— Мамо!

Мать лежала в постели, она силилась подняться — и не могла. Темная лицом то ли от загара, то ли от работы, она вдруг показалась маленькой и совершенно беспомощной.

Мать улыбнулась — так может улыбаться только мать.

— Пашуня!.. Живой?

— Как видишь.

— А в селе говорят, Красная Армия уже отвоевалась.

— Мы, мамо, только начинаем, — сказал Павел. — А вот что с тобой? Тебе ходить нельзя?

— Ногу переехало. Телегой.

Мать пыталась показать, где у нее лежит паляница, где сало. Сын с дороги небось проголодался. А сын, попив домашней колодезной воды, достал из вещмешка гостинцы…

Не заметил, как за разговором закрылись веки. С самого начала войны спать доводилось не больше двух-трех часов в сутки, да и то в танке или под танком. А тут родная хата, домотканое рядно, пуховая подушка.

Проснулся Павел на закате солнца. Все тут было необычно. Не грохотали дизеля. Не стреляли пушки. На выгоне беспечно паслись гуси. Привязанный к колышку, мычал теленок. Над сараем кружил аист…

За годы службы привык держать в памяти всю землю. Везде была война. Еще утром читал ночной выпуск «Красноармейского слова». Дивизионка писала, что лейтенант Савельев, возглавлявший группу разведчиков, захватил в плен немецкого ефрейтора. На допросе пленный рассказал, что их дивизия сформирована из охранных отрядов нацистской партии. Дивизия участвовала в боях во Франции и Греции и предназначается для решающего удара на одном из главных направлений Восточного фронта.

Павел видел этого немца три дня назад. Запомнил: у него в петлице череп с перекрещенными костями. Его вели разведчики в штаб дивизии. Около КВ немец остановился и, как показалось Павлу, съежился, словно уменьшился в размерах. Такую машину он, видимо, еще не встречал…

В Стуфченцах заходило солнце, как до войны. На скамейке под яблоней о чем-то тихо беседовали соседи. Павел догадался: ждут, пока он проснется. Здесь война уже коснулась каждого. Ровесники Павла ушли на фронт. Каждый день колхозники отправляли подводы в Сатанов — спешно вывозили зерно.

На стуфченские поля, как лоскутья копоти, падали с неба немецкие листовки. Их, конечно, читали. Поэтому спрашивали у лейтенанта-земляка: неужели фашист одолеет?

— Кто это вам сказал?

— Мужики.

— Может, кулаки?

— Их родичи.

— Отходим… С тяжелыми боями. Своего слова не сказали еще наши главные силы…

Люди молчали. Поверили или не поверили? Опираясь на костыль, в дверях показалась мать.

— Сын с дороги, а вы его зроду не бачилы.

Односельчане начали расходиться. Вскоре остался один, немолодой уже, по виду то ли учитель, то ли агроном. У Павла память цепкая: что-то не встречал он его ни в Стуфченцах, ни в райцентре. Из приезжих, видать. Человеку хотелось поговорить с лейтенантом с глазу на глаз. Павел это почувствовал. Ну что ж, раз хочется потолковать без свидетелей, толкуй. Человек начал угодливо:

— Хорошо вы ответили о Красной Армии. Свое учреждение уважать надо. И все же… — тут незнакомец взглянул на Павла как на отстающего ученика, — реальный перевес на стороне Гитлера. Или, может, у вас есть другие аргументы?

Павел не ошибся: это был не колхозник. А кто же?

— Аргумент один, — ответил Павел, — на нашем направлении немец превосходит численностью техники. Но это временное превосходство.

— А в Белоруссии? В Прибалтике? В Молдавии?

Павел едко усмехнулся:

— Откуда это вам известно?

— Оттуда, — незнакомец показал на небо и тут же заключил: — Был бы жив твой отец, он бы тебе посоветовал остаться дома.

— Зачем?

— Пусть другие воюют… Я твоего отца знал. Он сильно любил тебя, своего единственного сына. И мать… Без тебя ей тяжко будет. Видишь, какая она?..

Интерес к незнакомцу сменился настороженностью.

— Допустим, я останусь в селе. А придут немцы…

Незнакомец оживился:

— Конечно, придут! И даже скоро.

— …Ну и повесят меня, — заключил Павел.

— Ни в коем случае! — горячо зашептал незнакомец. — Мы тебя в обиду не дадим. Немцы, они тоже люди, тех, кто добровольно отходит от политики, не трогают.

— А вы знаете, что я — коммунист?

— Знаю. Поэтому отдашь новой власти свой партбилет — и ты уже вольный. Получишь землю. Колхозов не будет… Большевистской партии тоже…

— Партии?! Ах ты слизняк!..

Павел кинулся в хату, схватил шашку, выбежал на улицу. По картофельной ботве, спотыкаясь и падая, улепетывал незнакомец. Он был без пиджака, в подтяжках. Через минуту незнакомец скрылся в лесу.

— Мамо, кто этот «добродий»?

— А бис його знае, — ответила мать, — в селе недавно. Что-то заготовляет…

На следующий день, простившись с матерью, Павел вернулся в полк.

ТАМ, ГДЕ РОЖДАЛИСЬ ТАНКИ

Обескровленную в непрерывных боях тридцать вторую танковую дивизию наконец-то вывели в резерв, и всех, кого обошла смерть, направили в Москву. В Москве для танкистов танков не оказалось. Танки еще только сходили с конвейеров.

Танкисты спешили на Урал. Грохотал эшелон, обгоняя другие, загруженные станками, коксом, чугунными заготовками. Мелькали станции и полустанки. И всюду люди, люди, люди. Казалось, вся Россия вышла на железную дорогу.

Под серым, как броневой лист, уральским небом танкосборочный завод поразил танкистов цехами огромных размеров и опять же многолюдьем. Цеха чем-то напоминали поле боя, и танкисты догадывались чем: стремлением, как говорили сами рабочие, кровь из носа — выполнить приказ.

Люди работали с увлечением. Перед ними гудело пламя. Из огня рождались танки.

Однополчанам Павла посчастливилось видеть, как строятся КВ.

В сборочном цехе им представили невысокого, худощавого, уже в летах мужчину с близоруким прищуром голубых глаз. Все выдавало в нем рабочего-металлиста: и синяя, потертая на локтях спецовка, и грубые, темные от железа руки, и в нагрудном кармане штангенциркуль.

Говорил конструктор тихо, но просто и доходчиво. Как школьный учитель.

— Перед вами, товарищи, — показывал он, — танк КВ. Компактность конструкции и расположение вооружения в одной башне позволили уменьшить его размеры: танк значительно короче и ниже тяжелого Т-35.

Новый танк фронтовики хвалили, говоря, что в этой машине достигнуто сочетание исключительно сильной броневой защиты и отличной огневой мощи при относительно небольшом весе.

Конструктор улыбнулся:

— Спасибо. Вы правильно заметили.

— Сами испытали, — хором ответили танкисты.

— Я вас понимаю, — опять улыбнулся конструктор.

Конструктору задавали вопросы. Главней главного был:

— На фронт поступает очень мало КВ. Почему?

Конструктор вздохнул:

— Сказать вам, что на фашистскую Германию работает промышленность почти всей Европы, вы это знаете не хуже нас, тыловиков. Сказать вам, что мы лишились крупных индустриальных центров, прежде всего Донбасса и Приднепровья, вам это тоже известно. Вы учитесь воевать, а мы учимся делать вам танки. Современные и в достаточном количестве. Только вы, пожалуйста, удержитесь западней Москвы.

Конструктор, наверное, догадывался, что танки, за которыми приехали фронтовики, будут защищать столицу.

ПРИКАЗ

В избе с низким дощатым потолком, где размещался штаб 809-го отдельного танкового батальона, которым теперь командовал капитан Хорин, было тесно от тяжелых, обитых железом ящиков — походного имущества.

У плиты стряпала усталая хозяйка. Ее детишки, мал мала меньше, с высоты полатей, притихнув, рассматривали военных. А военные — три командира — сидели за столом. На столе около радиоприемника стоял фонарь, и его неяркий голубоватый свет кругами ложился на карту. В левом верхнем углу карты обозначены дома и огороды Волоколамска, в нижнем правом — вдоль канала — чернели Химки.

Хорин включил радиоприемник. Избу наполнил голос Левитана: