Меню было все одно и то же, повторяясь дважды в день, и скоро эти трапезы так надоели мне, что я приступал к ним с некоторым содроганьем и успокаивался только тогда, когда, одолев свою порцию, закуривал трубку. В общем же я чувствовал себя хорошо, хотя мы и находились на 4968 метрах высоты.

Утомление сказывалось только одышкой и сердцебиением. Закутанный в шубы и войлока, я часто просыпался ночью от неприятного и жуткого чувства стеснения в груди. Зато головная боль, мучившая меня в первые дни, совершенно прошла.

На закате погода прояснилась. Тяжелые черные тучи уползли к востоку. Небо в зените было ярко-синее, на западе же было объято заревом, словно от далекого степного пожара; ближайшие горные склоны отливали резким багрянцем. На севере горы были еще окутаны густыми облаками, которые весь вечер то и дело прорезались молниями.

Спустились мы с перевала на другую сторону по резко очерченной долине. Пресеченное ложе долины было сухо, подножного корму не росло никакого. Поблизости нигде не представлялось удобного перехода через Арка-таг, и мы продолжали следовать по долине. По обе стороны долины рисовались легкими тенями отроги хребта, а на заднем плане возвышался мощный хребет, продолжение Арка-тага, весь окутанный серебряным снегом. Снег сиял такой ослепительной белизной, что мы сначала приняли его за белые облака на горизонте.

Оставив широкую долину влево, мы стали медленно подыматься по нижнему склону Арка-тага, пересекая бесчисленные овраги и балки, по которым в большинстве случаев текла вода, направляясь в главную долину. На севере местность была открытая, без холмов. Перед нами лежало обширное пресеченное плато, ограниченное вдали на севере мощной горной цепью с множеством снежных вершин; это была южная сторона Токкуз-давана.

Вдали сиял раздвоенный пик Арка-тага, к которому мы час за часом подвигались, но все как будто не приближались. Теперь надо было отыскать удобное место для стоянки, где бы нашелся подножный корм. Пройдя 29 километров, мы разбили палатки около порядочного ручейка, по берегам которого росла сносная трава. Абсолютная высота равнялась 4975 метрам. Животные имели еще бодрый вид, но людям, особенно Ислам-баю, приходилось плохо. 13 и 14 августа нам пришлось оставаться в лагере № V. Поводом к такой остановке послужил печальный факт. Сначала люди уверяли меня, что животные нуждаются в отдыхе, но утром 13-го мне доложили, что Ислам-баю очень плохо. Славного моего слугу мучило, что я должен буду пожертвовать хотя бы одним днем из-за него, и он просил других сослаться на усталость животных. У него была сильная лихорадка, пульс бился ускоренно, голова страшно болела. Он не думал, однако, что причиной недомоганья была лишь горная болезнь: он харкал кровью и был так слаб, что не мог шевельнуть ни одним членом. В дневнике моем записано следующее: «Ислам попросил других попытаться уговорить меня продолжать завтра путь, а его с двумя таглы-ками, также больными, оставить здесь. Он хотел поручить ключи, ягданы и все продовольствие и боевые припасы Парпи-баю, а сам, если ему будет лучше, думал попытаться перевалить через Токкуз-даван, пробраться до Черчена и дальше на родину через Кашгар.

Я дал ему хины и морфину, после чего он проспал несколько часов, затем я поставил ему горчичники, чтобы оттянуть кровь от головы. По-видимому, ему очень плохо. Было бы страшно тяжело лишиться его. Я бы почувствовал себя тогда воистину одиноким. Он был моим спутником с самого начала, делил со мной все лишения и опасности, не щадил сил и был для меня истинной опорой.

Кто, как не он, всегда набирал и организовывал караван, нанимал надежных людей, обдумывал и закупал продовольствие и следил за всем самым разумным и обдуманным образом. Десять человек не стоили его одного; он был незаменим. И вот теперь он лежал, словно старик, сломленный недугом, похожий на умирающего. Как горько было бы, если б он погиб теперь, на третьем году своей самоотверженной службы мне, на которую сменял свое спокойное житье-бытье в Оше; эта последняя тяжелая экспедиция была уже седьмой, совершенной нами вместе.

Болезнь Ислам-бая, тревожащая меня уже сама по себе, имеет еще то пагубное последствие, что другие люди окончательно пали духом, увидав своего караван-баши в таком жалком положении. Им уже кажется, что смерть у них за плечами. Только мое спокойствие еще ободряет их. Вообще же они неразговорчивы; не слышно более и веселых песен».

Сам по себе день отдыха прошел спокойно. В полдень ручей раздулся и принял кирпичный оттенок, но к вечеру вода снова сбыла и стала прозрачной. Воздух был удивительно чист и прозрачен. Горы на самом горизонте видны были в малейших подробностях крайне отчетливо.

Днем были посланы разведчики к юго-востоку. Они нашли глубокую большую балку, которую Гамдан-бай считал балкой одного из притоков Черчен-дарьи — Патка-клыка (Илистая река). Он полагал, что Литледэль перешел Арка-таг, следуя по верхнему течению этой реки. Гамдан-баю, казалось, можно было довериться, так как он сопровождал Литлэделя, но позже выяснилось, что он ошибался.

Парпи-бай предполагал, что недели через две мы опять нападем на хороший подножный корм. Жалкая трава вокруг лагеря № V была горька, и лошади не стали бы есть ее, не будь они так голодны. Зато здесь и не видно ни следа куланов; эти быстроногие животные, верно, умеют отыскать более тучные пастбища.

Вечером Ислам-бай получил 4 грамма морфина, хорошо спал ночь и утром 14 августа почувствовал себя значительно лучше. Он мог уже проглотить немножко хлеба с чаем и немного погулял в шубе, а на следующий день надеялся быть в состоянии сопутствовать нам. Погода стояла неприятная. От 12 до 4 часов шел град, потом полил дождь.

Верблюды каждый вечер потешают нас настоящим представлением: как раз на закате они величественно, медленно, словно боги, мерно раскачивая горбами, направляются к палатке за обычной меркой маиса. Маис рассыпают на куске парусины, разостланной на земле, верблюды располагаются вокруг и с жадностью поедают лакомство.

XVI. К подошве Арка-тага

15 августа. К счастью, сегодня Исламу стало полегче, и мы могли в обычное время выступить. Одна из лошадей околела; это была первая наша потеря, за которой, к сожалению, последовали и другие.

Небо было покрыто легкими облаками, которые задевали за относительно невысокие гребни гор и как-то давили всю окрестность, словно низкий потолок комнату. Казалось даже, что на востоке нельзя будет пройти под этими облаками. Мы продолжали путь к востоку, следуя по широкой и правильной продольной долине, вдоль северной подошвы Арка-тага.

Около полудня на западе собрались тяжелые облака. Облака быстро стягивались кольцом вокруг нас. Только на самом востоке виднелся еще быстро таявший клочок лазури, а то везде, куда ни догляди, стояли темные свинцовые зловещие тучи. Скоро позади нас послышался слабый вой. Он все приближался и усиливался. Поднялся сильный ветер с запада, и разразился ужаснейший град, хлеща землю и бока гор.

Мигом настал полумрак, загремел гром, раздававшийся как будто прямо у нас над ухом, но молний не было видно. Окрестность совершенно потонула во мгле. Градины были не больше маисовых зерен, но, подхваченные ветром, били с такой силой, что удары их ощущались даже сквозь шубы и меховые шапки.

На лошадей это незаслуженное бичеванье наводило страх, и мы принуждены были с четверть часа не трогаться с места, не зная даже, куда ехать. Вот мы и сидели на лошадях, повернув ветру спины и подняв воротники до ушей. В какие-нибудь несколько минут веселая, смеющаяся, залитая солнцем местность превратилась в полярную область; грунт весь побелел и подмерз.

Несколько времени Ничего нельзя было предпринять, но, когда самая грозная туча пронеслась, мы слезли с коней и поспешно принялись за разбивку палаток. Град продолжался еще с час, покрыв землю толстым, белым ковром в вершок толщиной. До вечера он, однако, успел растаять, так как за градом, по обыкновению, следовал ливень. Мы успели основательно промокнуть прежде, чем попали под крышу. Бедные животные остались на дожде и холоде. Только верблюдам все было нипочем, и они сразу принялись щипать траву.