами как один из четырех действительно великих президентов XX столетия.
Один из показателей величия президента — те изменения, которые он осуществляет и которые остаются навсегда, влияя на жизнь каждого гражданина страны. Теодора Рузвельта будут помнить за его программу консервации*, Вудро Вильсона — за то, что он создал Федеральную резервную систему, Франклина Рузвельта — за его Закон о социальном страховании; что же касается Эйзенхауэра, то память о нем ассоциируется с программой строительства шоссейных дорог между штатами. Конечно, каждый из них сделал значительно больше. Но приведенные выше примеры нововведений, единственные в своем роде, всегда будут стоять рядом с именами президентов.
[* Программа рационального использования природных ресурсов и создания заповедников.]
Чтобы оценить деятельность Эйзенхауэра как президента, необходимы некоторые сравнения. После Эндрю Джексона только пять человек занимали Белый дом в течение восьми или более лет подряд: Грант, Вильсон, Франклин Рузвельт, Эйзенхауэр и Рональд Рейган. Из них только двое — Грант и Эйзенхауэр — были фигурами, имевшими мировую известность до того, как стали президентами. И только трое — Эйзенхауэр, Рузвельт и Рейган — стали более популярными после ухода с поста президента, а не когда заняли его.
Эйзенхауэр уникален и еще в одном отношении. В отличие от своих предшественников и преемников-демократов Эйзенхауэр сохранил мир; в отличие от преемников-республиканцев он сохранял бюджет сбалансированным и остановил инфляцию.
Эйзенхауэр дал стране восемь лет мира и процветания. Ни один другой президент в XX столетии не может претендовать на такой итог. Нет ничего удивительного в том, что миллионы американцев считают, что для Америки было большим счастьем иметь такого президента.
Можно соглашаться или не соглашаться с его решениями, такими, как важность держать бюджет сбалансированным, медленное продвижение по пути реформ во взаимоотношениях между расами, признание тупиковой ситуации в Корее и заключение мира. Однако не может быть сомнения в том, что он был эффективным лидером, вызывавшим воодушевление, служившим примером того, как надо осуществлять руководство.
Умение руководить не было дано ему от рождения. Во время войны он писал своему сыну в Уэст-Пойнт: "Одно качество может быть развито усердным размышлением и практикой — это умение руководить людьми". Методы руководства, которые применял Эйзенхауэр, были разнообразны, обдуманны, почерпнуты из литературы и практики. Ричард Никсон считал его "хитрым". Фред Гринштайн в своей блестящей работе "Президент со спрятанной рукой" называет его человеком, "склад ума которого пронизан контрастами". Другие видели в нем искусного и сложного человека.
И все же в нем проступала простота. Он намеренно создавал образ простого парня с фермы из Канзаса. На самом же деле он мог изучать проблемы и людей беспристрастно, компетентно и тщательно. Он обладал широким кругозором, глубиной анализа и знал реальности жизни. Иногда он делал вид, что стоит выше политических страстей, но он изучал и понимал политические проблемы, обстоятельства и влиял на них с большей точностью, чем это когда-либо могли делать политические деятели, занимавшиеся политикой всю жизнь.
Его обращения, оказывавшие магнетическое воздействие на миллионы сограждан, казались отражением его жизнерадостного характера — настолько они были естественны и легки. Но видимые легкость и простота стоили ему усилий. Его широкая улыбка и бодрый подпрыгивающий шаг часто маскировали состояние подавленности, сомнения или крайнего утомления, поскольку он верил в то, что первейшая обязанность руководителя — всегда излучать оптимизм.
Он курил непрерывно в течение сорока лет до восьмидесяти сигарет в день. В пятьдесят восемь лет он отказался от холодной индейки* и навсегда бросил курить. Бесспорно, он был человеком громадной силы воли. И он использовал ее для подавления наиболее негативной черты своего характера — ужасной вспыльчивости.
[* Имеется в виду еда всухомятку.]
Ложный гнев, который выставляется напоказ с определенной целью, гнев актера, иногда служит эффективным инструментом при осуществлении руководства. Такой гнев Дуайт Эйзенхауэр часто демонстрировал. Но подлинный гнев, глубокий, слепой, — враг руководителя. Айк часто испытывал подобное — в отношении Монти, Маккарти и других, и он не вызывал это состояние искусственно. Одним из методов, которым он пользовался, чтобы держать под контролем свой темперамент, было следование собственному правилу: "Никогда не подвергайте сомнению мотивы другого человека. Его интеллект — да, но не мотивы". Он также старался всегда видеть в других самое лучшее до тех пор, пока не убеждался в обратном.
Такое его отношение к людям было последовательным, включая лиц, обладавших большой властью, мотивы которых часто были основаны на личных интересах или низменных расчетах. Это объясняется его совершенно выдающейся личной особенностью. Он был человеком, преисполненным любви к жизни и к людям.
Лучше всех подметил эту особенность Ричард Никсон, который в день смерти Эйзенхауэра сказал: "Все любили Айка". Причина этого, на его взгляд, заключалась в том, что "Айк любил каждого". Никсон признался, что едва мог поверить в возможность этого, потому что на основании своего собственного опыта знал: большинство политиков — это люди с "сильно развитым чувством ненависти"*1. Богу известно, что Никсон был наполнен такими чувствами. Что же касается Эйзенхауэра, то единственным человеком, которого он действительно ненавидел, был Адольф Гитлер.
Как политический лидер Эйзенхауэр отвергал крайности. Будучи глубоко консервативным в собственных убеждениях, он тем не менее инстинктивно искал серединную позицию в каждой политической проблеме. Он любил говорить, что в политическом диспуте крайности справа и слева всегда ошибочны. Вопрос о том, можно или нельзя защищать этот принцип как философскую позицию, является спорным; но то, что он работает на лидера демократии, очевидно.
Независимо от того, в какой степени его эффективность как лидера была результатом целенаправленного обучения, раздумий и актерского мастерства, независимо от того, насколько верно было его суждение о том, что умение руководить — это та особенность натуры человека, которой можно научиться, ясно, по крайней мере в отношении Эйзенхауэра, что именно его личность была главным фактором, способствовавшим его успеху.
Прежде всего внутренняя сила и сосредоточенность. Он естественно и без всякого усилия неотрывно смотрел голубыми глазами на собеседника, который слушал или говорил, концентрируя внимание подобно магниту, притягивающему крошки металла. Он выглядел как честный человек, которому нечего скрывать, потому что он был честным человеком. Люди доверяли ему, потому что он заслуживал доверия.
Ему была также присуща глубина интереса и участия, когда он заботился о людях и следил за событиями. Генри Киссинджер приводит яркий пример, подтверждающий это его качество. В начале 1969 года Никсон привел с собой в госпиталь им. Уолтера Рида Киссинджера, чтобы тот встретился с Эйзенхауэром. Киссинджер признается, что перед встречей у него было типичное, распространенное в академических кругах близкое к презрительному представление об Эйзенхауэре как о президенте. В двух своих книгах он осуждал вакуум в руководстве в 50-е годы. Но он быстро понял, что Айк, даже находясь при смерти, знал гораздо больше о руководстве и о реальностях политической жизни в Вашингтоне, чем он себе представлял, когда преподавал политические науки в Гарвардском университете.